 |
Многие в Чечне были убеждены, что этой осенью ситуация в республике должна коренным образом измениться. Ссылались при этом на Хасавюртовские соглашения 1996 года, которые отводили пять последующих лет на определение политического статуса Чечни. Пять лет прошли, и статус определился: для россиян Чечня — "бандитский анклав", для чеченцев — "оккупированная родина". Как же здесь можно договориться? Вряд ли в такой ситуации можно ждать каких-то улучшений.
Впрочем, Кремль нашел способ и лицо сохранить, и чеченцев к разговору пригласить — те самые пресловутые 72 часа, в течение которых боевики должны были "сложить оружие и вернуться в мирную жизнь". То есть сдаться. После этого одни российские официальные лица тут же заявили о "завязавшемся переговорном процессе с представителями Масхадова", а другие, не успев договориться с первыми, сказали, что ни о каких переговорах не может быть и речи. То же самое, кстати, наблюдалось и в противоположном лагере: пресс-секретарь Масхадова заявил, что никаких переговоров нет и не будет, но буквально в тот же час сам Масхадов сообщил журналистам о неких "завязавшихся контактах". В конце концов к общему знаменателю все привел помощник президента России Сергей Ястржембский. Он объяснил, что стороны по телефону обсуждают вопрос, "встречаться или нет и если да, то где". А будут ли сами переговоры — "поживем — увидим".
Однако и все вместе взятые заявления никак не повлияли на реальную жизнь. Боевики не только не сдавались, но еще и сами выдвинули ультиматум: в прямом эфире по местному телеканалу отвели федералам 72 часа на выход из республики. По истечении этого времени провели показательные акции, фактически захватив Шалинский, Курчалоевский и частично Грозненский сельский районы. Потом как пришли, так и ушли. После этого возможности федералов диктовать свои условия оказались под большим вопросом. Особенно если верить масхадовцам, уверявшим корреспондента "Власти" в том, что только за последний месяц и только из Ингушетии в республику перебрались несколько сотен боевиков. Причем не только тех, кто считает своим главкомом Аслана Масхадова, но и тех, для кого он пустое место. У тех свои авторитеты. Для большинства на данный момент — Басаев и Хаттаб
Последние двое на словах признают верховенство ичкерийского президента. Но если Масхадов на каких-то почетных условиях вдруг и прекратит сопротивление, они его сами пристрелят. А если и нет, то примеру в любом случае не последуют. Во-первых, потому, что с ними уж точно никто говорить не станет, а во-вторых, война давно стала для них смыслом жизни и самоценной вещью. А без этих амиров (командиров) результаты любых договоренностей с Масхадовым будут если не нулевыми, то близкими к этому.
Однако на Басаеве и Хаттабе тоже не клином свет сошелся. В республике не так уж мало полевых командиров разного уровня, действующих независимо от планов высшего ичкерийского руководства. Они, конечно, могут подчиняться этим планам, но только до тех пор, пока те не расходятся с их собственными: у каждого из них свои счеты с федералами. В основном это месть за разбомбленные дома и за погибших родственников. Со штабом Масхадова они не контактируют, и о чем кто-то там может договориться с федералами им, в общем-то, наплевать. У них своя война. И таких, кстати, большинство.
Но хуже всего то, что в республике уже сформировалось целое поколение, которое чеченцы старшего возраста сами называют потерянным. "Кроме войны, они ничего не знают, они уже насквозь пропитаны ненавистью,— говорят старики.— Вы что думаете, они будут учиться или работать? Они умеют стрелять и взрывать и думают, что этого вполне достаточно". Возрастные границы весьма размыты — это и 15-летние подростки, и 25-летние мужчины. Они закладывают фугасы и обстреливают военные колонны без всяких команд сверху. Они ничего не получают из-за рубежа. Они на время объединяются в небольшие отряды по пять--семь человек, а потом расходятся по домам до следующего раза. Это как раз те, кого имел в виду Басаев, сказав как-то: "Мы будем везде и нигде".
Есть еще одна категория боевиков. Одни говорят, что их больше всех, другие считают, что, как раз наоборот, меньшинство. Это иностранные наемники и чеченские ваххабиты, которым нет дела до чеченского суверенитета. Первые воюют за деньги, вторые говорят, что за веру. Этих морально и материально поддерживают из-за рубежа. В основном через Зелимхана Яндарбиева и Мовлади Удугова. У них есть своя шура (высший орган власти) и свой верховный амир. Когда и при каких условиях они могут сложить оружие, знает один Аллах.
В общем, перспектива мирных переговоров с чеченцами выглядит весьма туманной. Если она вообще есть. Москва, правда, надеется, что свое веское слово скажут влиятельные люди из числа чеченской диаспоры. Но российские чеченцы, как, впрочем, и те, кто дома воюет с федералами, разобщены и не могут договориться друг с другом. Что уж тут говорить об установлении мира на исторической родине.
МАКСИМ СОЛОВЬЕВ