В Музее архитектуры открылась выставка "Великий волшебник Борис Томбак". Семь музейных залов плотно увешаны снимками, по которым можно изучать историю русской и советской архитектуры. Ни одному из архитекторов в этом музее не доставалось такой масштабной экспозиции, какую отхватили фотографии Бориса Томбака. Впрочем, ни одному другому отечественному фотографу не удавалось так изощренно обольстить советскую архитектурную братию.
Фотографии Томбака мыслятся как своего рода алиби для советских архитекторов, и в такой оценке есть доля истины. Фотография по определению является доказательством того, "что было". Любуясь черно-белыми безлюдными снимками Томбака, архитекторы, надо полагать, легко узнают свои замыслы. Узнать же на них те здания, которые реально построены и мимо которых ходишь каждый день, несколько сложнее. Дело не только в том, что любая архитектура имеет свойство растворяться в пестром московском ландшафте, но скорее в том, что Томбак предпочитает не дома, а абстракции вроде упомянутых в пресс-релизе "красоты" или "величия мечты".
Рассказывают, что когда-то архитекторы выстраивались в очереди к Борису Томбаку,— вряд ли потому, что лишний раз хотелось убедиться в собственной профпригодности. Эти фотографии убеждали в небесплотности той мечты, которой вдохновлялась советская архитектура и, в частности, сталинский классицизм. Ведь его продолжением — по хрестоматийной логике развития искусства — мог бы стать романтизм со всей его устремленностью к бесконечности и обыгрыванием инфернального. Именно такое, романтизированное, восприятие зодчества и отличает фотографа Бориса Томбака от коллег по цеху.
Скошенные перспективой шпили сталинских высоток пронзают небо. Мускулистый советский животновод удерживает разъяренного быка, готового кинуться прямо на зрителя с одного из павильонов ВДНХ. Квадрига коней, скакнувшая с крыши ипподрома. Плечистое рабоче-крестьянское семейство, прочно влипшее в фасад высотки на Котельнической набережной. Все это плывет куда-то в потоке московских облаков — кучевых, грозовых, перистых... Эти бесконечные облака, позаимствованные из романтической живописи, вкупе с кинематографичными подсветками смотрятся очень адекватно сталинской архитектуре и пугающе старомодно, будто снималось все это не в 70-е, а в 30-е. Фотографу надо отдать должное: он действительно возвращает архитектуре ауру, которой она лишилась.
Однако ретроспектива в Музее архитектуры убеждает, что далеко не все зодчество способно отдаться фотографической заботе Бориса Томбака. Масштабная персоналка Томбака начинается с архитекторов, которые вряд ли ему чем-то обязаны: "Древнерусское зодчество" вышло у фотографа идиллически-пейзажным. Виды церквушек, пасущиеся козы, пруды, холмы, небо, облака... Во всем этом можно, конечно, узнать Томбака хотя бы по его фирменным световым пятнам, вторгающимся в картинку вопреки реальным потокам света. Но только этот прием, привнесенный в фотолабораторию со съемочной площадки (Томбак учился на кинооператора во ВГИКе), ничего нового не добавляет к милой убогости старинной русской архитектуры — спецэффекты ей противопоказаны. Куда охотнее откликаются на игры со светом и тенью фасады классической архитектуры (подмосковные усадьбы, петербургские дворцы) и ее роскошные интерьеры, которым посвящены два зала экспозиции.
Можно предположить, что и сам Борис Томбак знает, что снимает не совсем архитектуру. На его выставке целый зал отведен под фонтаны, мощно орошающие бронзовую плоть статуй. Есть очень крупные планы этих фонтанных брызг и струй, смахивающих на диковинные ювелирные украшения. Они-то и раскрывают зрителю то, что обещало название ретроспективы: Борис Томбак действительно "великий волшебник", царь Мидас, превращающий в золото все, что подвернется, и плохую архитектуру, и хорошую.
ИГОРЬ Ъ-ГРЕБЕЛЬНИКОВ