В Тульском городском суде с января слушается дело об усыновлении Матвея Захаренко, обгоревшего в тульском роддоме в 2014 году. За право быть матерью мальчика борются три кандидата. В разгар судебного процесса актриса, руководитель благотворительного фонда "Обереги Будущее" и член общественного совета московского департамента соцзащиты Ольга Будина, проводившая общественную кампанию в поддержку Матвея и кандидата в усыновители Натальи Тупяковой, заявила, что больше не будет участвовать в публичной борьбе. В интервью "Власти" она объяснила свое решение.
Фото: Из личного архива Ольги Будиной
"Я не буду воевать ради того, чтобы воевать"
Зачем вы стали помогать Матвею?
Узнала о Матвее еще летом прошлого года, от него отказалась кровная мама, но тульские чиновники говорили, что нашлась приемная. А в ноябре я узнала, что это не совсем так. Мне очень хотелось что-то для него сделать. Это необыкновенный ребенок, три дня отроду, страшные ожоги — и вдруг выжил. На наших глазах произошло какое-то невероятное чудо. Я звонила тогда всем, кому могла, и спрашивала, что можно сделать в этой ситуации? Для Матвея нашлась мама в Москве, Наталья Тупякова. Московские чиновники говорили мне, что все проблемы Матвея будут решены, как только он окажется в столице. Никто в помощи не отказал, но мы никак не могли вытащить Матвея из Тулы. Честно говоря, я очень не хотела участвовать в какой-то общественной кампании, я это все не люблю. Думала, сделаю пару звонков, поговорю с разными людьми — и все решится, Матвей окажется в семье Натальи Тупяковой.
Но его хотела взять в семью тульский депутат Наталья Сарганова. Почему вы были против этого?
Мы думали о Матвее. Наталья Васильевна Сарганова, безусловно, уважаемая женщина в своем городе, но ей 56 лет, она воспитала 38 детей, и она своего рода спасательный круг для тульской власти. Она привыкла принимать в семью детей, но мы не понимали, почему она до сих пор не стала мамой Матвея, ведь прошло много времени. К тому же Наталья Васильевна живет в Туле, а не в Москве. А ребенку нужно жить рядом с ожоговым центром, и ему нужна сильная ресурсная мама, которая не вернет его обратно. У Натальи Тупяковой есть опыт выхаживания двух инвалидов, адаптации их в свою собственную семью, адаптации своего биологического сына к приемным детям, и они живут дружно. У нее есть медицинское образование, и нет иллюзий в отношении Матвея. 22 ноября мы написали первый пост в соцсетях про Матвея и про то, что тульские чиновники затягивают передачу ребенка в семью.
А потом появился третий кандидат...
Потом Наталья Сарганова не написала заявление о передаче Матвея в ее семью и как-то неожиданно исчезла. И появился третий кандидат — Светлана. Человек, который живет в Москве, работает и известен в социальной сфере. Проблема была в том, что Светлана не хотела называть свою фамилию. Сначала я подумала, что это "подставной" вариант — Матвея усыновит неизвестная женщина, которая спрячет его от всего общества, и мы не узнаем, в каком он состоянии и жив ли вообще. Но в конце декабря я с ней познакомилась.
И передумали?
Не сразу. Но, поразмышляв какое-то время, я поняла, что у Светланы нет мотивов для того, чтобы прятать Матвея. Кроме меня ее фамилию знает еще какое-то количество людей. И, если с Матвеем что-то пойдет не так, мы все об этом узнаем. Светлана сказала, что она готова открыть информацию о Матвее, готова показывать его фотографии, рассказывать о его развитии. Она просто не хочет афишировать себя и своих детей. Я подумала, что это право любого человека — не пускать посторонних в жизнь своей семьи. И когда наши адвокаты мне сказали, что судебный процесс ведется без предвзятости в отношении Наташи или Светланы, я приняла решение. Я не буду воевать ради того, чтобы воевать. Суд, как мне кажется, ведет себя профессионально. Первое заседание длилось восемь часов, второе — десять. Судья изучает все материалы дела.
Тульские власти на суд надавить не могут?
Дело уже давно вышло на другой уровень, за пределы Тулы, и вся страна будет рассматривать судебное решение под лупой, так что суд сам заинтересован в том, чтобы все было безупречно с точки зрения закона.
Почему вы именно сейчас решили заявить о том, что выходите из группы поддержки Матвея?
Нет, так я никогда не говорила: я буду поддерживать Матвея столько, сколько ему потребуется. На счете моего фонда лежат деньги, которые люди перечисляли для Матвея. Мы не потратили оттуда ни копейки. И мы намерены перечислять эти деньги на все операции и медицинские манипуляции, которые ему понадобятся, независимо от того, какая мама у него будет. Фонд "Обереги Будущее" остается с Матвеем. Я, как публичная фигура, выхожу только из протестной группы, которая хочет воевать. Я не могу больше воевать. Сейчас в процессе опять появилась кровная мама Матвея Катя, она снова хочет вернуть ребенка. Часть группы поддерживает Катю. Я искренне не понимаю, почему должна в этом участвовать. Катя сильно травмирована и асоциальна, ей нужна помощь и длительная реабилитация, и ее, безусловно, очень жаль. Но Матвея жаль больше. Катя не сможет быть ему мамой еще очень долгое время, а Матвею мама нужна сейчас. И я не хочу бороться за то, чтобы у него еще много лет не было мамы и семьи. Я не знаю, кому суд отдаст ребенка. В любом случае я уже не могу на это повлиять. Сейчас очередь адвокатов работать в суде.
Почему вы с ноября сменили несколько адвокатов?
Первые наши адвокаты, изучив все документы Наташи Тупяковой, сказали, что у нее мало шансов, и отказались. Появился еще один хороший адвокат, но он тоже не увидел у нас шансов. Следующие адвокаты на первой же встрече сказали: "Цена вопроса — 1,5 млн рублей единовременным платежом, тогда и начнем разговаривать. Только определитесь сразу, в какой плоскости будем работать: политической или гражданской". С ними мы сразу распрощались. А потом мы обратились к двум московским адвокатам Наталье Карагодиной и Елене Стаднюк, они известны в социальной сфере, занимаются благотворительностью и имеют безупречную репутацию. Они многое знали про дело Матвея и сразу сказали, что готовы работать на волонтерских началах и ничего не хотят брать из средств, собранных на Матвея.
Они работают бесплатно?
Нет, я настояла и оплачиваю их работу из других своих средств, потому что не считаю правильным бесплатную работу двух очень хороших и очень загруженных адвокатов, которым приходится теперь еще и в Тулу ездить на судебные заседания. Эти адвокаты и представляют Наталью Тупякову в суде сегодня.
А что с деньгами? После вашего заявления о том, что вы уходите из публичной борьбы, многие активисты стали писать, что хотят вернуть деньги, пожертвованные на Матвея.
Не многие — около 20 человек. Я понимаю, что людей мое решение задело, но это мое решение. Я его приняла сама, после долгих размышлений. Теперь про деньги. Как только мы написали первый пост в фейсбуке, в ноябре, на счет фонда стали поступать деньги для Матвея. А мы не объявляли никакого сбора, люди просто увидели мое имя и стали присылать деньги. Это не входило в мои планы, но мы понимали, что фонд лучше, чем личные счета,— он прозрачный, там профессиональные бухгалтеры и юристы, и им никакие проверки не страшны. Вскоре специально для этих перечислений мы установили прозрачную таблицу благотворительности и честно написали, что решили собирать деньги на адвокатов для Натальи Тупяковой. В течение первых трех дней пришло около 1 млн рублей. Мы сразу написали, что сбор средств остановлен. Но счет закрыть невозможно, поэтому люди продолжали переводить деньги.
Что вы теперь будете с ними делать?
Мы уже объявили, что средства, собранные на юридическую помощь Наталье Тупяковой, могут оказаться невостребованными, и жертвователи сами должны решить их судьбу: мы можем их вернуть обратно или потратить на медицинские нужды Матвея. Ему ведь предстоит длинный путь лечения и реабилитации. Я также подробно объяснила в соцсетях, что должны сделать люди, которые хотят вернуть пожертвованные деньги. Мы уже начали их возвращать, и все отчеты открыты на сайте. Никаких обид у меня нет, я понимаю чувства и эмоции людей, которые на протяжении всех этих месяцев нас поддерживали. Всем этим людям я очень благодарна. Потому что, если бы не они, за Матвея не боролись бы сразу три мамы.
Правда ли, что сейчас, во время суда, Матвей живет у Светланы?
Насколько я знаю, она перед новогодними каникулами оформила предварительную опеку, и Матвей живет у нее.
А почему Наталья Тупякова предварительную опеку не оформила?
Ни она, ни мы не знали, что можно такого маленького ребенка отдать под предварительную опеку, это довольно редкая практика.
Активисты, которые следят за процессом, пишут в соцсетях, что Светлана собрала документы на усыновление за один день. Говорят, это невозможно и был использован административный ресурс.
Я не знаю нюансов, не исключаю административного варианта. Суду об этом известно. Но фактическая ситуация такова, что Матвей живет у Светланы с декабря, а сейчас февраль. У него там уже привязанность выстраивается. Я не знаю, могу ли требовать изъятия его из этой семьи. Пусть это решает суд. В этом деле много нюансов, которые мне не нравятся. Но мое мнение не может быть истиной в последней инстанции, я могу чего-то не знать, а на весах — судьба ребенка.
"Не хочу отдавать государству деньги, пожертвованные людьми"
Почему вы занимаетесь благотворительностью?
Ой, это давно началось. Как-то я познакомилась с фондом "Волонтеры в помощь детям-сиротам" и решила провести для них благотворительную акцию. Для меня было важно не просто собрать деньги на решение каких-то проблем, а рассказать людям на акции, что это за проблемы. Многие тогда даже не знали, кто такие отказники — дети, которые уже родились и которым нужна еда, забота, уход, но мамы от них отказались, у них нет статуса, и они не находятся на балансе детского учреждения, а значит, им ничего не положено. А перевод из палаты для отказников в детское учреждение порой занимал годы. Меня поддержали тогда многие мои коллеги-актеры, известные деятели культуры и спорта. Режиссером вечера по собственному желанию стал Владимир Викторович Васильев, а Екатерина Сергеевна Максимова передала для аукциона свои пуанты, в которых она в последний раз танцевала "Анюту". В результате мы собрали более 1 млн рублей. На эти деньги были отремонтированы три палаты для отказников во Владимирской области, построен дом для многодетной семьи, из которой органы опеки хотели забрать детей, потому что они жили в ветхом доме. Купили протез для девочки-инвалида, которую не отдавали в приемную семью, потому что кандидаты не могли на свои средства купить ребенку этот протез. На оставшиеся средства юрист фонда по семейному устройству три месяца бесплатно консультировал приемные семьи, чтобы облегчить им процедуру усыновления, а тогда чиновники создавали для усыновителей много проблем. И это была такая эффективная и быстрая помощь, что я поняла: моего публичного, актерского ресурса хватит, чтобы делать что-то подобное и дальше.
И открыли свой фонд?
На собственный фонд я решалась долго. Я не хотела платить зарплаты сотрудникам фонда, потому что это пришлось бы делать из благотворительных пожертвований. К сожалению, благотворительные организации платят налоги на фонд оплаты труда наравне с коммерческими организациями, у них нет льгот. А я не хотела и не хочу отдавать государству деньги, пожертвованные людьми. За что отдавать? За то, что на Кутузовском проспекте два раза в год асфальт кладут, преимущественно в дождь? Я понимала, что, с одной стороны, фонд без сотрудников и зарплат сделает гораздо меньше, но, с другой стороны, и мой личный ресурс ограничен.
Значит, вы своим сотрудникам не платите зарплату?
Нет, и никогда не платила.
А сколько у вас сотрудников?
Я являюсь учредителем, генеральным директором и председателем правления благотворительного фонда "Обереги Будущее", и у меня есть помощник и друг Елена Позднякова, которая создала страничку нашего фонда в фейсбуке. И все, что там есть, сделано ею. Я сама не "интернетный" человек, обычно пишу какие-то ответы и отправляю Елене почтой, а она уже их публикует в соцсетях.
А юристу, бухгалтеру вы платите зарплату?
Все это на волонтерских началах делают люди, которых я знаю давно и которым доверяю. Это коммерческая организация "Юридическо-правовая служба", все ее сотрудники мне очень помогают. Более того, сам фонд как юридическая структура стал возможен, только когда эти люди предложили мне помощь. На первой же нашей встрече они мне сказали: "Нам ничего не надо, у нас все хорошо, мы тебя любим и твое кино любим, и вот тебе комната в нашем офисе в центре Москвы, делай в ней фонд, а мы будем вести твои дела ровно так же, как ведем коммерческие дела других компаний".
Просто мечта, и за аренду не надо платить.
Да. И только благодаря этому вот уже пять лет существует мой фонд. Эта служба ведет все юридические и бухгалтерские дела фонда. Они знают, что все операции должны быть безналичными, это мое условие, я не хочу прикасаться к деньгам.
Кому помогает ваш фонд?
Чем больше я погружалась в тему социального сиротства, тем больше понимала, что материальные проблемы решаются быстро. Я могла сняться в рекламе или провести мероприятие, а гонорар перевести в фонд, и этого хватало на какие-то наши проекты. Московский Дом книги и издательство "Молодая гвардия" проводили благотворительные акции и передавали нам книги и канцелярские наборы, а фонд развозил это в детдома. Но передо мной всегда стоял вопрос: как сделать так, чтобы не деньги и подарки уходили в сиротскую систему, а чтобы благодаря этим деньгам ребенок из этой системы выходил. В 2014 году по заказу департамента соцзащиты населения Москвы мы с директором портала "Усыновите.ру" Арменом Поповым и его Центром развития социальных проектов сделали 25 трехминутных роликов на сайте "Усынови Москва" — такой ликбез для желающих стать приемным родителем. А еще раньше мы придумали долгосрочный проект сказка-терапии, арт-терапии и фототерапии для детских домов. Он действует и сейчас: два раза в неделю в течение года специалисты работают с детьми в конкретном детском доме.
Что дает этот проект?
Я своими глазами видела его результаты в детском доме в Майкопе: в процессе занятий дети раскрепощались, учились слушать себя и других. В финале дети писали красивые, яркие сказки, проявляя воображение, фантазию, мечты,— все то, чего вначале мы у них не видели.
"Как только ты заговоришь, перед тобой закроют двери"
В Угличе вы помогали детскому дому, но из-за конфликта с местными властями оттуда ушли. Что произошло?
У меня там проходили съемки "Земского доктора". Рядом с центральной площадью города был детский дом, на его крашеном белом фасаде висела мемориальная доска о том, что он 1861 года постройки. Я зашла внутрь и поняла, что это действительно 1861 год и дети живут в хлеву. Деревянные рамы с огромными дырами, которые затыкают подушками. Где-то окна вообще выбиты. Балконные двери с выдранными ручками и дырами. В санузлы можно войти только в резиновых сапогах, дверей нет. Кровати, на которых дети спят, продавлены чуть не до пола. В тумбочках нет ни одной дверцы. Как и в шкафах. Одежда просто свалена в кучи. Но самое страшное, что ни в одной спальне не было отопления. Вообще. Вот есть в комнате трубы, и они обрезаны, торчат обрубки над детскими кроватями. В детском доме живут дети от 3 до 18 лет, 25 человек. "Как вы тут спите зимой?" — спрашивала я воспитателей. "А мы дома спим,— отвечали они мне,— тут невозможно спать". "А дети где спят?" — "Дети тут, а куда мы их денем?" — "А почему ремонта нет?" — "Да тут каждый год ремонт делают".
И вот у меня начинаются съемки, я не прораб, я ничего в этом городе не знаю, но что-то надо делать. Вспоминаю знакомого бизнесмена из "Деловой России", звоню ему. И он перечисляет на счет фонда 1 млн рублей. Я прошу его найти строителей, которые сделают ремонт. Он рекомендует своих ярославских партнеров. И соглашается сам контролировать весь процесс, что для меня идеально: человек, который дает мне деньги, становится контролером строительной компании, которая делает ремонт. Фонд в данном случае является просто связующим звеном и заключает тройной договор между детским домом, строительной компанией и собственно фондом.
И можно спокойно сниматься в кино.
Ну не то чтобы спокойно, но необязательно находиться на стройке круглосуточно. Мы купили материалы для замены канализации, отопления и косметического ремонта, но тут рабочие занялись ремонтом крыши и увидели, что две огромные балки, поддерживающие крышу, соединяются между собой всего лишь маленькой деталью из детского конструктора. Это все зафиксировано в отчетах строителей. Стало ясно, что этот картонный домик может рухнуть в любой момент. Я опять звоню тому бизнесмену, объясняю ситуацию. Он дает еще один миллион. Мы старались успеть сделать всю работу до холодов. Ремонт длился с июля по ноябрь. Между строителями и детьми началась настоящая дружба, они уже по собственной инициативе благоустраивали территорию, выкорчевывали металлические штыри на детской площадке, купили детям аквариум с рыбками. Мы починили отопление, канализацию, накрыли крышу и поставили стеклопакеты. Какие-то комнаты отремонтировали полностью — вплоть до итальянских обоев с изображением венецианских пейзажей. Но тут администрация Углича решила устроить пиар себе и Угличу, "городу православного детства", с его историей, царевичем Дмитрием, красивым детским домом с итальянскими обоями и артисткой Будиной, которая прикипела душой к этому месту. Я была возмущена. Я хотела, чтобы дети там жили по-другому. А местные власти хотели пригласить прессу для того, чтобы я врала. И тогда я позвала федеральные каналы и рассказала, как там жили дети. Показала им комнаты, в которых ремонт еще не сделали, и те, в которых сделали. Но директор детского дома оказалась невесткой главы района. И кончилось все это плохо. После того как в новостных программах вышли репортажи, где показали грибы на стенах в детской ванной, окна без стекол, кабинки в туалете без дверей и строителей, говорящих, что ремонта тут никогда не было (хотя по бумажке ремонт проводился ежегодно),— после всего этого меня перестали пускать в детский дом. Власти города прислали в детдом пожарных, санэпидемстанцию, нашли ворох недоработок, обязали устранить. В итоге подводку для стиральной машины наши строители переносили пять раз — каждый раз им велели то вправо, то влево. Перекладывали плитку, покупали новую, прокладывали заново все трубы, это было тотальное издевательство. Все эти комиссии не подписывали бумаги, не подписывал их и детский дом, и я не могла выплатить строителям зарплату. Строительная компания целый месяц сидела без зарплаты. Мы все оказались заложниками. Я тогда пошла к областному начальству, просила разобраться. В результате как-то разобрались, закрыли наши счета, но с условием, что ноги моей больше там не будет. И я больше там никогда не была.
Значит, ремонт не доделали?
Нет. То, что мы успели, было сделано добротно, и у детей появились теплые спальни, но завершить ремонт всех комнат нам не дали. Купленные стройматериалы висели на балансе фонда, а мы по закону не могли держать их долго, поэтому передали их на баланс детского дома. Материалы сгрузили в подвал, а потом, как рассказали мне две сотрудницы этого детдома, все разворовали. Даже ондулин с кровли сняли и перекрыли рубероидом. Этот ондулин оказался потом на даче сотрудника этого детского дома.
И не было уголовного дела?
Спустя год Следственный комитет РФ возбудил уголовное дело по трем статьям против директора детского дома: нарушение полномочий, нарушение прав ребенка и финансовые махинации. В течение года длилось следствие, один раз меня вызвали на допрос и ни одного раза меня не вызвали в суд. Через год было вынесено решение: два года условно. Больше всего меня мучает мысль, что все это было ударом для детей, они очень страдали.
Жалеете, что не промолчали тогда и поссорились с администрацией?
Я могу сказать, что сейчас все сделала бы по-другому. До этого я никогда не вылезала в публичное пространство, с первого дня работы моего фонда. Я ведь неплохо знала принцип волонтерской работы: хочешь помочь — молчи. Потому что, как только ты заговоришь, перед тобой закроют двери.
Вы думаете, что помогать можно только молча?
Если нужно собрать деньги на операцию, тут важно кричать и привлекать внимание. Но в теме социального сиротства что-то исправлять можно только понемногу и очень тихо. Потому что все реформы в этой сфере делают совместно общественники и государство. А тогда у меня просто сдали нервы.
Как и в случае с Матвеем?
Нет, в случае с Матвеем огласка была необходима. Она очень помогла.
После опыта в Угличе и тяжелой борьбы за Матвея вы не передумали заниматься благотворительностью?
Не передумала и не передумаю, потому что все это было моим осознанным выбором. Я, конечно, сейчас очень устала и даже выгорела. В последние месяцы я практически не видела сына, пропустила все его утренники, дни рождения друзей, не сделала какие-то проекты, многие люди на меня обиделись. Мало спала и морально устала. Но фонд мой работает, наши проекты в детских домах продолжаются. И Матвея я не бросаю.