"Проигравший должен уходить"

Режиссер Жора Крыжовников начал работу над новым сериалом "Звоните ДиКаприо!" (ТНТ), который должен выйти в следующем году. Он рассказал "Огоньку" о пользе конкуренции, о том, как говорить с массовой аудиторией и почему это важно

— О чем сериал "Звоните ДиКаприо!"? И как вам вообще работается на телевидении?

— Это об актерах, о двух братьях-актерах, один звезда, другой неудачник. И это драма. Я думаю, что в следующем году выйдет, если все будет хорошо.

Телевидение — это единственная сейчас живая индустрия. Там есть явная конкуренция, зритель, деньги. И если ты хочешь что-то сделать, то тебе дают все больше и больше ответственности. И в какой-то момент ты можешь окружить себя настоящими профессионалами. Я там встречал действительно пассионарных людей, которые горят телевидением, и их там немало. Такие люди есть в руководстве "Первого канала" и в руководстве канала ТНТ.

Когда-то я начинал работать на цикловой программе, которая выходила каждую пятницу, "Ты — суперстар", на НТВ. Это очень круто, для меня это было просто на уровне шока. Потом, правда, мне стало не хватать смысла. Потому что развлекательное телевидение, в котором я начинал, это мыльный пузырь, который выдувается на Академика Королева, летит над страной и потом лопается. Его потом больше нет, развлекательные программы, в принципе, не выдерживают повторов, поэтому я стал снимать фильмы. Но тем не менее телевидение остается единственным местом, где амбиции могут совпасть с возможностями, средства с целью и т.д., где что-то может получиться по большому счету. В кино это разовая акция...

— "Звоните ДиКаприо!" будете снимать сами?

— Я буду снимать первую серию точно. Но мы сейчас в процессе кастинга, есть ощущение, что сценарий любопытный. Мне вообще больше нравится, когда я сценарист, потому что есть Перселл, а есть Курентзис. Все-таки Перселл написал, а музыкант исполнил. Здесь так же: есть сценарий, а есть режиссер. Я в режиссерское кино не очень верю, ведь скорее всего там режиссер и сценарий написал. Все начинается с драматургии и ею, по большому счету, все и заканчивается, поэтому это условие, которое может меня вовлечь в уже существующий проект.

— Ваши фильмы "Горько!" и "Самый лучший день" продюсеры рассматривают как пример успешного зрительского кино... До кино вы работали в театре. Оказывается, в фильме "Самый лучший день" вы повторили опыт с той же пьесой Островского, по которой делали спектакль...

— Да, я поставил спектакль по пьесе "Старый друг лучше новых двух" (премьера в театре "АпАРТе" в 2010 году.— "О"). Мы перенесли действие в современность и начали думать о персонажах, кто они сегодня и где действие происходит. Понятно, что Замоскворечье Островского уехало несколько дальше. Но и не так далеко от Москвы, как может показаться. Спектакль пользовался спросом, у нас появилась своя аудитория. А я начал движение в сторону кино именно с этого материала, захотелось перенести его на экран. Написал сценарий. Попал на "Кинотавр" на питчинг, выступил, никого не заинтересовал. Но познакомился с людьми из "Базилевса", и спустя месяц или полтора они предложили поработать над фильмом "Горько!". Но я в голове этот замысел держал. Мне казалось, что там есть эстетическая свежесть. И потом я обожаю Александра Николаевича, и у меня есть ощущение, что именно Гоголь и Островский, будучи разными авторами, очень серьезно исследовали национальный характер, и если искать ответы о нашей идентичности и ментальности, то там. Конечно, мы многое в тексте переписали, тем не менее там есть точные, стопроцентные цитаты, и они отлично работают. Александр Николаевич поталантливее нас, поэтому мы старались его логику услышать, ее вытащить, понять, что он рассказывает. Хотя мне кажется, что он злей. И драматичнее.

Не враг, а так

— Мне показалось, что из-за невозможности впрямую использовать язык Островского вам пришлось добирать в выразительности и узнаваемости и для этого вы использовали музыку, песни.

— Это точно. Музыка позволяет досказать, дочувствовать, допережить то, что в драматической сцене остается скрытым, остается в подводной части айсберга.

— Вам удается вытащить из этой попсы, к которой принято относиться пренебрежительно, довольно серьезную эмоциональную составляющую.

— Когда я работал на телевидении, снимал музыкальные программы с участием поп-звезд. И оказалось, что в простейших с виду вещах кроется драма. Вот, например, в песне "Зеленоглазое такси" есть строчка: "Там и не спросят, где меня носит". Я задумался: а где не спросят? Только у любовницы. Потому что жена или мать спросят. Это песня о том, что человек задумал побег. Меня удивило, что в простейших вещах, чуть коснешься, есть реально драматические вещи.

— Значит, вы отнеслись к этим народным хитам всерьез?

— Да, конечно. И выяснилось, что они работают. Я даже обиделся на одну рецензию, в которой было написано, что в нашем фильме использована музыка Стаса Михайлова. Стас Михайлов к нам попасть не мог, потому что его творчество фальшиво. Он продает своим слушательницам то, что они хотят услышать. У Лепса не так, он, как бы смешно это ни показалось, страдающий герой, осознающий свою порочность, его судьба иногда притаскивает к раскаянию.

— У вас было театральное прошлое, телевизионное прошлое, сейчас киношное настоящее. В театре контакт с публикой прямой, естественный, на ТВ есть давление рейтингов, в кино реакция публики менее заметна...

— Но не в случае фильмов, которые мы произвели с Тимуром Бекмамбетовым. 3,6 млн человек пришли на первое "Горько!", два с чем-то на второе. Под три пришло на "Самый лучший день", мне жаловаться не приходится.

Российский кинематограф не хочет с массовым зрителем разговаривать, потому что ему он кажется примитивным. А сделать что-то по-настоящему новаторское, прорывное кишка тонка

— Я как раз и хотела спросить, ориентированность на зрителя — это у вас из прошлого опыта?

— Это не опыт, это образование и воспитание в мастерской Марка Анатольевича Захарова. Который нам говорил: самое главное в наше высококонкурентное время — сделать так, чтобы человек встал с дивана, дошел до кассы и купил билет. И вот если он это сделал, если он посчитал, что он может свои деньги отдать за ваши произведения, вот это и есть достижение. И его высшей похвалой было: "Я бы на это билет купил". Это и есть профессионализм, сделать так, чтобы люди решили потратить свое время на тебя. Мне в этом смысле легко, я учился, наверное, в единственной театральной мастерской, где об этом говорили, которая была ориентирована на зрителя.

Поэтому, когда я попал на телевидение, где все зависит от того, насколько ты нравишься людям, я чувствовал себя органично. Мне, конечно, хотелось работать с артистами, а не с певцами, и чтобы была драматургия, а не условная вязь подводок.

Есть распространенное мнение, что широкая аудитория не способна понять или почувствовать что-то сложное. Что Тарковский никогда широкой аудитории не был интересен. Но Тарковский или Ларс фон Триер, например, это люди, которые делают кино для профессионалов. Захаров нам рассказывал, что ходит на все спектакли Анатолия Васильева, потому что понимает, там новаторство, эксперимент, попытка выхода из опробованного, обкатанного театрального механизма в новые формы, новую лексику, новую образную систему.

Я понимаю тех кинематографистов или театральных деятелей, которые делают что-то, что оценивается профессионалами. Понятно, что это ограниченный прокат. Но Триера знают все, кто занимается кино. Тогда эта игра стоит свеч. Триер в контакте с самой широкой аудиторией через нас. Мы смотрим, как он сделал, ага, понятно — что-то используем из его находок. И через нас его приемы доходят.

— Доходят ли...

— Самое страшное, мне кажется, это когда ни туда, ни сюда, и на коллег ты не производишь впечатления, и зрителям ты неинтересен. Такая ловушка, куда с огромным успехом приземлился российский кинематограф, который не хочет с массовым зрителем разговаривать, потому что ему он кажется примитивным. Внятная коммуникация ниже его достоинства. А сделать что-то по настоящему новаторское, прорывное, так, чтобы отпали челюсти у отборщиков Каннского, предположим, фестиваля, кишка тонка. И вот появляется огромное количество среднестатистического, скучного, однообразного контента, который сделан только потому, что на него появились деньги. И в театре это, к сожалению, есть, потому что деньги государственные. Люди просто занимаются театром как хобби. А никакой необходимости высказывания нет.

Нужно усиление конкуренции, устранение того, что конкуренцию убивает. Большое количество безвозвратных средств, которые выделяются на кино, убивает конкуренцию, это позволяет всем обездоленным кинематографистам получить немножечко денег, и все по чуть-чуть что-то снимут. Мне кажется, это неправильно. Проигравший должен уходить с рынка. Если его кино не смотрят, награды он не получает, он должен уходить. Если он получает награды на международных фестивалях, он продюсера найдет, если он зрителю интересен, он работу найдет. Но все что между — самый тяжелый балласт, который топит всех.

— Вы считаете, что до сих пор сохраняется модель, когда впереди авангард, условный Тарковский с Триером, потом идет какой-то мейнстрим, а потом уже, в конце, тащится обозом попса?

— Только так и может быть. Мне кажется, такой караван — это хороший образ. Ну да, весь вопрос, на что ориентироваться. Для меня Триер — это человек, который перевернул мое сознание, мое ощущение от профессии, я увидел "Танцующую в темноте" на втором курсе ГИТИСа. И после этого практически все, что я делал, сделано в той или иной степени в диалоге с ним. Правда, он не знает об этом диалоге.

— А как получилось так, что вы решили поступать в ГИТИС?

— Еще в детсадовском возрасте, было мне лет пять или шесть, я смотрел какое-то кино, мне понравилось, я спросил папу, кто это сделал? Он ответил, что режиссер. И я решил, что буду режиссером. Поскольку на режиссуру в 17 лет не берут, поступил в школу-студию МХАТ на актерский факультет. Меня отчислили оттуда за профнепригодность, я считаю справедливо. И очень счастливо, потому что в тот год как раз Марк Анатольевич Захаров набирал курс. Но диплом так и не получил. На самом деле диплом режиссеру не нужен. Им ничего не докажешь.

— А как Марк Захаров относится к вашим фильмам?

— Вы знаете, Марк Анатольевич — педагог непростой. Он не учил имена и фамилии, а запоминал только тех, кто ему показался любопытным. Поэтому задача номер один в течение первого года обучения — было сделать так, чтоб он запомнил, как тебя зовут. И вот когда в феврале первого курса вдруг он первый раз как-то сфокусировался на мне, я подумал, слава богу, он меня запомнил.

— А какие ваши дальнейшие действия? Есть три успешных кассовых фильма. Вы понимаете в продюсерстве. Чем удивлять будете?

— Не знаю. У меня предчувствие, что в ближайшее время с чистым комедийным жанром я, наверное, работать не буду. И так называемое народное кино в ближайшее время снимать не смогу. Когда ты делаешь комедию, на тебя накладывается отпечаток по отбору предлагаемых обстоятельств и выразительных средств. Комедия же не Правда с большой буквы, но надо быть достоверными. И эта достоверность с определенным, так скажем, положительным знаменателем. Все равно это обнадеживающее, пускай где-то грустное, пускай горькое, но тем не менее это оптимистическое высказывание. Вот у меня ощущение, что с этой интонацией я уже выступать в ближайшее время не могу.

— Нет оснований в окружающей жизни?

— Ну, знаете, был некий запас оптимизма. Но он временно исчерпан. Потому что невозможно не замечать происходящего, как сказать, это же вопрос выбора. С одной стороны, рухнула стена, с другой — прекрасный вид из окна. Мы говорим: "Слушайте, про стену мы знаем, но мы сейчас давайте про вид из окна. Ведь замечательный же вид". Но дует, дождь льет, холод, и приходится обратиться к другой стороне действительности. Я тут сел писать историю с похожей социальной средой, что в фильме "Горько!", например. Сел писать и не могу. Ну все. Меня выбрасывает как поплавок.

— Ваш короткий фильм "Нечаянно", очень популярный в интернете, с одной стороны, комедия, но с другой — очень мрачная.

— Ну я бы сейчас даже "Нечаянно" снять не смог бы. Пока не знаю, что сказать нового, чем себя самого удивить. Возникает опасность и предчувствие самоповтора.

Беседовала Алена Солнцева