Карлос Росильо, основатель и сопрезидент часовой марки Bell & Ross, родился в Париже, учился коммерции во Франции, занимался банковским консалтингом в Америке и в Бельгии. В 1992 году он и его давний друг дизайнер Бруно Беламиш создали собственное предприятие и с 1994 года представляют свои модели: начиная со ставшей знаменитой квадратной BR-01 и заканчивая показанным в этом году турбийоном в полностью прозрачном корпусе BR-X1 Tourbillon Sapphire.
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов
— Первое, что вы сделали на Базельской ярмарке, это собрали пресс-конференцию, чтобы объявить о начале сотрудничества с командой Renault. Раньше вы предпочитали авиацию. Возвращаетесь с небес на землю?
— Партнерство с Formula One Team Renault Sport открывает для нас новые возможности. Мы стоим на пороге нового мира, которым являются гонки "Формулы-1". Представьте себе, сколько зрителей теперь познакомится с нашей маркой. Представьте и постоянную необходимость технического совершенствования, ведь машины "Формулы-1" всегда испытательный полигон для автостроителей. Часы, связанные с Formula One Team Renault, станут таким полигоном для нас. Сегодня каждый может убедиться, как тщательно мы работаем с техникой и новыми материалами.
— Вы имеете в виду вашу прозрачную модель BR-X1 Tourbillon Sapphire?
— Конечно. Владелец автомобиля может знать, что там под капотом? Владелец часов — точно так же. Мы хотели создать часы, которые позволяют видеть механизм со всех сторон.
— На какую аудиторию вы рассчитывали, выпуская эти часы?
— Ни на какую. Мы до последнего момента не знали, покажем ли мы их, а если покажем, то будем ли продавать. Мы решили, что эти часы нам нравятся, они пробуждают нашу фантазию, вызывают у нас эмоции, которые мы хотели разделить. Обычно мы не сразу выносим новшества на суд публики. Сейчас же нам захотелось поделиться нашим успехом.
— С кем вы хотели им поделиться?
— Раз мы привезли их в Базель, мы хотели показать их всем знатокам часов, прежде всего — часовщикам. И я очень рад. Многие профессионалы рассказывали мне, какие эмоции у них вызывают эти часы. Мне очень приятно, я же не часовщик, хотя и выпускаю часы. И не дизайнер, за дизайн отвечает мой компаньон Бруно Беламиш.
— Неужели вы в компании отвечаете только за бизнес? Вы, человек, полный эмоций, искренне любящий часы?
— Когда я вижу настоящих часовщиков, у которых часы вызывают искренние эмоции, я понимаю, что я получаю только эстетическое удовольствие, а они — еще и удовольствие, связанное с техникой, наукой. Так что задача у BR-X1 Tourbillon Sapphire — и соблазнить публику, и порадовать часовщиков, пусть даже они никогда не смогут их купить.
— Почему не смогут? Сколько стоит ваш прозрачный турбийон?
— Мы обсуждали этот вопрос все время, что боролись со сложностями на пути его изготовления. Но я считал, пока мы не увидим готовые часы, мы не сможем понять, сколько они стоят. По-моему, цены способны разбить красивый объект не хуже молотка — не надо смешивать деньги и эстетику. Пока мы все еще пытаемся найти лучшую цену, прозрачную, как и наши часы. Наша цель не в том, чтобы взять за них побольше. Сейчас у нас всего пять экземпляров. Пять человек смогут похвастаться их приобретением. Они все заплатят одну цену. Я уже знаю каждого из них, и эти люди знают цену нашим часам.
— Продолжается ли ваше сотрудничество с авиационным концерном Dassault Aviation и если да, как они отреагировали на новый альянс с Renault?
— У нас очень хорошие отношения, и мы хотим их сохранить. Мы открыты к сотрудничеству. Представители Dassault Aviation были рады, что мы вошли в "Формулу-1". Мало ли что мы опираемся не на крылья, а на четыре колеса! Машина "Формулы-1" — это самолет на колесах, здесь точно так же все зависит от мотора и аэродинамики.
— Когда-то в разговоре с вами и Бруно Беламишем я услышал, что вы выбрали название Bell & Ross потому, что "оно звучало по-американски". Но теперь вы прочно связаны с французской промышленностью.
— Я думаю, что все марки сейчас интернациональны, но их сердце всегда принадлежит одной родине. Мы, например, французская марка. Но мы сочетаем опыт мощнейшей французской индустрии роскоши и техническое совершенство швейцарского производства. Наши дизайнерские бюро — в Париже, наши часовые мастерские — в Швейцарии. Но и Америка нас очень интересует. Настолько, что я беру на себя руководство нашим американским филиалом, оставшись при этом в моей нынешней должности сопрезидента Bell & Ross.