РАО ЕЭС — единственная из естественных монополий, реформирование которой разворачивается уже не на бумаге. Создается площадка для будущего энергорынка — администратор торговой системы. Возможно и появление иностранных инвестиций. Во всяком случае, в этом уверен председатель правления РАО ЕЭС АНАТОЛИЙ ЧУБАЙС. Вернувшись из своего road-show по Америке, он рассказал об инвестиционных перспективах редактору отдела экономической политики Ъ НИКОЛАЮ Ъ-ВАРДУЛЮ.
— В Москве только что прошел Всемирный экономический форум, а свою поездку за океан вы начали с участия в мировом энергетическом форуме в Буэнос-Айресе. До этого он серьезного интереса у России не вызывал. Что изменилось?
— Мы точно так же сознательно участвовали в нем в этом году, как не участвовали раньше. Все дело в том, что центральной темой обсуждения в Буэнос-Айресе был рынок энергетики, его устройство, применяемое в разных странах регулирование. На этот раз именно электроэнергетика России вызвала наибольший интерес, потому что нам было что сказать — и не просто о том, что мы думаем по этому поводу, но и о тех решениях, которые приняты правительством. А как раз об этом мало кто знал. Я выступал дважды, один раз на пленарном заседании перед примерно полутора тысячами участников. И по количеству, и по содержанию вопросов я понял, что интерес большой. А ведь еще три года назад перспектива российского энергетического рынка выглядела весьма экзотично. Тогда только разворачивался Nord-pool, а о Калифорнии еще не говорили. Сейчас же менталитет энергетиков всего мира существенно изменился, и мне жаль, что многих моих оппонентов не было в Буэнос-Айресе.
— Насколько я понимаю, энергетический рынок, построенный в скандинавских странах по системе Nord-pool, признан наиболее эффективным. Именно такая система — наше светлое будущее?
— Мы движемся именно в этом направлении, и это будущее не так уж далеко. В модели администратора торговой системы (АТС), созданной в переговорном процессе между потребителями электроэнергии и ее производителями, уже заложено, что сначала от 5 до 15% электроэнергии будут составлять прямые продажи, и это создает массу сложностей прежде всего с диспетчированием.
— Вы с таким делением не вполне согласны?
— Трудный вопрос. Как экономист, я прекрасно понимаю — не дело, когда на один товар есть два типа ценообразования. С другой стороны, я знаю, что такое российский рынок электроэнергетики и какова важность этого эксперимента.
— Вы упомянули Калифорнию. Вы подробно обсуждали этот солнечный штат в вашей памятной дискуссии с советником президента Андреем Илларионовым. Как сейчас вы оцениваете калифорнийский энергетический кризис?
— Там уже нет кризиса, ситуация в Калифорнии сейчас разруливается. Об этом мне рассказывал министра энергетики США Спенсер Абрахам. А вообще, реформа электроэнергетического рынка в США идет поштатно, пока в 32 штатах. Либерализация в 31 штате успешна, исключение единственное — Калифорния. Кризис был вызван тем, что спрос постоянно рос, а ввода новых мощностей почти десять лет не было, и это при том, что Калифорния энергодефицитна. Нужны были закупки энергии, а розничные цены были заморожены. Возникли неплатежи в отношении тех, кто поставлял энергию в этот штат. Сейчас долги реструктурируются. Но мы далеко ушли от главной темы.
— Если и в Калифорнии есть неплатежи, то не так уж и далеко. Хотя тема инвестиций в российскую энергетику, конечно, интереснее. За океаном вы обсуждали 11 проектов. Как это происходило?
— Перед тем как говорить с инвестором, нужно все отстроить у себя. Если у тебя внутри сплошные неплатежи, то перед инвестором нечего и рот раскрывать: он тебя просто не поймет. Работа по отстройке системы платежей в РАО "ЕЭС России" была предварительно проведена. Помимо этого надо было привести менеджмент компании и ее текущее состояние в цивилизованный вид.
Речь идет о введении нормального корпоративного управления, нормализации отношений с миноритарными акционерами, стопроцентном переходе на международные стандарты финансовой отчетности. Был проведен аудит, уже трехлетний аудит со стороны PricewaterhouseCoopers,— это обязательное условие для выхода на международные финансовые рынки, без этого там не разговаривают вообще. Последний аудит за 2000 год наконец-то, впервые в истории человечества, дал нам прибыль. По российским стандартам такое случалось и раньше, а по международным — первый раз. И последнее из того, что входит в подготовку к серьезному разговору с инвестором,— это ответ на вопрос, что будет с РАО ЕЭС через четыре года и дальше. Итог бурной дискуссии о реформе электроэнергетики — решение, принятое правительством летом этого года, которое расставило все точки над i. Когда задел есть, следующий рубеж — это перечень проектов, разговор из плоскости "вы за инвестиции в России или против?" переводится на другой совершенно конкретный уровень.
Мы заплатили серьезные деньги PricewaterhouseCoopers и вместе с ними сделали 11 подробных проектов. Исходя из этого и был проведен road-show. С банкирами и финансистами я практически не встречался, встречи были с руководителями примерно 15 энергетических компаний, которые могли бы стать первыми стратегическими инвесторами. Первая реакция обнадеживает. Более точно ее можно будет оценить месяца через три. Это время необходимо для того, чтобы они детально все изучили, если нужно, запросили уточнения. А потом мы начнем формировать тендерные условия и документацию; эти тендеры должны быть к лету завершены.
— Я понимаю, что инвесторов из этих 11 проектов может заинтересовать ТЭЦ-2 в Калининграде или сахалинский проект, хотя он и самый дорогой. Они экспортные, здесь видна отдача. А как заинтересовать инвестора каким-нибудь верхневолжским проектом? Раскройте ноу-хау.
— Вы думаете, в Россию никто не вкладывается? Неверно. Через пару недель в Москву приезжает министр энергетики США, чтобы обсудить проект соглашения о разделе продукции с участием Exxon, ядро проекта — $13 млрд, а целиком он за $30 млрд. Я считаю это переломным событием.
— Ъ писал об этом проекте. Но это все-таки нефть, а не электроэнергетика.
— Ну вы же сами сказали, что экспортные предприятия для инвесторов привлекательны. Это относится и к электроэнергетике. Есть желающие вкладываться именно в экспортную инфраструктуру, например в прокладку подводного кабеля с Калининградской ТЭЦ в Швецию или в воздушную линию электропередачи в Польшу. Инвесторы тянутся на известные им рынки, и когда ты им говоришь, что в 2004 году рынок электроэнергии в России будет либерализован, они слушают с интересом, но все понимают, что какой будет цена на этом рынке, не знает никто. Но есть и другая сторона: в 2003-2004 годах будет пора масштабного привлечения инвестиций, и выиграет тот, для кого российский рынок уже будет знаком. Первые, кто придет, как вы сказали, на Верхне-Волжскую станцию, они покупают не только мощности, но и опыт. Кроме того, есть специализированные инвесторы, одних интересует гидрогенерация, других — парогазовый цикл.
— Парогазовый цикл — это самое современное, что есть в российской энергетике?
— В российской — да. В мире же этому циклу уже лет 15, его КПД выше, чем у предшественников, в полтора раза. Трагизм в том, что он вошел в мировую практику, когда Советский Союз уже перестал вкладываться в энергетику. Но сейчас и в России начинает использоваться парогазовый цикл. В прошлом году мы впервые в России ввели эту технологию на первом блоке Северо-Западной ТЭЦ. Так что прогресс налицо.
— Вы сказали, что не встречались с финансистами...
— Совершенно сознательно. Финансисты — это то самое мясо, которое нарастет, если кости есть, но не наоборот. Мне нужны стратегические инвесторы, в сфере электроэнергетики их пока нет. Если удастся их найти, то они уже сами привлекут финансистов.
— В этой связи — вопрос, важный как для РАО ЕЭС, так и для инвесторов: как будет развиваться российская тарифная политика?
— Картина такая: мы абсолютные рекордсмены по заниженности тарифов, даже в СНГ. Наши тарифы ниже, чем на Украине, в Казахстане и Армении, в три-четыре раза. Интересно, что предкризисный уровень тарифов у нас был уже практически на уровне европейском, после чего они рухнули и не возвратились на предкризисные позиции до сих пор.
— Разве не это подталкивает российский экономический рост?
— Все наоборот. Если делать ставку на дешевый газ или на доставшийся в наследство бесплатный капитал (те же гидроэлектростанции), то нет стимулов к инвестициям, к обновлению, к снижению энергоемкости. Парадокс: Украина при всех своих проблемах уже шесть лет снижает энергоемкость производства, а Россия нет. Искаженные ценовые пропорции убивают инвестиционные стимулы. То же самое — если мы не платим за старые инвестиции, то нет стимулов для новых. Вывод: тарифы на электроэнергетику должны расти долго и последовательно. Есть, конечно, политические пределы их роста, но два-три года они должны расти, опережая рост остальных цен. Подчеркну: моя позиция не зависит от места работы, я считал то же самое и когда работал в правительстве.
— И последний вопрос: почему опять лихорадит Приморье?
— Вопрос не ко мне. По запасам угля в "Дальэнерго" на 1 ноября мы более чем в три раза перекрыли показатели прошлого года, перевыполнены и плановые задания. Это наша ответственность, как мы это сделали — наша головная боль. Я отвечаю, что запасы достаточны. Но мы не можем отвечать за платежи потребителей, тем более за бюджетные деньги. Главная и практически единственная проблема — муниципальные бюджеты. Будут платить — получат электроэнергию.