Музеи живопись
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Владелец холдинга O1 Group Борис Минц при поддержке BMW открыл на территории фабрики "Большевик" (ныне — офисного кластера) Музей русского импрессионизма. Здание музея построено английской фирмой John McAslan + Partners. В новом частном музее побывал ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
Еще до открытия Музей русского импрессионизма стал объектом остроумных шуток и переименований от пользователей соцсетей и специалистов по нашему искусству. "Музей того, чего нет", "Советское шампанское", "Музей импортозамещения" — вот лишь несколько острых словосочетаний, которыми наградили инициативу бизнесмена Бориса Минца. По ощущениям, Музей русского импрессионизма — это двоюродный брат Института русского реалистического искусства (ИРРИ), основанного совладельцем "Промсвязькапитала" Алексеем Ананьевым. У Дмитрия и Алексея Ананьевых с господином Минцем общие деловые интересы — в прошлом году фонд "Благосостояние ОПС", контролируемый последним, купил 10% акций Промсвязьбанка — и очень сходные культурные: в своих музеестроительных инициативах они руководствуются стремлением реабилитировать малоизвестные с точки зрения большой истории явления отечественного искусства. Как отметил на открытии музея господин Минц, сверхзадача — "чтобы заговорили о нас в стране и в мире". Достичь этого планируется, в частности, с помощью отборных творческих кадров, ранее не замеченных в симпатиях ни к реализму, ни к русскому импрессионизму (чем бы он ни был; но об этом ниже). Архитектор Юрий Аввакумов время от времени занимается экспозициями в ИРРИ, а к открытию Музея русского импрессионизма (хочется тоже сократить его до аббревиатуры, но она будет выглядеть мрачновато) привлекли ведущего композитора радикальной академической музыки Дмитрия Курляндского, который написал пьесы к четырем картинам из собрания господина Минца.
Коллекционировать полотна русских художников, похожие на французский импрессионизм, господин Минц начал 15 лет назад. Ежегодно он покупает семь--десять картин, но на широкое осмысление темы не претендует: музей планирует сотрудничать с организациями по всему миру. Первой выставкой в музее стала ретроспектива уроженца Чернобыля, ученика Ильи Репина Арнольда Лаховского, собранная по государственным галереям и частным коллекциям. Лаховский уехал из России в 1925 году, много путешествовал по Европе, и его выставка выглядит набором умеренно интересных путевых заметок. Хороши галицийские портные, тачающие что-то на корточках у громадных окон, выразительны и голландки в традиционных чепцах — их Лаховский пытался изображать в гамме Вермеера. Получив реалистическое образование, Лаховский пробовал заигрывать с импрессионизмом, но единственный пример более или менее удачного применения чаемых навыков здесь — уличная сцена "В тени" (1910) из Астраханской государственной картинной галереи.
Правда, и в основной коллекции, расположенной в подвальном этаже музея, примеров чистого импрессионизма раз-два и обчелся. Так получилось, что история его поисков много интереснее индивидуальных находок. Передвижники, например, французских коллег не только не поняли, но и — местами — презирали за аполитичность и любовь к форме. Импрессионизм казался Репину и Крамскому возмутительным фокусом, за которым нет ни общественного, ни человеческого содержания. Редкие похвалы в письмах лидеров передвижничества выглядят непроизвольными вскриками восторга, свидетельствуя о том, какие силы приходилось прикладывать нашим художникам, чтобы гнуть свою линию. Следующее поколение относилось к импрессионистам намного терпимее. Одним из первых опытов актуальной "французистой" живописи стала "Девушка, освещенная солнцем" (1888) Валентина Серова, важнейшая картина мастера, которую на его мегапопулярной выставке полностью заслонили толпы портретов. Вещь, написанная на пленэре, у русских реалистов вызвала возмущение не меньшее, чем Мане у французских буржуа. Но Серов за музой натурализма не последовал, сконцентрировавшись на коммерческом портретировании. Главным русским импрессионистом считается его ближайший друг Константин Коровин. В советское время импрессионистов сначала ругали как устарелых (1920-е), потом как буржуазных (1930-1950-е), потом постепенно вернули в историю искусства и музеи. На коллекциях Щукина и Морозова в Эрмитаже и Пушкинском выросло новое племя советских импрессионистов, но даже тогда они воспринимались как отсталый элемент: нормальный официальный художник для демонстрации осознанного подхода к искусству должен был следовать за Сезанном. В любом случае на масштабной выставке "Пути русского импрессионизма" в Третьяковской галерее в 2003 году это эфемерное явление показали от сих до сих — от Коровина до Герасимова. И в принципе для такого подхода был один интеллектуальный резон — статья выдающегося искусствоведа Абрама Эфроса конца 1940-х, в которой он сравнивал использование технических приемов импрессионизма в картинах советских художников и хвалил Сергея Герасимова, автора "Колхозного праздника", в противовес Герасимову Александру, автору "Сталина и Ворошилова в Кремле".
Если как раз таки упереться в приемы (письмо раздельными, несмешанными мазками чистого цвета, желательно — но необязательно, см. Дега,— на пленэре), то картин в импрессионистском духе у русских художников наберется десятка три, по крайней мере судя по экспозициям государственных музеев. В Музее русского импрессионизма есть почти все релевантные имена, кроме раннего Михаила Ларионова, а его этюды и пейзажи — это чистейший по технике и виртуозный по исполнению французский стиль. Самое интересное, что музей в общем-то и не настаивает на том, что импрессионизм был очень важным течением: в экспликации написано, что чистых импрессионистов в России не было и он лишь эпизод. То есть созданная господином Минцем структура соотносится даже не с ИРРИ, а с Музеем невинности, созданным в Стамбуле нобелевским лауреатом Орханом Памуком,— коллекцией артефактов о длинной и трагической истории неслучившейся любви. Сделать такой музей о том, как русский художник гнался за особой чувственностью, было бы по-настоящему здорово. А пока это просто дом для коллекции бизнесмена Минца — есть с десяток неплохих вещей, но нет ничего особенного.