Явление семьи народу
Анна Толстова о выставке «Кранахи» в ГМИИ имени Пушкина
Фото: ГМИИ им.Пушкина
Фото: ГМИИ им. Пушкина
Фото: ГМИИ им. Пушкина
Выставка живописи и графики плодовитого семейства Кранахов в ГМИИ — выдающееся событие по двум причинам. Во-первых, это первая выставка Кранахов в России. Во-вторых, на ней впервые воссоединяется кранаховская коллекция из Готы, часть которой — в качестве "перемещенных ценностей", а проще говоря, трофеев — тайно хранилась в Москве.
Сегодня, когда Москву захлестнула волна выставок соцреализма и из музейных чуланов повытаскивали творения придворных художников вождя народов разной степени халтурности и цинизма, может показаться, что и Лукас Кранах Старший со всеми своими чадами и домочадцами — в высшей степени актуальный художник. Придворный? Несомненно, кто из "титанов Возрождения" не был придворным, а Лукас-отец верой и правдой служил трем саксонским курфюрстам. Циник? Как знать, коль скоро он, будучи лютеранином, работал одновременно на католиков и протестантов. Халтурщик? Сам — нет, но мастерская, поставившая на конвейер изготовление портретов, мадонн и назидательных картин с раскосыми рыжеволосыми прелестницами в нескромных платьях с глубоким вырезом на груди, обнаженность которой не столько прикрыта, сколько подчеркнута массивными ожерельями,— безусловно. И, увы, после 1520-го руку Кранаха Старшего все труднее вычленить в продукции его художественной фабрики. Ну чем не типичный народный художник СССР, лауреат четырех-пяти Сталинских премий?
Впрочем, в историю немецкой культуры Кранах Старший вошел все же не столько как придворный портретист саксонских курфюрстов, сколько как портретист Мартина Лютера (к сожалению, ни одного портрета Лютера нет на московской выставке). Можно сказать, у них с Гольбейном Младшим, портретистом Эразма Роттердамского, было что-то вроде социалистического соревнования по великим мужам эпохи. Эта духовная и дружеская связь с Лютером в конце концов ввела Лукаса Кранаха Старшего в пантеон ренессансных гениев Германии наряду с Альбрехтом Дюрером, Гансом Гольбейном Младшим и Маттиасом Грюневальдом. Постарались романтики: не то чтобы "заново открывшие" Кранаха (его не настолько забыли — он просто надоел), но взглянувшие свежим глазом, они увидели в пионере лютеранства, с которым Гете к тому же состоял в дальнем родстве, подлинно национальное начало.
Лукас Кранах Старший. «Мадонна с младенцем (Мадонна в винограднике)», около 1520 года
Фото: ГМИИ им.Пушкина
Путь Кранаха к Лютеру был в некотором смысле предопределен. Еще в ранние годы в Вене, откуда он вывезет в Саксонию дунайское роскошество пейзажей, Кранах выказал желание и умение, не каждому художнику, вчерашнему ремесленнику, числившемуся в той или иной гильдии, тогда дававшееся — вращаться в университетских кругах, кругах гуманистов. Так, он близко сошелся с Иоганнесом Куспинианом, заместившим на венской кафедре великого Конрада Цельтиса, и оставил его портрет — шедевр не только Северного, но и вообще Возрождения. И потом, призванный ко двору Фридриха Мудрого в Виттенберг, где был только-только основан университет, который вскоре прославится такими профессорами, как Мартин Лютер и Филипп Меланхтон, не изменил привычке общаться с интеллектуалами. Кранах не просто написал и награвировал множество портретов Лютера в разные периоды его жизни — в том числе и в виде "Юнкера Йорга", под именем коего мятежному богослову пришлось отсиживаться в замке Вартбург. Не просто иллюстрировал его сочинения. Они дружили. Лютер был крестным отцом дочери Кранаха, Кранах — свидетелем на свадьбе Лютера, демонстративно поправшего католический целибат, и крестным отцом лютерова первенца. Они переписывались — после Вормсского рейхстага одному лишь Кранаху Лютер, не опасаясь предательства, сообщил, что ему теперь придется скрываться. Словом, идеи Реформации Кранах получил из самых первых, дружеских рук.
Что же касается цинизма и двурушничества — аналогия с советскими мастерами искусств, оказавшимися на поле сражения социалистического реализма с формализмом, тоже не вполне уместна. Кажется, у немецкого художника XVI века в пейзаже до, во время и после битвы между ренессансным гуманизмом и новой этикой, между католичеством и протестантизмом оставалось много больше возможностей для того, чтобы сохранить здравый ум и чистую совесть. Да и Лютер, очевидно, не принадлежал к фанатичным иконоборцам, гонителям живописи как таковой, признавая ее пропагандистское значение. Конечно, нам трудно понять, как можно было в одни и те же годы написать эрмитажную "Мадонну с младенцем под яблоней" и фриденштайнскую "Аллегорию Ветхого и Нового Заветов". С одной стороны — исполненная католического благочестия красавица-Богоматерь под сенью Древа познания добра и зла, прелестный пухленький Спаситель с яблоком, которое столь опрометчиво продегустировала праматерь Ева, в левой ручке и коркой причастного хлеба — плотью Христовой — в правой, и идиллический пейзаж с неприступным замком на скале, и материнская нежность, и неназойливая, скрытая маской естественности аллегоричность. С другой стороны — комичное в своей дидактической прямолинейности сочинение, буквально иллюстрирующее основные положения лютерова учения и устрашающее зрителя при помощи босховской (Кранах бывал в Нидерландах с дипломатической миссией и явно знал живопись Босха не только по гравюрам) чертовщины и соответствующих цитат, для вящей убедительности пущенных по низу картины. Но тут на помощь интерпретатору должны прийти протестантская этика и дух капитализма.
Легендарная мастерская, просуществовавшая целое столетие (семейный бизнес унаследовал сын, Лукас Кранах Младший, потом внук, Августин Кранах, а после — правнук Лукас III и последний), работала на пределе мощностей, держа по дюжине подмастерьев единовременно, и не гнушалась никакими заказами. С годами Кранах Старший, обзаведясь, помимо основного, сопутствующими предприятиями душеспасительного назначения — пивоварней с кабаком (а где еще, по-вашему, должны собираться интеллектуалы?), аптекой (в рассуждении сэкономить на красках собственного производства) и типографией с книжной лавкой (не только для своих граверных нужд — там, собственно, и был впервые отпечатан лютеров перевод Нового Завета на немецкий),— стал городским богатеем. Отгрохал едва ли не самый роскошный в Виттенберге дом, настолько роскошный, что именно в нем останавливался датский король во время непродолжительного дипломатического визита. Вошел в городской совет и дважды избирался бургомистром. И всеми своими успехами в делах мирских свидетельствовал, что Бог — на стороне сподвижников Лютера.
Лукас Кранах Младший. «Святой Лука», первая половина XVI века
Фото: ГМИИ им. Пушкина
Легендарная мастерская наштамповала столько портретов, аллегорий, алтарных образов, эпитафий, гравюр — отдельными листами и сериями, что прошлогоднее 500-летие Лукаса Кранаха Младшего, который всеми силами пытался освободиться из плена отцовского стиля и которому в этом деле теперь всерьез взялись помогать искусствоведы, праздновали по всей Европе, от Рима до Лондона. А могли бы отметить и в США, и в России. Ведь даже силами одних лишь российских музеев и частных коллекций, объединив усилия Москвы, Петербурга и Нижнего Новгорода, можно было бы составить неплохую выставку. Вернее, неплохую — не то слово, особенно в отношении тех вещей не Младшего, но Старшего Кранаха, что остались в Эрмитаже и не были переданы в ГМИИ имени Пушкина в 1930-е. Без эрмитажных "Венеры и Амура" вообще не обходится ни одна монография о трудолюбивом семействе, поскольку это едва ли не первое в немецкой школе изображение обнаженной женской фигуры в сюжете из античной мифологии: Дюрер, верный букве Ветхого Завета, раздел Адама и Еву, но до таких языческих вольностей не дошел, а Кранах Старший Дюрера насмотрелся, Цельтиса начитался — и пожалуйста. "Мадонна под яблоней" и "Женский портрет" — рыжая саксонская модница в фантастической шляпе, когда-то считавшаяся изображением принцессы Клевской,— тоже диво как хороши.
Однако сравнительно недавно выяснилось, что музеи наши чуть более богаты Кранахами, чем следовало из их каталогов. После Второй мировой среди так называемых перемещенных ценностей в Москве оказалась коллекция герцогов Саксен-Кобург-Готских, одно из самых богатых собраний работ Кранахов и мастерской. В 1956-1958 годах — тогда же, когда репатриировали Дрезденскую картинную галерею,— значительная его часть вернулась в Готу, в замок Фриденштайн. Но часть не вернулась и бессмысленно томилась в спецхранах ГМИИ имени Пушкина, недоступная ни для специалистов, ни для публики. Сейчас выставлены не только все невозвращенные готские вещи, но и четыре рисунка Кранаха Старшего из Дрезденского гравюрного кабинета, тоже почему-то осевшие в Пушкинском музее, в том числе — очаровательный "Черный кабан". Но главная сенсация не в этом, а в том, что — помимо музеев Берлина, Будапешта, Праги и Мадрида — многострадальный Фонд замка Фриденштайн согласился сотрудничать с ГМИИ имени Пушкина: "готская коллекция" Кранахов временно воссоединилась в Москве, и это большой успех нашей музейной дипломатии. Так репрессированные еще в сталинские годы Кранахи наконец-то реабилитированы.
"Кранахи. Между Ренессансом и маньеризмом". Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, главное здание, до 15 мая