Сотни журналистов, приехавшие на войну в Афганистан, пока не стали свидетелями полномасштабных боевых действий. Однако всего остального, что сопутствует войне, было предостаточно. Среди огромного количества корреспондентов западных средств массовой информации и российских телекомпаний есть и представитель отечественной "бумажной" журналистики — специальный корреспондент Ъ ГРАНТ Ъ-КОСЯН. Вот его первый репортаж.
Большинство аккредитованных в Афганистане журналистов живут в здании министерства иностранных дел Афганистана в городе Ходжа-Бахауддин. МИД — это одноэтажный домик, состоящий из шести комнат, в пяти из которых обосновались журналисты и только в одной находится собственно министерство. Журналисты спят на полу в спальных мешках. Те же, кто о мешках не позаботился, ложатся, надевая на себя все что могут: по ночам холодно. Самое большое неудобство — на всех одно отхожее место. Кормят по-афгански: на завтрак чай с лепешкой, на обед и ужин рис. С водой для мытья проблем нет — каждый день ее в больших баках привозят на осле. Как-то я и еще два итальянских журналиста решили поужинать в городе. Водитель привез нас к какой-то грязной трущобе. Внутри — большая грязная комната, вдоль стен — нары. На них лежат десятка два человек, никаких постелей, одеял и тому подобных излишеств. "Куда мы попали?" — поинтересовался я у мальчика — очевидно, работника заведения. "Это отель",— ответил он. Мы рассмеялись. Видимо поняв, что нам не понравились условия в отеле, ребенок вдруг сказал: "В нашей стране лучше, чем у вас". "Почему?" — поинтересовался я. "Потому что мы мусульмане". Мальчика зовут Шахидула, ему 12 лет. Он уже второй год живет и работает в "отеле" — с утра и до позднего вечера без выходных, получает за свою работу около $10 в месяц. Жизнью вполне доволен, другой не видел. Мы все же решились поужинать. Шашлык был хороший.
В получасе езды от Ходжа-Бахауддина посреди пустыни находится лагерь беженцев из уезда Ханабад, провинция Кундуз. Беженцы живут в палатках из камыша, в каждой — по одной-две семьи, человек по десять. "Талибы пришли к нам в деревню и сказали, чтобы мы убирались к своим. Наши дома сожгли, многих убили",— говорит один из беженцев, таджик. "И давно вы здесь живете?" — "Уже полтора года".— "Вам хоть какую-то помощь оказывают?" — "Четыре литра растительного масла и шесть килограммов сахара на семью пару недель назад получили". Это все, что беженцы смогли вспомнить. Почти каждый день умирают люди. Хоронят их в пустыне, рядом с лагерем. В одной из палаток лежит больная женщина. "Это моя сестра, она уже два дня не встает. У нас есть нечего, а тут еще и холодно стало. Наверное, помрем скоро",— обреченно говорит один из беженцев. Все люди в лагере просят нас лишь об одном — о палатках: "Без них зимой все помрем".
Не очень далеко от Ходжа-Бахауддина и до театра боевых действий. На одном из участков линия фронта проходит по местечку Капи-Хасан, провинция Тахор: на вершине одной горы — позиция моджахедов Северного альянса, в километре от них, на другой горе,— талибы. "Северяне", как, впрочем, и талибы, воюют в основном оружием советского производства: несколько танков Т-55, гаубица, минометы, БМП. Впечатление от действий обеих сторон, если учесть рельеф местности, что вытеснить друг друга противники не особенно стараются. Офицеры сил альянса рассказывают, что в последнее время обстановка стала гораздо спокойнее, перестрелок практически не бывает. Они объясняют это прежде всего тем, что американцы бомбят талибов и им поэтому сейчас не до Северного альянса.
Командир подразделения моджахедов Зухур Зур Разимджа приглашает меня и еще двух журналистов в землянку — по афганским меркам весьма комфортное помещение из двух комнат. Беседуем за чаем. Командиру 30 лет, из них 15 он воюет. Сражался еще против советской армии, но ненависти к русским не испытывает. Говорит даже, что ему очень жаль многих наших соотечественников, которые в Афганистане стали наркоманами.
Большое впечатление производит командир танка по имени Асадулла. Ему 23 года, воюет уже десять. Когда я спросил его, как же родители отпустили его 13-летним на войну, он немного растерялся, а когда понял суть вопроса, гордо ответил: "У нас, мусульман, джихад, и если я даже погибну, то стану шахидом. И поэтому родители не возражали против того, чтобы я пошел на войну, и гордятся мной". Пока мы ведем беседу, солдат-связист по рации говорит с постами. Они докладывают обстановку: везде спокойно. После этого связист привычно настраивается на волну талибов и спокойно общается с кем-то из них — разговор доброжелательный, даже шутливый. Речь идет о солдатском житье-бытье, о надеждах на скорый мир, и ни слова о том, кто же в конце концов одержит победу в войне. Наверное, не хотят обижать собеседника.