Париж постоянно на первом или на втором месте в мире по числу туристов — их до 16 млн в год. Поэтому хочешь не хочешь задумываешься: а ведь на месте погибших мог быть любой из нас! Второе соображение — узнавать ли себя в той войне, которую объявил террористам президент Франции
Фото: Reuters / Jason Reed
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Reuters / Hannibal Hanschke
Такого не было во Франции со времен Второй мировой. В серии скоординированных атак в разных районах Парижа погибли 129 человек, граждане 12 стран (среди них гражданка России и Франции Наталья Муравьева-Лорен). Раненых — 433, в том числе 80 тяжело. Только быстрые действия медиков и полиции спасли от верной смерти по меньшей мере 50 тяжелораненых.
"Против Франции совершен акт войны",— констатировал Франсуа Олланд, президент республики.
Акт войны — и в ответ чрезвычайное положение. 150 тысяч полицейских и солдат на улицах. Облавы. Контроль на границах. Предложение лишать гражданства замешанных в террористической деятельности. Отправка авианосца "Шарль де Голль" к берегам Сирии. Наконец, бомбовые удары по "Даэш" — во Франции, по просьбе властей, теперь так, с ударением на последний слог, называют запрещенную в РФ группировку ИГИЛ — аббревиатура по арабским буквам. Все это выглядит грозно, но есть вопросы. Против кого брошены эти силы? С кем война? И что это за война?
Почему проглядели?
Разбор полетов надо начать с констатации: французские спецслужбы, и не только французские, прошляпили подготовку теракта,— как говорят здесь, потеряли с радаров его участников. Притом что французов предупреждали соседи-испанцы, турки, даже иракцы. Несколько террористов и вовсе были известны спецслужбам, но материалы по ним то ли не дошли до тех, кому надлежит принимать решения, то ли вовсе оставались без внимания.
Причина? Много говорят об ограниченности ресурса. Как считается, чтобы следить за одним потенциальным джихадистом, нужно 12 сотрудников спецслужб и полиции. Но это объясняет ситуацию лишь отчасти. Как и пресловутая галльская беспечность — тоже отчасти. Дело в том, как устроена работа спецслужб и полиции во Франции, да и во многих других европейских странах.
Как объяснял мне на днях ветеран одной из них, часто бывает, что одна служба просто не знает, чем занимаются и каких результатов добились коллеги. Чтобы получить разрешение на прямую координацию, тем паче работу вместе, нужно решение сверху. Политические противники Олланда вовсю критикуют его за это. Но, как говорит бывший глава одного из ведущих антитеррористических центров Франции Марк Тревидик, проблема носит не столько политический характер, сколько технический и юридический.
Нужна большая координация и взаимодействие специальных структур. О срочной необходимости наладить это в европейском масштабе говорил на днях экс-премьер Бельгии Ги Верхофстадт. Почему он, понятно: пропорционально общей численности населения Бельгия дала больше джихадистов "Даэш", чем любая другая страна Европы.
Как бы то ни было, спецслужбы за вызовом не поспевают. Отчасти потому, что работают по старинке, а еще потому, что столкнулись с новыми, гибридными разновидностями терроризма. Как ни странно, за ними иногда легче угнаться какой-нибудь целеустремленной группе хакеров, чем традиционным силовикам.
Выбор целей
Спецслужбам нельзя ошибиться ни разу, в то время как террористам достаточно пробраться к цели лишь однажды. Эта полицейская мудрость давно известна, но сегодня она сбоит раз за разом.
Это традиционный терроризм был индивидуальным, направленным на строго ограниченное число целей. С террористами-смертниками стало намного труднее, но и тут как-то можно было предугадать и проследить. Например: на стадионах во время больших матчей контроль давно установлен жесткий, и в этот раз тоже сработало: смертникам не удалось пройти на трибуны.
Но вот можно ли было предугадать нападение на театр "Батаклан"? Наверное, да, если учесть, что он уже несколько лет подвергался угрозам исламистов как регулярное место встреч иудейских организаций. К тому же американская группа Eagles of Death Metal вызвала их гнев за выступление этим летом в Израиле.
Допустим, эти адреса просчитать было можно. Но все-таки цели для нынешних атак выбирали иначе, не так, как для прошлых терактов. Они задумывались не как атаки против врагов по классу или по вере, и даже не как атаки "против всех" — целью были именно обычные, рядовые люди с улицы, особенно — молодежь.
"Что ж они не сунулись в буржуазные округа, в XVI или в VII,— туда, где больше богачей, где иммигранты сразу заметны?" — говорит Жан-Поль Люгон, живущий по соседству с одним из пострадавших кафе XI округа, где немало жителей арабского происхождения и есть мечети.
Да, на стадионе в Сен-Дени, рядом с которым взорвались смертники, был сам президент, но он как раз был недосягаем, а целью были тысячи болельщиков — опять-таки в массе своей молодежь, не желающая вникать в тонкости политики. Что касается прочих целей, то стреляли и бомбили не "Риц", не "Максим", а средней руки концерт-холл, недорогие кафе. Били по тем местам, где собираются самые обычные люди. Те, до защиты которых руки у спецслужб доходят не сразу.
"Джихадистский централ"
Известный швейцарский философ, сторонник, даже теоретик создания европейского варианта ислама Тарик Рамадан объяснял после парижских терактов: неправильно говорить о том, что идет одна "война против террора", потому что параллельно развернуты две операции: одна непосредственно против террористических организаций, другая, более стратегическая,— битва за умы, спор идей, сражение с вербовщиками исламистов.
Взять пример Бельгии. Брюссель — столица объединенной Европы, здесь штаб-квартиры многих международных организаций, включая ЕС и НАТО. Это также один из самых многоэтнических городов Евросоюза, около 27 процентов его населения считают себя мусульманами. Из Брюсселя Париж в зоне досягаемости для быстрой атаки. На скоростном поезде всего тридцать минут.
Моленбек, один из самых иммигрантских районов Брюсселя, после терактов в Париже и вовсе получил во франкоязычной прессе название "джихадистский централ". Пишут, что там планировались не только последняя атака, но и другие. Еще пишут, что бельгийские спецслужбы и полиция мало координируют свою работу.
Доминиканский пастор, профессор социально-культурной антропологии Йохан Леман, давно работающий с жителями Моленбека, утверждает: из ста тысяч жителей района 99 процентов — лояльные европейцы. И в то же время, подчеркивает Леман, это район отверженных — безработица среди молодежи под 40 процентов! Это значит, что среди них могут найтись тысячи молодых людей, которые могут подпасть под влияние воинствующего салафизма. И тогда этих молодых людей можно будет убедить в том, что весь смысл их жизни стать в смерти "героем" для своих друзей и Аллаха, говорит Леман.
Ныне профессор является председателем Центра равных возможностей и противодействия расизму в Бельгии. По его словам, от властей требуется инвестировать в будущее молодежи, включая школы, чтобы люди видели для себя какой-то смысл в жизни. Второе, что требуется,— это проявлять уважение. Йохан Леман уверен: если перестать к ним относиться как к потенциальным убийцам, то рекрутеры-джихадисты, наркоторговцы и проповедники ненависти окажутся не у дел.
Франко-американский социальный антрополог Скотт Атран, автор многих работ о связи терроризма, насилия и религии, распространяет эти выводы и на Францию. Он напоминает: по данным одного из недавних опросов службы ICM Research, более 25 процентов — каждый четвертый! — француз в возрасте от 18 до 24 лет "положительно" или "очень положительно" относится к "Даэш" / ИГИЛ. И это притом, что общая доля мусульман в населении Франции составляет 7-8 процентов!
А теперь сопоставьте эти данные, говорит Атран, с сообщениями о том, что одним из смертников в Париже был 15-летний подросток. Для таких, считает исследователь, проповедь "умеренности" — занудство, чтобы найти применение возмущенной энергии молодости, ее готовности к самопожертвованию, нужно что-то иное. Не Коран их привлекает в джихадистах, а слава и уважение.
Так что задача, формулируют исследователи, которые работают на социальной передовой, состоит в том, чтобы найти мощный "контр-нарратив" — идейную и духовную альтернативу, способную стать привлекательной для молодежи, загнанной в социальные гетто.
Бежать ли от беженцев?
Про хлынувших в ЕС мигрантов и беженцев много спорили и до теракта: можно себе представить, что будет теперь. Вообще не принимать — так вопрос ставят только совсем уже правые. Но как распределять, чтобы не бабахнуло? Куда и по сколько? Кто оплатит расходы? Как "просеивать" приехавших и как быть с их интеграцией?
Много шума по поводу того, что один из террористов, как оказалось, проник в Европу по поддельному сирийскому паспорту, пробрался вместе с толпой настоящих беженцев на греческий остров Лерос, а оттуда свободно проехал по всей шенгенской Европе до места атаки. Вот вам, импорт ИГИЛ. И все же это один случай на сотни тысяч спасающихся от бедствий войны людей. Остальные террористы оказались доморощенными — гражданами Европы, в ней же выросшими.
Так как же тогда можно выступать против всех беженцев? Против всех мигрантов, против всех мусульман? Не у себя ли проблема? Да и потом, заслоняет ли 13 ноября все остальное? Совет мусульман Франции осудил теракт и призвал во всех мечетях страны "безоговорочно осудить все формы насилия и терроризма". В заявлении говорится: мусульмане заявляют о нерушимой верности республиканским ценностям, которые составляют суть Франции.
Да, один из приехавших оказался террористом. Но вот вам история другого — молодого алжирца Сафира, который работал за стойкой бара в ресторане "Каса ностра" (по-итальянски "Наш дом") в XI округе того самого 13 ноября.
"Я услышал взрывы,— рассказывает он,— полетело стекло, нас буквально засыпало осколками, все кричали. И тут я увидел двух раненных женщин на террасе ресторана — одну ранило в руку, другую в плечо".
С улицы продолжалась стрельба. В короткий перерыв Сафир выбежал на террасу, помог женщинам подняться и спрятал в подвал ресторана. Стрельба продолжалась, Сафир оказал первую помощь, пытаясь остановить кровь раненных женщин. Когда все закончилось и они вышли на улицу, там лежали люди. "Настоящие мусульмане не убивают, эти — преступники",— говорит Сафир.
Один иммигрант, один беженец! В США тоже разгорелись споры, принимать ли беженцев из Сирии. Многие губернаторы штатов — республиканцы отказываются. И тут кто-то вспомнил: да ведь Стив Джобс, легенда Америки, создатель "Макинтошей", "Айпадов" и "Айфонов" — сын иммигранта из Сирии. И не просто из Сирии, а из того самого Хомса, с которого в этой стране и началась нынешняя война...