Концерт балет
Фото: Михаил Логвинов, Коммерсантъ
На Исторической сцене Большого театра состоялся выпускной концерт Московской государственной академии хореографии (МГАХ). Рассказывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Концерт из трех отделений, в котором школьное руководство умудрилось спрятать подавляющее большинство выпускников, оказался непомерно долгим. Первый акт заняли "Времена года" на музыку Глазунова — далеко не самый удачный балет Джона Ноймайера, московская премьера которого состоялась на юбилее Геннадия Рождественского (см. "Ъ" от 6 мая). За месяц и без того неровный спектакль разболтался еще больше, ученики так и не освоили нюансов почерка мировой знаменитости, так что этот исполинский, чуть не на полторы сотни человек, балет славы МГАХ не прибавил и видимой пользы не принес. В его многолюдстве потонули герои вечера — выпускники, а те, что выплыли (вроде семи пар "пловцов", деревянно станцевавших большое адажио), выглядели как-то ущербно.
В сольном дивертисменте второго акта МГАХ представила еще семерых почти испеченных артистов, но лучше бы ограничилась тремя. Номера дивертисмента тоже следовало бы сократить вдвое: ровно половина из них отличалась той степенью доморощенности, каковую не стоит показывать широкой публике. Например, "Венгерский танец", сочиненный педагогом Светланой Ивановой, мог служить идеальным пособием, как не следует танцевать: каждое из полудюжины базовых движений, из которых состояла эта примитивная композиция, старшеклассники и выпускники исполняли с такими грубейшими ошибками, что двойку впору ставить их учителю. Испанскую "Булерию", произведение М. Корпусовой, две высоченные блондинки, вопреки фамилии хореографа, танцевали совсем "без корпуса" — несгибаемо, словно молодые сосны. Отсутствующий темперамент девушки имитировали растопыренными пальцами рук и круговыми взмахами платков с кистями — ноги педагог им не перетрудила. Катастрофическое состояние характерного танца — фирменного жанра, которым московский балет с полвека назад славился на весь мир,— давно не новость. Непонятно, зачем лишний раз это демонстрировать, да еще на таком сомнительном репертуаре. Объяснить это можно только одним: классику характерного танца советских времен просто некому показать и отрепетировать.
Однако ничем (разве что режимом строгой экономии) нельзя оправдать убожество современных постановок МГАХ. Старшеклассницу Марию Шувалову, яркую брюнетку неклассического склада, предусмотрительно выпустили танцевать босиком и в длинном хитоне в сопровождении сверстника Анатолия Сои. Хореограф А. Хасанов поставил для них новеллу "Дидона и Эней", смешав истерично-патетичные жесты с позами, нагруженными натужной многозначительностью. Исполненный старшекурсниками с благоговейной серьезностью, этот номер казался чистой пародией на провинциальную хореографию застойных времен.
Пафосным схематизмом и замшелостью отличалось и третье отделение концерта — балет "Джульетта" на музыку увертюры-фантазии "Ромео и Джульетта" Чайковского, адаптированной для скрипки и фортепиано. Хореограф Лучано Каннито изложил историю веронских любовников лапидарно и чрезвычайно целомудренно. Главных героев сопровождают шесть мужчин-корифеев: они служат им эмоциональным фоном, но периодически превращаются в конкретных персонажей — обтягивающие комбинезоны двух цветов обозначают их принадлежность к разным кланам. В своих обеих ипостасях корифеи растаскивают-разъединяют влюбленных, чувство которых головокружительно в самом буквальном смысле: Ромео (отлично вышколенный, но довольно анемичный Дмитрий Выскубенко) постоянно крутит в поддержках свою Джульетту (Ирину Аверина, девушка с мягкими мускулистыми ногами, огромным шагом, вываливающимся из пуантов подъемом и однообразными эмоциями). В концовке опуса автор Каннито отступает от буквы Шекспира: его Джульетта пьет яд из плошки, заливая белоснежный хитон литром "крови", а Ромео остается в живых, чтобы ее оплакать. Всю эту безвкусицу взрослые дети принимают всерьез, танцуя с радостной самоотверженностью и посильной актерской отдачей, а их учителя, по-видимому, полагают, что отдали дань современному балету.
Лучше прочего в этом бесконечном концерте выглядела старая классика. Перспективной показалась выпускница Ольга Ладина с ладными подтянутыми ножками и природной музыкальностью, позволившей ей выдержать затянутые темпы в па-де-де из "Щелкунчика". Впрочем, в этом дуэте главенствовал партнер — артист Большого театра Давид Мотта Соарес, которого новый худрук труппы Махар Вазиев выдернул из рядов кордебалета сразу в премьерский репертуар. Бразильский юноша с его бесшумным прыжком, благородной осанкой и жестами, красивыми воспитанными ногами и фирменным латиноамериканским стойким вращением и впрямь хорош.
Наиболее тщательно школа работает с редкой классикой, благо главный московский реставратор наследия Юрий Бурлака — штатный сотрудник МГАХ. Личным сокровищем академии, регулярно демонстрируемым на выпускных экзаменах, является воссозданный им фрагмент из балета Петипа "Миллионы Арлекина". Дмитрий Выскубенко с Ириной Авериной в сопровождении шести пар корифеев станцевали эту старину опрятно, старательно, с деланой веселостью — и в фальши их обвинить трудно — действительно, непонятно, чем может увлечь современных юношей и девушек эта слегка жеманная декоративная хореография. Еще чище и академичнее выглядело па-де-труа Океана и двух Жемчужин из исчезнувшего балета Александра Горского "Конек-Горбунок". Танцевали его хорошенькие, как фарфоровые куколки, пятиклассницы (восьмой класс обычной школы) Елизавета Кокорева и Полина Афанасьева под эгидой решительного второкурсника Марка Чино — хорошо обученного юноши, обладателя корректного темперамента и отменного вращения. Правда, сто с лишним лет назад Горский ставил этот номер как пикантную сцену соперничества двух экзотических женщин за непреклонного мужчину, а у московских детей получилось что-то вроде расширенного и усовершенствованного па-де-труа из "Щелкунчика". Но это уже мелочи на фоне 3,5-часового выпускного казуса.