«Русские — мастера залечь на дно»
16 мыслей о России американского журналиста: 1971-1974 годы
В год 70-летия Фултонской речи, навсегда связавшей образ России с «железным занавесом», мы представляем спецпроект о тех, кому удавалось за него проникнуть и рассказать об увиденном. Россия XX века в книгах посетивших ее иностранцев: все, что они считали нужным сообщить об этой стране,— в 16 мыслях.
Фото: The LIFE Images Collection / Getty Images
Hedrick Smith / Хедрик Смит
"The Russians" / "Русские"
В течение четырех лет своей впечатляющей журналистской карьеры, с 1971-го по 1974 год, Хедрик Смит был шефом московского бюро The New York Times. Результатами его пребывания в России стали книга "Русские" и Пулитцеровская премия в номинации "За международный репортаж". Книга представляет собой крайне обстоятельное, даже педантичное этнографическое исследование "русских", заставляющее вспомнить Свифта и Бержерака. На 700 страницах Смит рассказывает своим, по умолчанию, абсолютно несведущим читателям обо всех сферах жизни русских: политике, женщинах, культуре потребления, детях, частной жизни и т.д. Его повествование основано на невероятной активности: Смит путешествовал по всей стране на поездах и самолетах, встречался с Солженицыным, Бродским, Евтушенко, Копелевым, читал "Хронику текущих событий", ходил, судя по всему, на все вечеринки, о которых мог узнать. Книга стала бестселлером N1 в США и была переведена на 16 языков — но не на русский.
1
Чем дольше я жил в Москве, тем больше задумывался о том, что аномалии здесь — это правило. Я обнаружил, что, несмотря на агрессивный государственный атеизм, здесь вдвое больше посещающих церковь, чем носителей партбилетов; что в обществе с узаконенной государственной собственностью больше половины жилого пространства имеет частных владельцев; <...> что в стране пролетариата люди обладают гораздо большей осведомленностью относительно классов и статусов, чем на Западе.
2
Больше всего меня поразила эта скрытая анархия русской жизни — неподавляемая непокорность людей, помещенных в систему правил.
3
Как я с удовольствием отметил, русские нисколько не утратили безумной невероятности персонажей Достоевского. Я был готов к тому, что некоторые диссиденты будут клясть работников КГБ, как многие и делали, но не был готов к тому, что другие будут хвалить их за вежливость или свидетельствовать о тесных личных связях, устанавливающихся с годами между гонителями и гонимыми.
4
Одна из причин, по которым советская жизнь так обманчива, в том, что русские — мастера залечь на дно, принять защитную окраску конформности с целью добиться чего-то, представляющего для них особый интерес. Именно таким образом выжили важные элементы русской культуры и интеллектуальной жизни.
5
Они говорят об "установлении Советской власти". И это не вопрос семантики или перевода. Это ключ к русской политической ментальности. Для них дело обстоит так, что одна форма власти сменяет другую. В этой формуле русской истории нет места конституциям и республикам.
6
Выбор друзей, во всяком случае в интеллектуальной среде, делается с особой тщательностью, потому что важнейшим элементом русской дружбы является политическое доверие. Это придает дружбе особую глубину и серьезность. <...> Их дружба носит племенной характер: она включает и исключает, они судят друг друга по другим друзьям, кругам, группам, считая эти связи — и в большой политике, и в частных отношениях — гораздо более значимыми, чем абстрактную лояльность системе или партии.
7
Если западные общества можно изобразить как ромбы: малые группы аристократии, элиты сверху, огромный средний класс посередине и вновь сужение книзу, то советское общество — это скорее пирамида, очень широкая внизу, сужающаяся к центру и островерхая. На самом деле это даже не одна пирамида, а несколько таких пирамид, по одной в каждой сфере жизни, с соприкасающимися вершинами — и вершины эти соприкасаются в Жуковке.
8
Безропотность — характерная советская реакция на привилегии начальства. Русские говорят, что в их истории так было всегда, и этот факт принимают с фатализмом. Единственное, что допустимо сделать,— найти возможность приобщиться к этим привилегиям.
9
Почти все мужчины всегда и всюду ходят с кейсами. Я помню, как вначале думал, какие все русские мужчины занятые и деловые. Со временем я обнаружил, что эти кейсы скорее скрывают в себе апельсины, тюбик зубной пасты или пару ботинок, чем книги и бумаги.
10
По всему миру потребители стоят в очередях, но советские очереди обладают собственным измерением, как египетские пирамиды. Они многое объясняют в русской душе. Их механизм скрыт и не бросается в глаза. Они выглядят как почти бездвижные ряды смертных, приговоренных к некоему коммерческому чистилищу за свои скромные покупки. Но этот взгляд упускает скрытый магнетизм русский очередей, их внутреннюю динамику, их особый этикет.
11
Сексуальное пуританство советской общественной жизни настолько всеобъемлюще, идет настолько вразрез с идеями свободной любви раннего большевизма, что, когда я оказался в Москве, мне показалась забавной обеспокоенность американцев, будто сексуальное образование в американских школах — результат коммунистического заговора.
12
Русские гораздо меньше материалисты, чем американцы, но заполучение самых простых вещей вызывает в них сильное чувство прибавочного удовольствия, победы — в гораздо большей степени, чем у западных потребителей, не испытывающих таких проблем с покупками.
13
Советские лидеры преуспели больше, чем лидеры других индустриальных экономик, в том, чтобы убедить свой народ отложить получение награды, довольствоваться малым сейчас и обещаниями большего в будущем, хотя и постоянно откладывающемся. Этот народ готов стоять в очереди, буквально и фигурально, гораздо дольше любого другого народа.
14
Подчинение русских действующей власти может быть частично объяснено этим постоянно присутствующим ощущением виновности. Невозможно остаться безвинным в обществе с таким количеством правил. <...> Власть пользуется этим чувством вины и уязвимости, чтобы держать людей в позиции защищающихся.
15
На джазовом концерте ни одна голова не качнулась в ритм. Ни одна пара пальцев не щелкнула, вторя мелодии. Ни одна нога не притопнула. Ни разу не раздались внезапные аплодисменты. Люди были серьезны, неподвижны, безэмоциональны. Это была 1000 молодых людей, которые с огромным трудом раздобыли билеты.
16
Русские напоминают итальянцев в своей любви к сильным эмоциям и неразбавленному героизму. По духу они наиболее романский из всех северных народов. Дон Кихот мог бы быть русским героем.