Среди разнообразных докладов, обращений, рапортов и писем, которые Сталин по каким-то причинам решил сохранить в своем личном архиве, есть один довольно странный документ — речь известного нацистского юриста, имперского министра Ганса Франка на съезде НСДАП в Нюрнберге в сентябре 1936 года. Так что же в ней настолько заинтересовало генерального секретаря ЦК ВКП(б)?
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
"Разгул внесудебной расправы"
На первый взгляд речь Франка не представляла собой ничего особенного. Имперский министр подводил итоги законотворческой деятельности за время, прошедшее со дня прихода Гитлера к власти. Чего-то принципиально нового в этой информации для Сталина не было. Ведь с 1933 года сотрудники советской прокуратуры по указанию прокурора СССР А. Я. Вышинского внимательно следили за всеми гитлеровскими новациями и регулярно готовили обзоры изменений в германском праве и правовой системе. Собранные данные активно использовались в речах руководителей страны и прокуратуры. О том, что в Германии произошел катастрофический отход от фундаментальных норм права, в январе 1936 года говорил в выступлении на II сессии Центрального исполнительного комитета СССР седьмого созыва и Вышинский:
"Что бросается в глаза — это систематическое усиление жестокости преступлений, с одной стороны, и широкий разгул внесудебной расправы с рабочими, коммунистами и передовыми представителями мелкой буржуазии. О беспредельности этой внесудебной расправы, оттеснившей в фашистской Германии судебную деятельность на самый задний план, можно судить по тому, что в 1933 г., после прихода к власти фашистов, число арестованных в Германии возросло в 15 раз, причем на долю Германии приходится 52,4 проц. количества жертв белого террора во всех капиталистических странах.
Этот разгул белого террора, этот переход к террористическим методам управления очень резко выражается в соотношении между внесудебными и судебными формами расправы с трудящимися в фашистских странах. Об этом очень выразительно говорит такая цифра, как 1 проц. казненных по суду в 1933 г. и 0,05 проц. казненных по суду в 1934 г.
99,95 проц. смертных казней совершается в фашистской Германии без суда, совершается в порядке внесудебных расправ. Обрушиваясь всей тяжестью своей судебной и внесудебной репрессии на пролетариев и коммунистов, фашистские "законники" все больше и больше выводят из употребления свой суд, превращая внесудебную расправу в один из основных методов фашистского управления государством".
Прокурор СССР рассказывал депутатам высшего законодательного органа и об особых новшествах германского законодательства:
"Стоит указать на такие фашистские законы, как "Закон об опасных привычных преступниках" и "О мерах безопасности и исправления" от 24/ХI 1933 г.; на такие меры наказания, как кастрация и стерилизация.
Что касается стерилизации, то фашистским правительством Германии выработан целый план применения этого закона, наметивший около 400 тыс. жертв. Для проведения этого закона в жизнь организовано 1700 районных "судов наследственного здоровья". На проведение этого плана ассигновано 14 млн марок. Стерилизации должны быть подвергнуты категории лиц, отнесенных к страдающим наследственным идиотизмом, шизофренией, пляской св. Витта, наследственным алкоголизмом, причем решения этого суда "наследственного здоровья" определяются диагнозом, который должен быть очень прост: чтобы осудить, необходимо установить "минимальный интеллектуальный уровень подсудимого", показателем которого является отношение испытуемого к фашистскому режиму.
Для проведения этого закона в жизнь организовано 1700 районных "судов наследственного здоровья"
Нетрудно видеть, что действительный смысл этого средневекового закона заключается в новом методе расправы с неимущими и неугодными фашистскому режиму людьми.
Не случайно, что в проекте нового фашистского уголовного кодекса предусмотрены восстановление телесных наказаний и такая мера, как пенитенциарный пост, призванный при помощи голода усилить мучительность наказания. "Дни поста,— пишут авторы проекта,— будут тяжело чувствоваться осужденными, и поэтому они являются эффективной карательной мерой"".
"Было 672 случая кастрации"
По сути, речь Франка на съезде НСДАП в Нюрнберге была ответом на выступление Вышинского на сессии ЦИК СССР. В ней имперский министр много говорил о важности принятых расовых законов, помогающих в борьбе с мировым еврейством, а затем перешел к другим новшествам в германском законодательстве:
"Закон о здоровье вступающих в брак от 8-го октября 1935 года установил запрещение вступать в брак в ряде случаев, когда нельзя ждать здорового потомства. Не должны заключаться браки, когда один из обрученных страдает наследственной или другой болезнью, которая заставляет опасаться в смысле вреда для здоровья другого новобрачного или потомства. Закон о здоровье вступающих в брак охватывает расово-своих с непоколебимой последовательностью... Но имперское правительство не ограничилось тем, что оно отдаляло опасности от народного организма, а предприняло также в последнем году новые положительные мероприятия для развития народа. До июля 1936 года было истрачено больше 350 млн марок на займы новобрачным, и этим дали возможность заключения 600 тысяч браков".
О количестве судов наследственного здоровья, как и о принятых ими решениях, Франк умолчал. И не сказал ничего о массовых арестах политических противников режима, утверждая, что жесточайшие меры воздействия, введенные нацистами, направлены против уголовной преступности:
"Первый удар национал-социализма был направлен против профессиональных преступников. Можно уже сейчас получить картину того, как повлияли наши мероприятия. Установление превентивного заключения путем издания имперского закона против опасных рецидивистов и о мероприятиях по безопасности от 24 ноября 1933 года дало возможность взять опасных рецидивистов под продолжительный арест, и таким образом обезвредить их. Тот факт, что число случаев, когда еще оказывается необходимым превентивное заключение, наглядно снижается, доказывает, что мы уже ударили по основному ядру преступного мира. В то время как в 1934 году превентивный арест был применен приблизительно в 4 тыс. случаях, в 1935 году это оказалось необходимым только в 1318 случаях. Самые свежие статистические данные 1936 года показывают, что это число идет на дальнейшее снижение. В первой половине 1936 года была признана необходимость превентивного заключения в 374 случаях.
Точно так же снизилось число случаев, в которых были приняты меры против опасных преступников против морали. В то время как в 1934 году было в связи с этим 672 случая кастрации, в 1935 году это оказалось необходимым только в 324 случаях. Число это упало в первой половине 1936 года до 120".
Но ничего не сказать о ликвидации оппозиции он не мог, однако упомянул об этом факте вскользь:
"Прежде всего, однако, радует то, что замечаемый со времени взятия нами власти подъем всей народной жизни, особенно окончание политической склоки и борьбы, мировоззренческое единство народа, хозяйственный подъем и восстановленное доверие к твердому и целеустремленному руководству привели к снижению преступности, которое заслуживает высшей степени внимания как внутри, так и вне нашей страны. Число осужденных по закону в 1932 году достигло 566 042. В 1933 году оно упало до 491 638, а в 1934 году до 394 908. В 1935 году, по имеющимся на сегодняшний день статистическим данным, оно показывает дальнейшее снижение до 310 тысяч".
"Целые орды юных преступников"
А в конце своей речи Г. Франк перешел к критике советских законов:
"В то время, когда мы можем статистически неопровержимо доказать, с одной стороны, оздоровление народа благодаря поддержке тенденций развития, достойных поощрения, и, с другой стороны, подавление разлагающих тенденций, что выразилось в уменьшении с 1932 г. преступности больше, чем на одну треть,— результатом большевистской политики является как раз ужасный социальный, моральный и народный упадок когда-то такого могущественного русского государства и народа. Число осужденных за растраты, согласно сообщению советского государственного прокурора Антонова в "Известиях" N151 за 1936 год, постоянно возрастает. С 1933 года оно почти удвоилось в Советской России. Так, например, согласно советским данным, в Челябинской области сумма растраченных денег возросла в 1935 году по сравнению с 1934 г. на 10 млн рублей. Хищения книг, растраты и списания долгов принесли, согласно сообщению "Правды" в N36 за 1936 год, объединенной книжной торговле советского государственного издательства 72 млн руб. убытка в течение 3 лет. Целые орды едва уловимых юных преступников бродят по Советской России — с тем последствием, что только в течение 1935 г., по официальным данным Верховного суда, больше 18 тыс. уголовных дел было возбуждено против молодежи в возрасте от 12 до 18 лет".
Франк в своих рассуждениях о положении дел в советской юстиции сослался и на Вышинского:
"При этом все судопроизводство в России, по нашим обычным представлениям, вообще не представляет собою в какой-либо степени ведения дела в смысле установления подсудности или в смысле возможности защиты. По признанию генерального государственного прокурора Вышинского в "Правде" N11 за 1936 г. уголовно-процессуальный кодекс не применяется. В Советской России стало общепринято, что защитники исключаются заранее или вообще не приглашаются. Так называемое письменное и тайное ведение дела без вручения обвинительного заключения, без судебного разбирательства и без права обжалования стало почти единственно употребительным способом ведения судебных дел в Советской России. Этот советский генеральный государственный прокурор пишет дословно следующее:
"Наш процессуально-уголовный кодекс в действительности не применяется. Даже те его предписания, которые не упразднены постановлениями коллегий, на практике не применяются или в лучшем случае применяются в той степени, в какой судья склонен их применить".
Предусмотрена и такая мера, как пенитенциарный пост, призванный при помощи голода усилить мучительность наказания
Знаменательно, что в статье 31 нового проекта советского уголовно-процессуального кодекса оказалось необходимым ясно запретить применение пыток во время дознания и предварительного следствия. Такие предписания пишутся в Советской России на бумаге. Они предназначены только для фасада, чтобы пустить пыль в глаза легковерным либералистским (так в документе.— "История") или демократическим теоретикам во всем мире. В действительности всякая правовая жизнь в Советской России прекратилась. Там господствует применение голого насилия".
Заочная полемика с Вышинским на этом не завершилась. В ответ на обвинения в белом терроре Франк рассказал о красном терроре:
"По данным, достойным в известной степени доверия, в Советской России находятся сейчас на принудительных работах больше 1600 тыс. русских — в лагерях или на государственных предприятиях...
По достойным доверия сообщениям, которые никоим образом не дают преувеличенных цифр, с 1917 г. большевиками — по суду и без суда — было убито: 280 епископов и лиц высшего духовенства, 6788 священников, 5680 учителей, 8800 врачей, 51 850 офицеров, солдат и полицейских и 488 500 крестьян и ремесленников.
Эти цифры говорят сами за себя, и неудивительно, что, несмотря на безграничные меры подавления, большевистская империя представляет собой сейчас аппарат насилия, без какого бы то ни было отклика в народе, систему, которую невозможно включить в благопристойное общество мировых держав".
Мало того, Франк использовал приведенные цифры для того, чтобы оправдать репрессии против противников нацистского режима:
"Приходится удивляться, когда перед лицом этих ужасных обстоятельств в некоторых кругах мирового общественного мнения слышатся упреки против национал-социализма, который ведет самую резкую защитную борьбу против подобных большевистских методов, какие должны были быть применены также в Германии когда-то существовавшей коммунистической партией".
Получалось, что Франк использовал публикации в советской прессе против советской власти. В руководстве СССР существовали различные мнения о том, какие сведения и в каком объеме следует публиковать в открытой печати. Нужно ли замалчивать крупные достижения, если они, например, имеют отношение к оборонной промышленности? Или их публикация может привести в трепет врагов. В апреле 1931 года Политбюро ЦК ВКП(б) возложило принятие решений о том, что нужно скрывать, а что — нет, на руководителей ведомств и учреждений вместе с цензурой — Главлитом:
"Руководители ведомств должны представлять в Главлит ежемесячно перечень тех сведений, которые являются государственной тайной, в особенности вопросы обороны, экспорта и импорта и транспорта, а также перечень такого рода сведений, публикация которых в данный момент может быть использована заграницей во вред Советскому Союзу".
Но речь Франка показала, что уже имевшиеся меры по ограничению публикации советской уголовной статистики недостаточны, и потому любые цифровые данные о преступности в СССР засекретили. А текст речи Франка остался в личном архиве Сталина, видимо, как напоминание о том, насколько опасно вооружать своих врагов. Причем даже цифрами и фактами.