В пятницу президент России Владимир Путин вручил президентские премии молодым деятелям культуры и премии за произведения для детей и юношества за 2015 год. Специальный корреспондент “Ъ” АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ признается, что его душа стала петь детские песни Юрия Энтина, как только он увидел поэта в Кремле, и что песня вдруг оборвалась, когда там же встретились министр культуры Владимир Мединский и помощник президента Владимир Толстой.
Поэт Юрий Энтин
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ / купить фото
Первым, кого я увидел в фойе первого корпуса Кремля, был поэт-песенник Юрий Энтин, лауреат президентской премии. Я не видел этого человека никогда раньше, но много, так много слышал его. Его песни — это именно то светлое, что по идее должна хранить и хранит душа, которая ведь обычно потемки. «Чунга-Чанга»… «Крылатые качели»… «Бременские музыканты»… Эх, да что там… Да как же так…
Я подошел к нему, робея. Меня пугала такая встреча. Слишком часто боги при первом же знакомстве оказываются слишком простыми смертными. И так не хотелось, чтобы это вышло и теперь. И ведь богов-то почти не осталось… А новых где взять?.. С неба не упадут… Так что была даже мысль пройти мимо…
Юрий Энтин не подвел меня. Он и правда оказался самым светлым человеком, которого я видел в стенах этого корпуса за несколько лет. Ему, конечно, не 80 лет, как считается. Он выглядит, не побоюсь этого слова, пацаном, и довольно хулиганского вида. Но говорит он при этом про какие-то, казалось, древние года.
— Детская песня закончилась,— сказал он.— Она закончилась в 1983 году. В 1983 году прозвучала последняя детская песня. Она называлась «Крылатые качели». Я писал про «прекрасное далеко». Оно наступило, а песни нет!
На вопрос, сколько же всяких наград он получил за свою жизнь от государства до этого, пока песня не закончилась, Юрий Энтин пожал плечами:
— А ни одной. С государством я никогда не общался, ни одного дня. Ни одного значка, ни одной грамоты, даже в пионерском лагере. Хотя мои песни поют, да, поют!
В Иордании есть, например, ансамбль «Чунга-Чанга», поет мои песни. Это одна русская дама, которая вышла замуж за араба, мучилась, что ей там, в Иордании, делать, а делать было нечего,— придумала этот ансамбль, или, может, группу, не знаю, как назвать. Половина состава русские жены, половина — мужья-арабы, пользуются популярностью, много раз приезжали в Россию…
— Говорят, вы много ездите по миру, вас все хотят слушать…
— Министерство иностранных дел ко мне обратилось,— охотно рассказал Юрий Энтин,— с предложением посещать Русские дома в разных странах. В Китае был, в Японии был… В Армению съездил… Знаете, в Армении мои песни воспринимали как что-то священное! Начали исполнять песню из «Бременских музыкантов» — так весь зал встал, как при исполнении гимна! А в Марокко русские девушки жаловались, что их заставляют носить паранджу, и я сказал: «Давайте споем вместе “Прекрасное Марокко, не будь ко мне жестоко!..”»
— Ваши дети любят ваши песни? — спросила его корреспондентка телеканала.
— Дети? — переспросил Юрий Энтин.— У моей внучки очень долго была любимая песня. Но не моя: «Замуж захотела, вот и залетела…». Она думала, что «залетела» — это куда-то ка-а-ак залетела, вроде как на крылатых качелях! Но потом внучка выросла…
Видимо, так и не успев толком полюбить песни дедушки. Хотя и совершенно, конечно, непонятно, как бы ей это удалось.
Тогда корреспондентка спросила, как он ощущает себя в этом здании, где, оказывается, никогда не был.
— Ой,— сказал Юрий Энтин, прежде чем мгновение поколебаться и вдруг просиять,— это ведь как в моей песне из «Бременских музыкантов»: «Нам дворцов заманчивые своды (и он с такой хулиганской многозначительностью посмотрел наверх…— А. К.) не заменят никогда свободы!»
А я уже не в первый раз вздрогнул: да ведь и эти строчки написал человек, который стоял сейчас передо мной и сам их теперь цитировал.
Потом он рассказывал, что с 1984 года ни разу не получил ни одной копейки ни за одну свою новую песню, да в конце концов и перестал их писать.
— А смысл? — он так посмотрел на меня, словно я сейчас обязательно должен был ему этот смысл открыть.
И я даже уже почувствовал себя обязанным, и хотел даже что-то начать говорить, но он махнул рукой: да не стоит, все же понятно, и разве об этом речь…
— Кобзон как-то говорит: «Да у Юры же все мыслимые премии и награды есть! Он все, что мог, получил!» Я не стал его расстраивать!.. Да и не хотелось, честно говоря, какие-то награды получать,— добавил Юрий Энтин.— Предложили мне заслуженного работника культуры… Но все-таки их дают библиотекарям…
Нет, этот человек, которому в прошлом августе исполнилось 80 лет и который начинал писать свои песни при живом и даже еще здоровом Иосифе Сталине, совершенно не чувствовал себя библиотекарем.
У меня, между тем, появлялось ощущение, что я говорю не с подростком даже, а с ребенком, только с очень умным и без зазрения совести ироничным. Он, наверное, и песни так пишет (если он что-то пишет сейчас): не снисходит, конечно, до детского уровня, а поднимается до него.
Режиссер анимационного кино Константин Бронзит тоже получал премию. Я поинтересовался, легко ли он перенес известие о том, что не получит «Оскара» (а получит премию президента России).
Он ведь был уже в числе номинантов с фильмом «Космос».
— Расстроились?
— Я? — переспросил Константин Бронзит.— Да так нельзя ставить вопрос! Не надо так четко формулировать! Не будем употреблять слово «расстроился»! Давайте будем профессионалами! Давайте хотя бы я буду профессионалом!.. Да, есть момент поражения…
Я понял, что он, конечно, очень сильно расстроился. Гораздо сильнее, чем можно было бы предположить.
— Вот Леонардо Ди Каприо… — возмущенно продолжал Константин Бронзит.— Он очень расстраивался, что не получал «Оскара»?!
— Конечно! — воскликнул я.— Думаю, что просто ужасно расстроен был каждый раз. Или хотя бы через раз.
Я не сравнивал Константина Бронзита с Леонардо Ди Каприо. Это он себя с ним вдруг стал сравнивать. Так еще неизвестно, в чью пользу оказалось бы такое сравнение…
— Или не очень расстроился?.. А я думаю, что не очень… — пронзительно глядел на меня Константин Бронзит.— Да разве что-то меняется в жизни человека, если он получает «Оскара»?
— Думаю, что все,— честно сказал я.— Человек после этого всю жизнь живет с «Оскаром» в душе… И капитализация его сразу вырастает…
Я хотел было сказать ему, что он теперь зато может жить с президентской премией. Но не успел: подскочил какой-то его коллега и, сославшись на то, что им надо еще репетировать (видимо, репетировать благодарственную речь перед президентом — и что-то они, кажется, задумали), утащил, по-моему, окончательно расстроенного разговором со мной режиссера куда-то в угол Круглого зала.
А я подумал, что ведь вот одну премию люди вроде получают и для одних и тех же в целом детей работают, а ведь какие разные люди-то…
Тут в зале появились еще два разных человека: помощник президента по культуре Владимир Толстой и министр культуры Владимир Мединский. Их теперь связывает прежде всего мысль, высказанная на днях господином Толстым, насчет того, что он бы на месте министра культуры подал в отставку, если бы в его ведомстве случился такой скандал (заместителя министра культуры обвиняют в хищении бюджетных денег).
Теперь два этих человека, господа Мединский и Толстой, вроде бы старательно избегают не только друг друга, но и журналистов.
— Так вы не уходите? — поинтересовался я у Владимира Мединского.
— Не заставляйте меня! — взмолился он.— Не надо меня заставлять!
Кажется, у него и в самом деле такое впечатление, что его заставляют. Возможно даже, оно и не ошибочное.
Так, говорят, что после недавнего президентского совета по культуре, все члены которого в соответствии с протоколом должны были присутствовать и здесь, на церемонии вручения премий, даже более или менее посторонние люди (вроде вице-премьеров) были удивлены тем, как одно выступление за другим были направлены, казалось, лично против министра культуры. А раз направлены, то и срежиссированы, конечно… Оставалось понять, кем… А теперь вот и прояснялось…
Владимиру Мединскому удалось больше ни слова не сказать ни одному журналисту, а вот Владимиру Толстому не удалось. В какой-то момент они взяли его в полукольцо, а за спиной некстати оказалась белая колонна.
— Я с уважением отношусь к Владимиру Ростиславовичу,— предупредил припертый к ней помощник президента.— Но ситуация нестандартная! Потому что в культуре таких вещей не должно быть вообще! Я думаю, как-то разберутся, но…
Он дал понять, что оргвыводы-то все равно надо бы сделать.
Очередной журналистский вопрос привел его в крайне взвинченное состояние:
— Зачем вы меня подставляете?! (хотя ведь он же вроде не Земфира.— А. К.). Я искренне что-то говорю, а потом это интерпретируется совершенно иначе, и мне неловко за журналистов!
Так крайними наконец-то становились журналисты. Действительно, что же, теперь так и обходить друг друга стороной? Не проще ли решить, что во всем, как всегда, виноваты журналисты?
Это, между прочим, тем более правда, что оба — и Владимир Толстой, и Владимир Мединский — в прошлом журналисты. То есть действительно во всем виноваты журналисты. Тут он был прав.
— Я сам по образованию журналист,— подтвердил Владимир Толстой,— но мне стыдно за сегодняшнюю журналистику! Потому что ради красного словца и жареного факта готовы поссорить людей!
Значит, и в самом деле поссорились.
— Переврать слова! — продолжал Владимир Толстой.— Изложить их так, чтобы это была сенсация!
Я начал всерьез опасаться, как бы в конце этого монолога не пришлось вызывать скорую: помощник президента слишком нервничал. Но и журналисты имели полное право разнервничаться: их — в смысле, нас — вдруг стали публично оскорблять.
— Надо быть честным с самим собой! — наказал Владимир Толстой и повернулся лицом к белой колонне.
Остается добавить, что в Екатерининском зале, куда все отправились через несколько минут, места Владимира Мединского и Владимира Толстого оказались рядом. Конечно, они, министр и помощник президента, ведь представляли власть, единую и неделимую. И так хотели оба ею быть.
Вернее, казаться.
Владимир Путин между тем поздравил всех без исключения (хотя какие-то, возможно, и стоило бы сделать) с Днем работника культуры. Он сказал, что Юрий Энтин — это эпоха в нашей культуре, и это то в общем-то немногое, с чем не хотелось бы спорить.
Премии и получили несколько, без сомнения, хороших и достойных людей: музыкант Владислав Лаврик, художник Евгения Лоцманова, которая пришла на костылях, и пока президент вручал ей премию, костыли она отдала, чтобы сфотографироваться с ним без них, а потом долго не могла сдвинуться с места, потому что у нее никак не получалось дотянуться до костылей, надо было поставить их рядом с ее руками, чтобы она на них оперлась, а какой-то молодой человек никак не мог этого понять, и помочь было невозможно, а смотреть невыносимо, и Владимир Путин стоял рядом и не понимал, что тут можно для нее сделать… Но потом она все-таки сама смогла взять костыли в руки, подошла к микрофону и долго и хорошо говорила о профессии иллюстратора книги и о том, что теперь, после этой премии, профессия, может, и не умрет.
Оформлением чего может заниматься дизайнер с такой фамилией, как Чебурашкина? Конечно, интерьеров детских садов. За это и премию получила. И поблагодарила:
— Маму, папу! За то, что воспитали меня такой!
То есть такой, которой дают премию президента России Владимира Путина.
И наконец Елена Чебурашкина справедливо предположила:
— Мама, папа, возможно, хотя бы теперь вы перестанете называть меня маленькой пигалицей.
Нет, не перестанут. Еще больше будут называть.
Продюсер фильмов Константина Бронзита Сергей Сельянов докладывал:
— Мы, студия «Мельница», я, продюсер, понимаем, что мы занимаемся — и это (премия.— А. К.) лишнее тому подтверждение,— очень важным для страны делом. Анимация — это Родина! Эти образы… Без этого витамина не может получиться человек. Не может!
Но ведь с ним никто и не спорил. А он доказывал:
— Я сам с четырех лет, когда купили первый телевизор у нас в семье, обмирал от всего этого, я смотрел все-все! Все лучшее, что во мне есть,— это от анимации, все худшее ветром надуло! Она сейчас у нас на взлете, авторская анимация!..
И Сергей Сельянов не мог не поделиться с президентом, на какие рубежи он уже вышел:
— На новые совершенно рубежи! Мы делаем кино для зрителей и сериально-телевизионное, и кино для кинотеатров, которое правда пользуется любовью! Так это здорово, когда ты думаешь: чем ты это заслужил?!! Это все так любят!
А элементарно: талантом и упорством, граничащим с самоотречением.
— Но мы вышли и на международные просторы! — считал своим долгом сообщить Сергей Сельянов.— Сейчас российская анимация!.. В общем, это еще, может быть, не всем заметно, но это уже очевидно… Мы в топе!.. Мы так же конвертируемся, как нефть и черная икра!
Оба последних сравнения, увы, нельзя признать удачными: в последнее время, как известно, и то и другое конвертируются не так, как хотелось бы. Но амбиции по крайней мере понятны.
Еще более они стали понятны, когда Сергей Сельянов сообщил, что механизм мер, несложных и недорогих для государства, им и его коллегами уже, конечно, придуман.
— Тут дополнительный рычаг просто необходим. У нас позитивной энергии хоть отбавляй. Нас нужно немножко еще подтолкнуть. Это законодательные изменения… — замялся было он и наконец честно добавил: — Примерно 300 млн руб. в год. Это очень, на мой взгляд, немного. Это так, чистый пустяк.
Конечно, по сравнению с тем, что они, видимо, обыкновенно тратят.
Тут получать свою премию (она составляет 2,5 млн руб., и не в год, а единоразово) вышел Юрий Энтин. Поздоровавшись с Владимиром Путиным, он уверенно подошел к его микрофону. Там, справа, стоял другой, для гостей, к которому всех и отсылали, но Юрий Энтин без колебаний овладел тем, президентским. На моей памяти люди в этом зале путали все что угодно: слова, мысли, поступки, листочки с текстами выступлений, да просто путались и все тут, и при этом всегда были как на ладони, этим Екатерининский зал и интересен… Но еще ни разу не подходили к президентскому микрофону и не чувствовали себя в этом зале так уверенно, как Юрий Энтин за ним.
Я все думал, кого он начнет сейчас благодарить. Кроме себя вроде некого, поэзия в конце концов дело интимное, не то что анимация, но ведь он-то себя благодарить здесь точно не станет.
— Стихотворение «Душа поэта»,— сказал Юрий Энтин.— Посвящается лауреату президентской премии поэту-песеннику Юрию Сергеевичу Энтину:
Детские песни писал по заказу,
А вот сонета не создал ни разу.
Юра,— сказал я себе,— напиши
В жизни хоть раз по заказу души.
Долго терзал я несчастную душу,
Тряс ее, тряс, как по осени грушу,
И наконец-то услышал заказ:
«Песню давай, чтобы полный атас!»
Буду продолжать писать песни (причем, как стало понятно, по велению души. А, нет, по ее заказу.— А. К.) Раньше писал их для своих внуков. Они выросли на моих песнях! (Знаем мы, на каких песнях они выросли! — А. К.). Деточки у меня, и они родили мне трех правнуков. Так что есть стимул для работы!
Конечно, правнуки имеют полное право вырасти на песнях Юрия Энтина. Есть, правда, вероятность, что тоже вырастут на «замуж захотела, вот и залетела…».
Но ведь это в конце концов тоже про крылатые качели.