«Про толерантность рассказываем через конфликт»

В онлайн-кинотеатре "Первого канала" вышел сериал "Салам, Масква" — первое в новейшее время серьезное произведение о межнациональных отношениях. "Огонек" поговорил с режиссером Павлом Бардиным о новом формате и старых противоречиях

— Как мы знаем из синопсиса сериала, каждая серия посвящена встрече с одним из этнических сообществ, живущих в Москве...

— Там чуть более сложная структура. Первые три серии — это один блок, они вводные. Дальше повествование идет парами, каждые две серии по смыслу связаны; это сделано, чтобы было ощущение кино, пространство для одной истории. Наконец, в 15-й серии герой уезжает на родину, в Дагестан, а в 16-й возвращается в Москву. То есть две последние серии вообще стоят особняком. 16-я финализирует главную коллизию. А главная коллизия в том, что человек националистических взглядов и его молодой напарник родом с Кавказа вынуждены работать вместе.

— Главные герои работают в полиции, да?

— Да, Саня и Рустам. Русский капитан Ребров и лейтенант Маджидов — наполовину аварец, наполовину даргинец. Они работают в некоем выдуманном отделе, который занимается преступлениями, совершенными на этнической почве и в среде мигрантов. У Сани — серьезная ксенофобия, личный мотив, месть, травма. И вот они вынуждены работать вместе, их привязали друг к другу. Это напоминает американские истории о том, как евроамериканец и афроамериканец вместе расследуют преступления. Но первый вариант сценария писался не мной, он мне показался слишком очевидным, чтобы два антагониста так быстро подружились и вместе расследовали бы дело. Мне хотелось сделать это кино по степени драматической напряженности ближе к... "Игре престолов". Я сделал несколько предложений, на которые, к счастью Константин Эрнст и Денис Евстигнеев (продюсеры сериала.— "О") ответили согласием. Я приблизил язык общения к реальному, то есть с ненормативной лексикой; однокадровая съемка, путешествие в Дагестан, не медийные актеры. При этом композитор Вася Обломов должен был написать не шуточную песню, а полноценный саундтрек. И плюс команда, которую я выбираю — оператор, художник,— те, с кем понимаю, как работать, как выстраивать нужную стилистику.

— Сериал снимался в 2011 году, закончен в 2012 м, а выходит на экраны только сейчас. Такое опоздание сказывается, ведь столько всего произошло и в России, и в мире с тех пор...

— Надеюсь, что сериал не потерял актуальности, хотя решать зрителю. Мне просто жаль, что не вышло раньше, потому что на тот момент, как мне казалось, это было более свежо с точки зрения стиля... Из-за опоздания уже не чувствуешь себя первооткрывателем. Но что касается основной идеи, то она не перестала быть актуальной. Напротив, из-за того, что картина прождала три года, она немного отстоялась... Раньше я считал, что как только кино готово, его сразу надо показывать. Теперь у меня другая точка зрения. Бывает молодое вино, божоле, а бывает выдержанный продукт. В дубовых бочках и все такое. Вот эта работа — это виски, грубо говоря. Трехлетней выдержки, без пафоса и снобизма. Пусть будет так.

— Показ в онлайн-кинотеатре, а не в эфире, по две серии в неделю — это все непривычно для нашего зрителя. Риск как для автора, так и для телеканала. И что в связи с этим, какие ожидания?

— Новая система больше похожа на западную. Точно так же на кабельных каналах, по подписке, выходила и "Игра престолов". Лично я к такому графику привык: я знал, что каждый понедельник вечером меня ждет маленькая радость. Может быть, и этот сериал станет на полтора месяца по четвергам такой же маленькой радостью для кого-то ...

— Хотя фильм показывают в платном доступе, но рекламируют его по федеральному телеканалу. Это интересный опыт в смысле приучения российского зрителя к платной модели телевидения.

— Да, потому что кино чего-то стоит. Это современная модель — посмотрим, готов ли к ней зритель. Другое дело — современной модели сложно существовать в архаичном, патриархальном обществе. Если зритель привык получать халяву — бесплатный телеэфир,— с этой привычкой сложно конкурировать. Зато наш сериал "вне формата", что создает интригу для зрителя. А вдруг там что-то такое, чего не покажут в бесплатном эфире?.. Может быть, за счет этого получится привлечь зрителя к просмотру в интернете.

— На тему межнациональных отношений у нас, кажется, вообще не было ни одного серьезного высказывания. Только ситкомы на СТС и ТНТ. Существует два способа разговора об этом: говорить о проблемах или их замалчивать. Лакировать, делать вид, что все нормально.

— Мне кажется, такую историю невозможно рассказать, если не вскрыть, не препарировать конфликты. Можно прийти к разрешению конфликтов в финале только через их проговаривание, и то не факт, потому что это кино. А когда у нас конфликт "хорошего с еще лучшим", когда у нас на экране только "отдельные недостатки" при общем благоденствии, тогда серьезного разговора, конечно, не получается. И это было моим главным условием, когда я взялся за этот проект. Что историю про толерантность надо рассказывать через конфликт, но ни в коем случае не через лакировку действительности. Не получится. Ни для взрослого зрителя, ни даже для подростка. Будет чувствоваться фальшь. Сладкая киноэкранная дружба между русским и кавказцем — это в лучшем случае потакание лицемерной формуле "я не шовинист, у меня даже есть друг таджик, кавказец, еврей и т.д.". И тогда мы бы снова оказались внутри так называемого колониального дискурса. А хотелось бы наблюдать за этим с абсолютно нейтральных позиций, с объективистских, где представители любой национальности оказались бы в равных условиях.

— Вы, получается, главный по теме межнациональных отношений в нашем кино. Вспомним ваш фильм "Россия 88" (2009). Какая у вас личная мотивация, что вас заставляет заниматься такой, в наших условиях совершенно неблагодарной темой?

— То, что я снимаю фильмы на эти темы, в общем, совершенная случайность. У меня было несколько замыслов, параллельных "России 88", но вышел в результате этот... Личная мотивация?.. Ну вот, с одной стороны, родственники, которые участвовали во Второй мировой войне, и при этом бытовой антисемитизм в школе. Хотя это, конечно, вторичные факторы... Наверное, просто случайность, что именно этот сюжет и эта команда сложились задолго до того, как мне предложили снимать сериал "Салам, Масква". После "России 88" у меня не было вала предложений "вот деньги — снимай, что хочешь". Зато было много предложений в стиле "А давай теперь в рамках борьбы за толерантность снимем свадьбу, и они все танцуют". Мне это неинтересно. Я принимаю заказы на романтику, мелодраму и какой-то легкий юмор с удовольствием, но когда предлагается о серьезных вещах говорить в несерьезном тоне, заниматься профанацией — это не очень интересно. Тогда уж лучше выберем тему, где нет претензии на серьезность. Ну вот была история "Гоп-стопа" (фильм Павла Бардина 2010 года.— "О") — там нет национальной проблемы. Там просто есть герой, лишенный рефлексии. И он меня в этом качестве и интересовал, это был сознательный момент умолчания. Пять или шесть лет назад у меня была идея сделать "Бег" по Булгакову, но с современными героями. Также вне этносов и наций — такая вот "война и мир", история, отечество, долг, интеллигенция, власть. Легкий постапокалипсис.

...Поэтому нельзя сказать, что я этой темой межнациональных отношений живу, иначе я давно стал бы правозащитником, борцом за права мигрантов. Я очень уважаю правозащитников, волонтеров, но меня не хватает на общественную деятельность, я слишком погружен в свою работу. Но вот в случае с "Салам, Масква" я понял, что это одно из самых вменяемых предложений. Где я понимал, как это можно сделать не стыдно, профессионально и с ремесленной точки зрения интересно для зрителей.

— У вас была полная свобода действий?

— Полной свободы не бывает. Но те пункты, которые я обозначил, они практически на 90 процентов были соблюдены.

У нас все боятся слова "социальное кино", оно в какой-то момент вообще звучит как ругательное. Так было и в советском кино, поэтому все, что там называлось "реализмом", было на самом деле только с приставкой псевдо. А когда люди пытались заниматься настоящим реализмом, они получали за это по башке. В результате наше социальное кино ушло в сторону авторского высказывания, максимально внесоциального, художественного, "поэтического" — социальное там сознательно было на 33-м плане. Потому что опасно было напрямую высказываться. И это чудовищным образом повлияло на актуальность нашего, в том числе и нынешнего, кино: оно оказалось деформированным, неразвитым, не готовым к взрослой жизни.

— Главная задача в кино на межнациональную тему, как мне кажется,— объяснить людям, что мы все в глобальном мире никуда друг от друга не денемся. И у всех по большому счету только один путь — договариваться друг с другом.

— Мой сериал — это ведь и история про будущее. Земля очень маленькая, и на примере Москвы это сейчас все более очевидно. "Понаехали" — но не выгнать. Мы сами в свою очередь тоже когда-то откуда-то "понаехали", и до нас кто-то "понаехал". И без понаехавших ничего не будет. Будет пустое место. Страшно думать так, об этом предпочитают не говорить, а предпочитают гордиться былым. Как недавно сказал в беседе один продюсер, предлагая проект (от которого пришлось отказаться), "мы хотим, чтобы это было мемориальное искусство в хорошем смысле". Я сразу себе это представил, что останется только мемориальное, а собственно жизни не будет. Нужно прорываться к новому, быть к нему готовым. Нас так долго держали в тепличных условиях, мариновали в советской банке, что, выйдя в реальную жизнь, мы все испытали мощный футурологический шок, о котором писал когда-то Тоффлер (Элвин Тоффлер — американский философ, разрабатывавший концепцию постиндустриального общества.— "О"). Оказалось, что все вокруг разные и со своими интересами. Это была трагедия тепличных растений, пересаженных в живую почву.

— На это какой-нибудь апологет советского отвечает стандартной фразой: "Я помню, как хорошо мы жили в нашем ашхабадском, ереванском, вильнюсском дворе — все дружили, никто никогда..."

— Да, и это была та самая теплица. В виде двора. После всех депортаций, после бытового шовинизма, после всех этих негласных квот в вузы был этот показательный, образцовый советский двор. Причем на кухнях все друг друга продолжали ругать, делая исключение лишь для тех, кого знали лично. Что тоже является абсолютным маркером ксенофоба. Ненавидеть тех, кто "захватил все рынки", и при этом быть "за мир, за дружбу": и все это как-то уживалось в одном сознании, никакого противоречия люди не испытывали.

Очень сложно сделать квантовый скачок отсюда — от личного — к универсуму, к принятию принципов мирного сосуществования всех со всеми

— Двойная мораль. В сериале это проговаривается?

— Она проговаривается, но не всегда очевидно. Там есть какие-то смешные, как мне кажется, штуки, когда все видят в друг друге чужих.

— Итак, вы исходите в вопросе межнациональных отношений из реалистической позиции. Вопрос: возможно ли на каком-либо уровне нахождение компромисса, общего языка?

— Лично мне хотелось бы думать, что через взаимопонимание возможно прийти к взаимоуважению. Взаимопонимание рождается через поиск общих ценностей. Они могут быть очень простыми: ты любишь самсу, и я люблю самсу, а то, что ты любишь больше с бараниной, а я с тыквой, это не принципиально. Или, например, мы шли вдвоем, и какой-то хулиган напал на девушку, а мы вдвоем ее защитили. Мне все равно в этот момент, кто ты по национальности, важно, каков ты человек. На этом уровне взаимопонимание возможно. Но очень сложно сделать квантовый скачок отсюда — от личного — к универсуму, к принятию принципов мирного сосуществования всех со всеми. Перейти от частного на общий уровень. Мы всегда готовы даже полюбить конкретного ближнего, но общие установки, мифы и стереотипы зачастую ломаются с трудом. Но мне кажется, когда зритель начинает следить за судьбами конкретных героев, то через эмоциональное подключение он может понять другого лучше, чем размышляя на эти темы обобщенно, в абстрактных категориях.

— Там еще есть и конфликт, насколько я понимаю, между государственным и частным. Офицер вынужден, выполняя приказ, задерживать своих соплеменников.

— Да. Причем мой герой наполовину аварец, наполовину даргинец. То есть он и сам еще носитель нескольких культур сразу. И это создает дополнительную драматургию. Герой не "типичен" в принципе, он для всех немного "не свой" — даже для "своих". Он не соответствует ни одному из бытующих мифов — он сложнее. Москва каждого приезжего, условно, маркирует с точки зрения мифа — довольно примитивного, и мы, зрители, видим, насколько это не соответствует действительности. Потому что ни один человек не типичен, он всегда шире "национальности". Ну и, естественно, конфликт между национальным и правовым. Национальная диаспора, как правило, всегда держится друг за друга, а тут "свой" приходит тебя арестовывать. Герой мгновенно попадает в ситуацию "Ромео и Джульетты".

— Расскажите про актеров, которые играют двух главных героев.

— Александра Голубкова я давно знаю, видел его в спектаклях в театре на Малой Бронной. Он не испорчен сериальным конвейером, незаштампован. Причем для Александра это абсолютно "роль на сопротивление": в жизни он как раз очень мягкий, милый человек, совершенно не жесткий. И это мне тоже было интересно, как и самим актерам,— сделать что-то на сопротивлении, сыграть не "себя", а другого, в принципиально других обстоятельствах. Набраться наблюдений, положить в копилку. И вот такой путь мы с Александром проделали. А с Али Алиевым другая история. Я его не знал до съемок, мы встретились только на пробах. На эту роль мы многих пробовали, долго искали. Али учился в ГИТИСе, работал в театре в Грозном. У него небольшой опыт в кино, но это в данном случае даже хорошо. И мы с ним тоже вскоре нашли общий язык.

Проблема нашего кино совсем не в кадрах. Конечно, есть штампы, которые существуют на уровне продюсерской прошивки, к которым привыкли и зрители, и авторы, но, если внятно объяснить новые правила игры, все получается: есть и сценаристы, и актеры, и художники, которые могут работать "по-другому" и в принципе могут, умеют и хотят работать.

— Страшно жалко, что эту историю нельзя увидеть в федеральном эфире.

— Надеюсь, эфир нас не минует.

Беседовал Андрей Архангельский

Визитная карточка

Павел Бардин родился в 1975 году семье известного режиссера-мультипликатора Гарри Бардина. Окончил факультет журналистики МГУ (1998), Высшие курсы сценаристов и режиссеров (мастерская Александра Митты, 2000). Работал журналистом информационно-аналитических телепрограмм. Всероссийский успех к Бардину как к кинорежиссеру пришел в 2009 году после выхода фильма "Россия 88", снятого в жанре mockumentary. Картина была представлена на Берлинале, была награждена премией "Ника" (номинация "Открытие года - 2009"), получила специальные призы премии "Белый слон" и фестиваля "Дух огня". В следующем своем фильме — "Гоп-стоп" — Бардин продолжил социальные исследования российского общества. Сериал "Салам, Масква" снят по заказу "Первого канала" в 2012 году; его можно посмотреть в онлайн-кинотеатре телеканала в платном доступе.