Теракты, совершенные 13 ноября в Париже, изменили жизнь французской столицы. Пока — через полицейские и административные ограничения. Насколько прошедшая пятница повлияла на жителей города, отправился посмотреть парижский корреспондент «Ъ» АЛЕКСЕЙ ТАРХАНОВ.
Первые автоматные очереди в пятницу вечером раздались на углу улицы Алибер, где друг напротив друга расположились два маленьких заведения — бар «Карийон» и азиатский ресторанчик «Маленькая Камбоджа».
Я иду туда через город, который мало чем напоминает военный. Людей мало, но на то и суббота. Магазины закрыты, но почему не отдохнуть. Нет людей в ресторанах, так время еще не обеденное. Разве что закрыты метро в районе вчерашнего боя.
Не работают музеи. Отменены спектакли. Это еще не траур — минута молчания намечена на понедельник — но его начало. На площадке под Эйфелевой башней, где всегда стоят очереди туристов, ожидающих возможности подняться на башню на лифте, прогуливаются два армейских патруля и два патруля полицейских. Двенадцать бойцов на десяток туристов. Плакаты у входов извещают «Башня закрыта». Туристы — не из групп, обычно высаживающихся по соседству из огромных автобусов со всеми европейскими номерами и надписями на английском, русском и, конечно, китайском. И самих автобусов тоже нет. Турист сегодня индивидуальный и небогатый. Из тех, что раз уж попали в Париж, на Эйфелеву башню и под огнем не пропустят.
При подходе к площади Республики то и дело попадаются перегороженные лентами улицы. На ленты никто не обращает внимания, не обращаю и я, как вдруг мне навстречу из-за столика кафе поднимается красивая дама с сумочкой в руках. «Месье, куда вы идете! — пронзительно восклицает она.— Вы знаете, что там, в улицах вокруг площади, до сих пор засели террористы? И на улице Бопер, и на улице Дьё. Это смертельно опасно! Я предупреждаю людей, но они, как ослы упрямые, идут туда. Куда же вы, месье, ну хорошего вам дня…»
На площади Республики, той самой, на которой митинговали за «Je suis Charlie», террористов нет, а журналистов больше, чем граждан. Граждане аккуратно кладут цветы к памятнику Республике. Немного напоминает день посещения дорогой усопшей. Республика отнюдь не утопает в цветах, и как только кто-нибудь приносит букет, на него коршунами пикируют фотографы и операторы. По площади ходят полицейские и покрикивают: «Разойдитесь!», «Проходите!», «Не собирайтесь группами!». Но группы здесь только съемочные.
Женщина с букетом гвоздик стоит и плачет у подножия Республики. «У вас кто-то пострадал из близких?» — спрашиваю я. «Нет, я никого не знала. Но в этом баре мы часто сидели с мужем. И я часто там проходила, а сегодня утром там полиция и засохшая кровь на асфальте. Там всегда так много народу. Зачем они это сделали?» — и она снова прячется за носовым платком.
Окрестности канала Сен-Мартен — одно из любимых мест парижан. Люди приезжают сюда из других округов, потому что здесь вода, сотни ресторанчиков, не туристических, а домашних, при этом с десяток — для знатоков, куда записываются за месяц. Это и вправду очень и очень людное место, а в пятницу вечером — особенно. Террористы знали, где начинать стрелять.
Улица Алибер — в пяти минутах за мостиком канала Сен-Мартен. Перекресток занят толпой, которая смотрит на витрины «Карийона», перед которыми лежат цветы и горят свечи. Людей пока не подпускают, место обведено полицейскими лентами, но дежурящие на перекрестке полицейские берут у прохожих цветы и кладут их у входа.
Обычное парижское кафе с красным фасадом на первом этаже отеля «Карийон». Надпись на витрине: «Happy Hours 17-20» — «счастливые часы», когда пинта пива стоит всего 5 евро. Теперь счастьем тут не пахнет. Табличка «Tirez» на двери бара в этих обстоятельствах и вовсе читается как дурной каламбур: «tirez» — это и «тяните» (в смысле, «на себя»), и — «стреляйте».
В полдень полицейские сматывают свои ленты, рассаживаются по машинам и уезжают, оставив место преступления под наблюдением местных жителей. Цветов и свечек сразу же прибавляется. В толпе все очень молчаливы и на попытки разговорить, особенно под камеру, не поддаются. Некоторые плачут, как немолодая красивая женщина, почти висящая на плече у высокого худого парня, ее сына.
Наконец, не выдерживает один из людей, стоящих напротив. Он — житель квартала и приятель хозяев «Карийона». «Тут рядом,— говорит он мне,— убили журналистов. Я против того, чтобы убивать журналистов. Но они все же журналисты. А люди, которые здесь сидели? А дети? Дети же не журналисты! Я пять лет живу здесь, я всех здесь знаю. Мы подождем еще завтра, а в понедельник мы этот бар опять откроем. Чтобы все было как раньше и чтобы эти ублюдки не думали, что, стреляя в простых людей, они чего-то добьются. Мы все откроем заново. Потому что чем больше будет закрыто, тем больше они будут стрелять. Пусть полиция делает свое дело, но если надо, мы ей поможем, да еще как. Так мы это не оставим». Он обводит рукой, не объясняя до конца, имеет ли он в виду Францию или угол улицы Алибер.
Там, куда он указывает, видны и следы от пуль, обведенные на стенах белым мелом, и кружки, в которых собирали гильзы. На другой стороне улицы — «Маленькая Камбоджа», ее витрины закрыты железными шторами, на которых висит приказ полиции шторы эти не поднимать. Тротуар густо засыпан песком и опилками, но потеки крови видны до сих пор.
О крови речь идет и на другой стороне улицы. Там — госпитальная ограда, в которой тоже засело несколько пуль. Произведение стрит-арта на ней — девушка со свечой в руках — неожиданно оказывается к месту, как и повешенный рядом плакат с цитатой из Бертольда Брехта: «До тех пор, пока мы будем говорить «ты или я» вместо «ты и я», до тех пор, пока все стремятся не к прогрессу, а к тому, чтобы обогнать других, — до тех пор будет война».
У широких ворот ограды другая надпись: «Здесь вы можете пожертвовать кровь». Не то чтобы донорский пункт развернули здесь так же спешно, как передвижную студию с тарелкой популярной телерадиостанции BFMTV. Он был здесь и раньше, когда в «Карийоне» и «Маленькой Камбодже» беспечно пили и ели. Но теперь многие, походив вдоль витрин и посмотрев на мостовую, становятся здесь в длинную очередь.