Между застоем и ускорением

Россия — в эпицентре кризиса, начавшегося еще в 2008 году. Чтобы наконец-то выбраться из него, ректор РАНХиГС Владимир Мау советует вспомнить уроки прошлого*

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 2

В 1991 году, не выдержав "ускорения", вся страна встала в очередях: даже продукты первой необходимости оказались дефицитом

Фото: С. Петрухин / Фотоархив журнала «Огонек»

Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов  /  купить фото

* В издательстве Института Гайдара вышла книга Владимира Мау "Кризисы и уроки. Экономика России в эпоху турбулентности". "Огонек" публикует ее фрагменты

На протяжении четверти века посткоммунистической истории нашей страны мы или боремся с кризисами, или обсуждаем уроки прошлых кризисов, или пытаемся увидеть контуры кризисов будущих. Такой взгляд непривычен для части нашего общества. На протяжении примерно 60 лет ХХ столетия — с 1930-х до конца 1980-х годов — термин "кризис" не использовался по отношению к советской экономике и твердо ассоциировался с загнивающим капитализмом. Однако это не означает, что экономических кризисов не было. Просто они носили или скрытый, или превращенный характер, принимая формы, отличные от рыночных экономик (товарный дефицит вместо инфляции, избыточная занятость и низкая производительность труда вместо открытой безработицы и т.п.), однако и здесь можно было наблюдать определенную цикличность. В конечном счете именно эта интеллектуальная и политическая "нечувствительность" к кризисам, неготовность принять их в качестве естественного элемента развития сыграли с советской системой злую шутку, подведя ее к катастрофе рубежа 1980-1990-х.

Турбулентное десятилетие

Современный глобальный кризис совпал по времени с восстановлением российской экономики до уровня, предшествовавшего трансформационному кризису. В 2000-2008 годы происходил поступательный экономический рост, который позволил за десятилетие практически удвоить ВВП. Среднегодовой темп роста составлял около 7 процентов. Однако по мере приближения к докризисному уровню появились признаки исчерпания сложившейся модели экономического роста. Эта модель основывалась на постоянном опережающем росте спроса (благодаря быстрому росту цен на нефть и притоку нефтедолларов) при отставании роста производительности труда и конкурентоспособности продукции. Институциональные реформы, начатые и успешно осуществлявшиеся в 2000-2003 годах, постепенно стали сворачиваться. Качество институтов не играло значимой роли при наличии растущих финансовых возможностей государства. Несмотря на несомненные макроэкономические успехи (сокращение долга до незначимых размеров, формирование Стабилизационного фонда, обеспечение бюджетного профицита, снижение инфляции) и социально-политическую стабильность, было очевидно, что экономика остается уязвимой перед внешними шоками и не может совершить качественного рывка, конкурентоспособность в условиях "голландской болезни" не только не росла, но и снижалась.

Прохождение России через современный глобальный кризис распадается на несколько этапов. На первом этапе, наиболее остром для глобальной экономики (2008-2009 годы), российская экономика развивалась параллельно с остальным развитым миром.

Какие-то проблемы здесь проявлялись более жестко, какие-то мягче, чем в других странах. Так, благодаря ответственной макроэкономической политике предыдущего десятилетия стране удалось избежать долговой ловушки, иметь сбалансированный бюджет и значительные валютные резервы. Это позволило смягчить трудности первого этапа кризиса и сконцентрировать антикризисную политику на поддержании спроса прежде всего со стороны населения. Крупные государственные инвестиционные проекты (подготовка к саммиту АТЭС в 2012 году, к Олимпиаде 2014 года, строительство газопровода "Северный поток") также способствовали поддержанию экономической стабильности. Однако все это позволило смягчить социально-экономическую ситуацию, но не удержать экономику от падения: спад ВВП в России в 2009 году оказался самым глубоким среди стран "большой двадцатки".

На втором этапе (2010-2013 годы), когда ситуация, как казалось, стабилизировалась, почти восстановились до докризисного уровня цены на нефть и золотовалютные резервы страны, возобладала идеология business as usual. Иными словами, по факту была предпринята попытка возврата к модели экономического роста 2000-2008 годов, основанной на стимулировании спроса. Правда, официально была признана необходимость перехода к новой модели роста, дискуссии по которой интенсивно велись на протяжении 2011-2012 годов в рамках работы над "Стратегией-2020".

Третий этап начался в 2013 году, когда появились признаки торможения. Впервые с начала XXI века (за исключением 2009 года) темп роста страны оказался ниже среднемирового. Торможение стало результатом переплетения нескольких факторов: отсутствия институциональных и структурных реформ на протяжении уже ряда лет, снижения инвестиционной активности (в силу как конъюнктурных, так и институциональных причин), роста геополитической напряженности и ухудшения внешнеэкономической конъюнктуры.

В результате к началу 2015 года Россия вновь оказалась под воздействием сразу нескольких кризисов — структурного, циклического и внешних шоков (падение цен на нефть и введение финансовых санкций). Каждую из этих проблем можно решить в рамках ответственной экономической политики. Однако наложение их друг на друга создает серьезные трудности, поскольку требуется принимать не просто различные, но подчас диаметрально противоположные меры.

Проект прогноза социально-экономического развития России до 2030 года, подготовленный в 2012 году Минэкономразвития, предлагал три сценария: консервативный, инновационный и форсированный (целевой).

Три названных подхода хорошо известны и по опыту экономической политики 1980-х годов. По сути, они повторяют модели, называвшиеся тогда "застой", "перестройка" и "ускорение". Застой означал продолжение экономического развития, основанного на благоприятных внешнеэкономических факторах при расширении импорта потребительских товаров и средств производства. Перестройка делала акцент на институциональные реформы, активизацию человеческого капитала (через антиалкогольную кампанию, гласность, повышение самостоятельности предприятий и трудовых коллективов, развитие кооперативного и индивидуального предпринимательства). Ускорение предполагало осуществление структурного маневра, нацеленного на повышение нормы накопления в ВВП при снижении доли потребления как основы для роста инвестиций и технологической модернизации. Последние два подхода сопровождались массированными внешними и внутренними заимствованиями. Макроэкономические риски этой политики были понятны, поскольку само начало осуществления структурного и институционального маневров совпало с резким падением цен на энергоносители, уже формировавших к этому времени основу стабильности советской экономики. Последствия не заставили себя долго ждать.

На перепутье

В 2013 году произошли существенные изменения в официальных оценках перспектив социально-экономического развития. Если ранее экономические прогнозы правительства более напоминали вариантные планы и включали в себя желательные (а иногда и фантастические) сценарии развития, то с 2013 года официальный прогноз стал исходить преимущественно из экстраполяции существующих тенденций, то есть практически полностью исключать институциональные реформы. В прогноз закладывался 3-процентный экономический рост до 2030 года, то есть гораздо меньше тех 5 процентов, о желательности и необходимости которых официально заявлялось на протяжении нескольких предыдущих лет. Отчасти это справедливо, поскольку прогноз по своему определению не может нести в себе изменения экономической политики, которых пока не произошло. Таким образом, появляется опасность самореализации такого прогноза, политического принятия низких темпов роста и отказа от институциональных реформ. Противоположным (и потенциально более опасным) является риск выбора курса на номинальное ускорение — повышение темпов экономического роста без обеспечения качества роста. Политика ускорения происходит на фоне ослабления бюджетной и денежной политики, особенно в случае отказа от "бюджетного правила".

Опыт экономической политики последнего советского десятилетия вообще очень поучителен с позиций сегодняшнего дня. Современные макроэкономические реалии удивительно напоминают рубеж 1970-1980-х годов. Действительно, цена на нефть в реальном выражении находится примерно на том же уровне; СССР рос умеренным темпом порядка 3 процентов в год; советский бюджет был сбалансирован, но все доходы от экспорта углеводородов направлялись на покрытие бюджетных расходов; страна активно строила газопроводы; цены были стабильными, хотя товарный дефицит все настойчивее давал о себе знать (это показатель скрытой фиксированными ценами инфляции); внешний долг государства был невелик; гарантировалась всеобщая занятость, хотя и при невысокой производительности труда; политическая система СССР была исключительно ригидной, неспособной гибко реагировать на появление новых глобальных вызовов (технологических, экономических или политических).

Все это резко контрастировало с ситуацией на Западе, где разворачивался глубокий структурный кризис, названный в официальных документах КПСС "третьим этапом общего кризиса капитализма". Темпы роста ведущих капиталистических стран были или отрицательны, или близки к нулю. Сохранялись высокая безработица и инфляция, беспрецедентное совмещение которых позволило ввести даже новый экономический термин — "стагфляция".

Тогда казалось, что советская экономика устойчиво растет на фоне кризиса Запада. На самом деле рыночные демократии проходили через структурную и технологическую модернизацию, там формировались основы для качественного рывка, тогда как Советский Союз консервировал свою экономическую структуру, становясь заложником неконтролируемых национальным правительством колебаний сырьевых цен.

Как выяснилось позднее, к концу 1970-х кризис уже подходил к завершению, формировалась новая парадигма экономической политики, основанная на снижении регулирующей роли государства (дерегулировании), наиболее последовательно и успешно реализованная правительствами Маргарет Тэтчер (с 1979 г.) и Рональда Рейгана (с 1981 года). К 1985 году темпы экономического роста на Западе превзошли советские, и отставание системы, основанной на централизованном планировании, стало всем очевидно.

Новое динамичное советское руководство, которое как раз в 1985 году пришло к власти, попыталось переломить ситуацию мерами агрессивного бюджетного стимулирования.

Началось усиленное вливание инвестиций ценой наращивания государственного долга (удвоился в 1985-1990 годах) и бюджетного дефицита (появился в 1985 году и начал быстро расти). Темп роста действительно вырос и почти сравнялся с американским (хотя и оставался ниже, чем у Великобритании), но длилось это всего два года — 1987-й и 1988-й. Под тяжестью финансовых проблем система рухнула — в 1989 году начался экономический спад, который продолжался почти десятилетие...

Разумеется, современная Россия учла опыт прошлого и обладает финансовыми резервами. Бюджетная политика учитывает наличие рисков колебаний мировой конъюнктуры, хотя в результате кризиса 2008 года федеральный бюджет стал полностью абсорбировать текущие доходы от экспорта энергоресурсов. Государственный долг гораздо ниже, чем был у СССР. Россия не зависит от поставок продовольствия в той мере, в какой зависел Советский Союз. Наличие частной собственности качественно меняет ситуацию. Политическая система, несомненно, гораздо более гибкая, чем советская.

Однако аналогии с ситуацией 30-летней давности тоже налицо. Структурный кризис в развитых странах постепенно преодолевается. В США происходит бурное технологическое обновление, которое потянет за собой и Европу. За восстановлением темпов роста развитых стран в России обычно становится популярной идея "догнать и перегнать", причем, как правило, любой ценой.

В подобном развитии событий, в увлечении не качественными, а количественными параметрами роста, в готовности заплатить за эти темпы макроэкономической дестабилизацией (за ней может последовать и политическая дестабилизация) состоит главный экономико-политический риск ближайших лет.