На территории Кремля идет то, о чем мечтали и во что не верили поколения архитекторов: энергичная разборка многострадального 14-го корпуса. Специальный корреспондент “Ъ” АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ осмотрел место действий и пришел к выводу, что уже в следующем году здесь будут расти деревья.
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров
С некоторых пор для того, чтобы дойти от Спасских ворот до первого корпуса Кремля, приходится огибать 14-й корпус. А раньше это была дорога напрямую. Но года три назад 14-й корпус вдруг оброс строительными лесами и дорогу перекрыли.
Я тогда выяснил, что произошло. Дело в том, что 14-й корпус стал вдруг без преувеличения «складываться». Он начал клониться в одну сторону, и темпами гораздо более быстрыми, чем Пизанская башня: за полгода одна стена «ушла» больше чем на 10 сантиметров.
С тех пор я стал чутко прислушиваться к тому, что там, за возникшим вслед за лесами масштабным алюминиевым забором, завешенным гигантскими декоративными шторами с прорисованными в них окнами, происходит. Что-то происходило. Шум оттуда время от времени доносился. Он, по моим подсчетам, не очень соответствовал объему средств, которые тратились на ремонт (в какой-то момент сумма была обнародована — около 5 млрд руб.), но все-таки он был.
Потом все затихло. Стены укрепили. Я думал, что вслед за этим последует реконструкция 14-го корпуса, но этого не произошло. Тишина настораживала.
Насторожились, как я выяснил, и чиновники из администрации президента, которыми был населен 14-й корпус и которых оттуда выселили на Старую площадь до лучших времен: они жаждали реванша, то есть возвращения.
Я даже пытался поставить себя на их место (не дай бог, конечно): в конце концов, что только не придет в уже, можно сказать, больную голову, пока ждешь начала очередного мероприятия с участием президента России именно в первом корпусе?
И не понимал. Кроме ощущения Великой Сопричастности, плюсов, по-моему, не было. Режим установлен по понятным причинам жестокий. Чтобы пригласить человека к себе в гости, надо и самому пройти пару кругов ада и человека сквозь них провести. Теснота страшная. Полы какими-то волнами ходят. Дух стоит глубоко советского учреждения, и его никогда ничем не выветрить…
Но ощущение Великой Сопричастности, видимо, перевешивало все остальное. Да точно перевешивало.
На самом деле чиновники насторожились правильно. Режим тишины был связан с тем, что решалась судьба здания. У Владимира Путина появилась другая идея, довольно быстро оформившаяся в решение. И в конце концов он объявил о нем около Царь-пушки примерно два года тому назад.
Причем журналистам кремлевского пула сказали, о чем примерно сейчас будет мероприятие, но добавили, что сразу после него — вручение верительных грамот, что ли,— так что те, кто остается возле Царь-пушки, на грамоты не успевают. И я с потрясением увидел, что коллеги исчезли в направлении верительных грамот.
Я остался, потому что, мне казалось, понимал: если это случится так, как только что было анонсировано, то ты, Андрей, становишься свидетелем безо всякого преувеличения исторического события. Вручение верительных грамот тоже, конечно, нерядовое…
В результате я все равно не поверил своим ушам: 14-й корпус будет снесен, и на его месте появятся монастыри, Чудов и Вознесенский, которые когда-то стояли здесь.
Это было серьезное решение. Да оно было просто революционным. Это было то, о чем мечтали и во что не верили поколения архитекторов с момента, как Иван Рерберг в конце 20-х годов прошлого века начал работу над проектом 14-го корпуса.
Эти поколения были, конечно, представлены и архитекторами, которые считали, что теперь уже нельзя сносить и 14-й корпус, потому что это уже сам по себе памятник истории, к тому же вроде включенный в перечень объектов всемирного наследия ЮНЕСКО, и ставить на этом месте новодел — преступление.
Мне-то казалось, что 14-й корпус и сам совсем недавно был новоделом, а монастыри, которые будут построены, через какое-то время новоделом быть перестанут, тем более что будут точной копией того, что стояло тут веками (проблема, конечно, с чертежами, но не все безнадежно).
Между тем, после того как Владимир Путин объявил не только об этом, а и о том, что для туристов будет открыта прямая дорога через Кремль от Кутафьей башни до Спасской (мимо первого корпуса, где работает президент, и даже, я бы сказал, в опасной близости от него), все опять и затихло (дорогу, правда, открыли в одну сторону — к Красной площади, так как туристический маршрут должен же заканчиваться апофеозом).
И так было больше года.
И вот в начале октября 2015 года из-за забора снова послышался шум. Сил терпеть уже больше не было. Тем более что вроде встречная готовность приоткрыть шторы наконец появилась…
В прошедшую субботу я побывал на строительной площадке.
Снаружи шума почти не слышно. Изнутри ты плохо слышишь собственный голос. Мимо тебя снуют десятки строителей, работают краны, стучат молотки… Комсомольская стройка. В три смены. Такое впечатление, что люди торопятся поскорее разобрать здание, чтобы кто-нибудь не передумал и запретил бы вдруг все это.
— А вы без каски? — подошедший ко мне человек был неприятно удивлен.— Вы понимаете, что тут происходит и какой вы себя подвергаете опасности?
— Нет! — признался я.
Он привел к себе в офис. Здесь и в самом деле сооружено двухэтажное административное здание, которое через некоторое время будет выше, чем величественный 14-й корпус Кремля. У него здесь был кабинет. Это оказался, конечно, начальник службы охраны труда Евгений Баранов.
— Так,— торжественно сказал он,— вы находитесь на строительной площадке, хотя мы тут, разумеется, ломаем, а не строим. Но ломать гораздо опасней, чем строить! Главное — не каска! Главное — личная осторожность! Люди, которые сюда заходят, знают, на что идут…
— Но ведь не война? — робко поинтересовался я.
— Не война,— нехотя согласился он.— Но пилят, режут очень много, используют воду для охлаждения, она замерзает, посыпаем песком, конечно… Но песка на всех все равно не хватит. Так что ходите группой.
— Нас всего двое, я и фотокорреспондент,— рассказал я.
— Вот я и говорю: ходите группой,— кивнул Евгений Баранов.
Вошел еще один человек, заместитель начальника «Моспромстроя» Сергей Сахаров. С ним мы и осмотрели объект.
Вообще-то объекта уже нет. 14-й корпус разобран почти до второго этажа. Зрелище для тех, кто является поклонником фильма Федора Бондарчука «Сталинград».
— Семь кранов стоит! — громко говорит, почти кричит, пока мы поднимаемся наверх, Сергей Сахаров.—15 дисковых пил!..
Я этот строительный восторг, честно говоря, не разделяю, но в конце концов понять могу.
Сверху из-под плит течет вода — и почти сразу замерзает. Здесь, наверху, ветер, но и солнце тоже. Вдруг, чуть не в лоб — из-за руин Спасская башня. Что-то напоминает… Недавнее… Да, строящийся пусковой стол космодрома Восточный с ракетой, которую я вообразил себе посреди него… Нет, не очень удачное сравнение, слишком пышное… А с другой стороны, Спасская башня все-таки…
Все-таки не очень верится, что ты стоишь сейчас посреди Кремля. Этого не скажешь о строителях. Они, когда перейдут на другой объект, еще долго будут недоумевать оттого, что мимо них внизу не ездит без конца туда-сюда кортеж президента России с президентом России внутри, да Франсуа Олланд, да Маттео Ренци… Всех они, конечно, не знают, кто тут ездит, да и разве упомнишь, но, как бы сказать, присутствие их чувствуют… Хотя бы потому, что на время проезда кортежей работу примерно на час останавливают…
А сейчас они затаскивают крюки крана в выдолбленные в нарезанных бетонных блоках отверстия и снимают эти блоки, предварительно подмочив (отсюда и вода).
— Сюда нельзя загонять тяжелую технику, а то бы мы завели экскаватор, да и все…— мечтательно произносит Сергей Сахаров.— Но надо тихо…
Я интересуюсь, делали ли они что-нибудь в этом роде.
— Много чего,— откликается он.— Вертолетную площадку недавно в Кремле сделали. Сад внутри Кремля обустроили. Гермогена поставили… Патриарха…
Все здание 14-го корпуса поделено на четыре зоны, у каждой — свой график.
— И что скажете? — спрашиваю.— Как строили тогда? Легко разрушать?
— Нет такой проблемы,— пожимает он плечами.— Ни моральной, ни физической. Иногда само рассыпается. Хотя местами раствор прочный…
— Ничего себе само! — показываю я на одну еще не до конца разбитую стену. Таких толстых не бывает.
— Так это фасадная. Да, толщина 3,5 метра,— кивает Сергей Сахаров.
— Для обороны от врага, что ли, делали? — интересуюсь я.
— Наверное… Фасад же. На Красную площадь выходит. На всякий случай…
— То есть от людей… От народного гнева… Товарищ Сталин предостерегался…
— Может быть… Наше дело — разобрать…— уходит от прямого разговора Сергей Сахаров.
Он рассказывает, что ежедневно тут работают 500 человек. Закончить надо к весне, есть еще четыре месяца, но они хотят раньше. Жалеют, что работы начались к зиме, потому что замерзающая вода сильно осложняет жизнь.
— Долго тут все простаивало после решения президента,— говорит он.— Если бы весной взялись… Но, наверное, были причины…
— Были,— теперь уже я рассказываю ему.— ЮНЕСКО там…
— Да мы слышали. Но они вроде смирились… Иначе мы бы сюда не зашли…— говорит Сергей Сахаров.
Он рассказывает, что пока мне еще, наверное, кажется, что есть тут над чем работать, а на самом деле главное — что разобрали верхние этажи.
— Да нет,— возражаю я,— видно, что дело-то почти сделано. Нет больше 14-го корпуса… Все! Кончено!
— Ну как сказать… Вот на следующей неделе зал пленумов… или как он там… Верховного созыва… разберем, и сразу станет видно, что почти ничего не осталось, столько свободного места окажется.
Мы подходим к огромному полому пространству с остатками стен, которых и не будет через неделю.
Господи, да здесь же столько лет были все большие пресс-конференции Владимира Путина. Это оно. Тут раньше и в самом деле, по-своему прав Сахаров, заседали обе палаты Верховного Совета СССР…
Да был, был я здесь, конечно. И по коридорам этим ходил, и в кабинеты, от которых остались уцелевшие пока еще очертания, заходил… Вот здесь, по-моему, Сергей Эдуардович-то и сидел… А здесь Владислав Юрьевич… Алексей Алексеевич… Ноги-то помнят…
— Вот этот кран,— объясняет Сергей Сахаров,— работает без машиниста, дистанционно. Видите, наверху стоит человек, руками машет, показывает, где ему кран нужен, куда надо повернуть, как подвести… А внизу, видите, человек стоит с пультом?.. Он руководит краном.
Я вижу. Коммуникация между двумя этими людьми, по-моему, оставляет желать, правда, лучшего, что-то они, кажется, не до конца понимают друг друга… Ну так что, докричаться-то всегда можно, вот они это и делают уже, и получается…
Мы возвращаемся в офис и встречаемся с ректором МАРХИ Дмитрием Швидковским. В конце концов, при нем все происходило от начала до конца, а главное — разговоры с комиссиями ЮНЕСКО… Интересно, что много людей, которые даже понимают, что тут происходит,— архитекторы, строители, археологи — при этом уверены, что никакого разрешения от ЮНЕСКО до сих пор нет и что это очередная самодеятельность авторитарного режима.
— Я уже 16 лет член совета по культуре при президенте, меня еще Ельцин назначил,— как будто оправдывается Дмитрий Швидковский.— Да, звали нас для экспертизы… Да, мы дали заключение… И я помню, как президент у пушки стоял и говорил все это… Я все это своими ушами слышал. Пришел туда, думал, что-то по этому поводу будет произнесено, но не думал, что такое начнется! Это, понимаете, фантастично… Мы студентами такое рисовали, Кремль без 14-го корпуса, на кухнях, тайком, но не верили, конечно.
— Ну, сейчас-то уже можно поверить,— успокаиваю я его.
— Пытаемся! Я вообще стою за то, чтобы архитектурно укрепить ядро города… Кремль — ядро… И за пределами-то мало чего осталось… Так пусть хоть ядро будет. Если поставить на этом месте храм или монастырь — укрепим.
— Я слышал, что есть Венецианская архитектурная хартия, осуждает такого рода новодел…
— Но был восстановленный Гданьск, Дрезден, Ковентри… Это все удачные примеры!
— Но на территории Кремля все-таки войны не было…
— Но утраты были примерно такие же…
Он рассказывал, что здание это с архитектурной точки зрения совершенно неудачное, безликое.
— Но ведь его проектировал Иван Рерберг,— возражал я.— Тот самый Рерберг, который создал Киевский вокзал, Центральный телеграф…
— Он был прекрасный инженер и архитектор,— вдохнул Дмитрий Швидковский.— Сделал первый проект и умер. Доделывали уже без него. Не знаю… Это был не лучший период его творчества… Боялся чего-то, такое ощущение… Стеснялся, что ли… И все-таки это были 30-е годы. Я не думаю, что его вдохновляла цель строительства. Он ведь строил для Сталина, который предполагал, что в 14-м корпусе разместится 1-я Советская военная школа, а потом и вовсе писали, что это будет школа красных пулеметчиков… То есть что, он проектировал здание, из которого отстреливались бы от своего народа?..
— А стена в 3,5 метра зачем?
— Так от взрыва. От гранаты. Другой причины нет. Опасались,— подтвердил Дмитрий Швидковский мои самые унылые предположения.— Но потом там Кремлевский театр был, потом административными функциями здание нагрузили. И не в Сенате же рыть бомбоубежище…
— А здесь и бомбоубежище было? — удивился я.
Сергей Сахаров ничего мне не говорил, что еще и его придется разбирать.
Дмитрий Швидковский пожал плечами.
— Говорят, вы участвовали в дискуссиях с ЮНЕСКО по поводу сноса? — спросил я наконец про то, что теперь больше всего интересовало.
— По сути, разговор был один, и говорили прямо здесь, в этом кабинете, где сейчас с вами беседуем,— кивнул ректор,— в штабе строительства. Были мы, строители, комиссия ЮНЕСКО и комиссия Международного совета по охране памятников и достопримечательных мест (у нее было даже больше сомнений, можно ли все это позволять, чем у комиссии ЮНЕСКО, а полномочий запретить — не меньше.— А. К.).
Дмитрий Швидковский рассказал, что встреча была такой нервной, что с нее с гипертоническим кризом ушел Андрей Баталов, представитель Музеев Кремля.
Он был категорически против сноса здания; потом стали даже говорить, что это вписывается в позицию руководства Музеев Кремля, потому что оно было очень заинтересовано в том, чтобы оставить 14-й корпус для своих фондов и экспозиций и что даже сейчас его не примиряет с действительностью то, что Музеям отдали Средние торговые ряды — амбициозное просторное отремонтированное здание, торцом выходящее на собор Василия Блаженного, через дорогу от ГУМа…
На самом деле Андрей Баталов, видимо, искренне переживал за судьбу здания и хотел его сохранить. Просто не получилось…
Комиссия Международного совета по охране памятников (в нее входили французы, англичане, болгары) приехала с очень жесткой позицией.
— Они думали,— рассказывает Дмитрий Швидковский,— что здание ХХ века задумали поменять на что-то вообще современное, и намерены были запретить это. А потом услышали о наших планах. О том, что говорил президент: вернуть на это место Чудов и Вознесенский монастыри, Малый Николаевский дворец, может быть, наполнить этот дворец картинными галереями… Очень долго обсуждали. И в конце заседания они были уже совершенно другие.
Впрочем, обе комиссии уехали, так и не озвучив никакого решения. И после этого молчание длилось еще несколько месяцев, несмотря на попытки выяснить, что же они там на самом деле в конце-то концов думают. И только в конце августа появилось заключение: ни ЮНЕСКО, ни Международный совет по охране памятников не возражают против сноса 14-го корпуса.
— Я думаю,— говорит Дмитрий Швидковский,— что уже к середине 2016 года здесь будет историко-архитектурный парк. Надеюсь, что будет конкурс и наш институт примет участие. Надеюсь, победят россияне, а то не хочется, честно говоря, чтобы делали иностранцы: сбрасывают нам какие-то давно неактуальные идеи… У нас Юра Григорян или Александр Бродский сделают такой парк не хуже, чем Карло Карпа… Тут еще какое-то время будут раскопки. Это большой праздник для археологов!..
— Я бы не стал употреблять все-таки слово «праздник»,— сказал мне потом директор Института археологии РАН Николай Макаров.— Праздник будет, когда что-то найдем…
Но он, конечно, осторожничал. В 2007 году им дали поработать в Тайнинском саду Кремля, и они почти сразу нашли уникальную берестяную грамоту…
— Вообще-то большая часть работ, которую археологам до сих пор позволяли вести в Кремле,— это наблюдения за локальными работами строителей. Археологи спускались в котлованы, рылись в строительных траншеях — и даже это было в советское время очень полезно. Когда строился Кремлевский дворец съездов, археологи вообще простояли на краю котлована… Первый раз мы сможем провести системную работу. Проблемы, конечно, с культурным слоем, но в какой-то части он, безусловно, сохранился…
— Что вас больше всего интересует в этом месте?
— Первое — это остатки двух монастырей. Мы сможем понять, как выглядели два старейших московских монастыря.
Николай Макаров выражался и в самом деле осторожно, как будто боялся сглазить надвигающееся счастье.
Оказалось, и в самом деле боялся.
— Это же часть городского ядра,— продолжал он,— что может быть интересней? Здесь в свое время нашли самый, в конце концов, большой московский клад… Не где-то в другом месте, а именно здесь!
Все-таки археолог не мог долго держать себя в руках.
И слава богу.
Надо ли говорить, что возвращался я к выходу, пристально, как и требовал начальник службы охраны труда Евгений Баранов, глядя себе под ноги.
Непонятно?
Клад искал.