Во вторник на Новодевичьем кладбище Москвы похоронили писателя Фазиля Искандера, который 31 июля скончался на 88-м году жизни. На родине, в Абхазии, вчера объявили общенациональный траур, в Сухуме провели мемориальный митинг. Прощание с классиком в Москве прошло крайне скромно — на панихиду в Центральный дом литераторов пришли в основном представители абхазской диаспоры, друзья семьи и коллеги по цеху.
Казалось, даже за собственными похоронами Фазиль Искандер наблюдал с улыбкой
Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ / купить фото
Очереди не было. Пожалуй, этот факт шокировал всех пришедших к Центральному дому литераторов не меньше, чем два дня назад известие о смерти Фазиля Искандера. Пробираясь по перерытому Новинскому бульвару, люди с букетами готовились к долгому стоянию на жаре — пожилые восточные дамы сжимали кружевные зонтики, их спутники в наглухо застегнутых черных костюмах несли запотевшие бутылки с водой. Но, повернув на Большую Никитскую, они ахали, замедляли шаг и удивленно перешептывались: очереди не было.
В фойе ЦДЛ телевизионщики, развалившись в креслах, скучали без дела. Стоящие в ряд камеры были нацелены на траурную фотографию писателя с подписью: "Ушел человек из Чегема". Когда возле снимка задерживался кто-нибудь с особенно пышным букетом, они вскакивали, подбегали к камерам и хором просили "сказать что-нибудь о дорогом Фазиле". Человек охотно рассыпался в комплиментах ушедшему писателю, потом поднимался на второй этаж, чтобы возложить цветы, а за его спиной телекорреспонденты пытались выяснить друг у друга, кто это вообще был.
"Забыли, забыли Фазиля,— сокрушался сатирик Виктор Шендерович.— Я-то думал, что очередь будет до Садового кольца. Но, как говорится, sic transit. Читатели в основном тоже поумирали, видимо". "У меня есть его автограф — мама взяла лет пятнадцать назад, когда я еще в школу ходил,— поделился воспоминанием его собеседник.— Говорила, он был очень удивлен, что его знает и любит подросток. Но вообще все мои друзья его уже тогда прочитали". "Ну дети интеллигентных родителей его, конечно, знают,— согласился господин Шендерович.— У меня вот дочь его тоже читала. Но выйди на улицу — кто его вспомнит? Я сейчас покупал цветы, попросил четное количество. Продавщица спрашивает: кто умер? — Фазиль Искандер.— Ой, говорит, да это же писатель, я знаю, как жалко. Оказалось, знает его по фильму "Маленький гигант большого секса". Вот что осталось, представляете?"
Гроб с телом писателя стоял на сцене, рядом выстроились траурные венки, самые массивные — от правительств России и Абхазии. В зале больше всего было именно абхазцев. Все они знали друг друга, иногда казалось даже, что это герои книг Искандера пришли проститься со своим создателем.
Неподалеку от сцены в полумраке медленно обмахивалась черным веером пожилая женщина, прикрытая вуалью, расшитой жемчугом. Массивные серебряные браслеты на запястье тихо звенели, а она не отрываясь неодобрительно смотрела на сцену — совсем как безымянная тетушка из рассказов про Чика. Мимо нее к сцене прошагали три совершенно одинаковых усача во всем черном, первый из них гордо держал веточку с ослепительно-белыми лилиями, размахивая ею как кинжалом: уж не дядя Сандро ли со своими абреками? Прямо у сцены длиннобородый аксакал наседал на годящегося ему в правнуки распорядителя похорон: "Пиджак сними! Жарко же, сними пиджак! Сними, никто не заметит",— шептал он так громко, что слышно было, кажется, даже в фойе.
"Сейчас, возле открытого гроба, трудно об этом говорить, но Искандер был прежде всего веселым человеком,— сказал "Ъ" литературовед Олег Лекманов.— Это совершенно не отменяло его мудрости, не отменяло печали, которая тоже есть в его книгах. Все его поколение было веселым — можно вспомнить и Аксенова, и Гладилина, и Думбадзе,— но он был самый веселый, самый человечный из них. А второй эпитет, который я бы употребил,— спокойный. Он говорил очень жесткие вещи, но делал это без надрыва. И эта мягкая усмешка, которая подсвечивает его тексты, обеспечила ему бессмертие".
Поэт Лев Рубинштейн рассказал "Ъ", что вся его молодость "прошла на фоне книжек Искандера". "Я в принципе всегда очень критично относился к советской литературе — а он как-то резко выделялся. Один из тех немногих, кто своим существованием вообще оправдывал это явление,— говорил господин Рубинштейн.— И когда сейчас пишут, что скончался советский писатель, это для меня звучит страшным диссонансом. Он не был советским писателем. Он обладал внутренней свободой даже в те времена. Непонятно, как ему это удавалось".
Возложить цветы заехал министр культуры Владимир Мединский. Он не стал произносить речь, но долго о чем-то беседовал с вдовой писателя. Поэт Евгений Евтушенко что-то быстро писал карандашом в блокноте, пока не пришло его время выступить. "Я знал Фазиля с 47-го года,— медленно рассказывал классик.— Он тогда учился в техникуме, нас соединила любовь к поэзии. Я горжусь тем, что был редактором его первой книжки — сборника стихов". Потом Евгений Евтушенко достал блокнот и зачитал только что написанное стихотворение об ушедшем друге: "Мы с тобой одного чекана, наших шестидесятых годов. Я к тебе прилетел из Чегема, от его водопадов и вдов" — и еще несколько строф. "Над ними, конечно, еще поработать надо",— самокритично признал поэт.
Со сцены зачитали телеграмму с соболезнованиями президента Владимира Путина, потом в зал вошла делегация серьезных мужчин в дорогих костюмах и с охраной — президент Абхазии Рауль Хаджимба прилетел в Москву проститься со знаменитым соотечественником. Руководство республики предлагало родственникам похоронить писателя в Абхазии, но те выбрали Новодевичье кладбище в Москве, поскольку он большую часть жизни прожил в столице России. Советник президента Абхазии по культуре Владимир Зантария заявил, что в республике уже создана комиссия по увековечению памяти писателя — в планах значится открытие музея, установка памятника и переименование в честь Искандера одной из центральных улиц Сухума. Вчера в республике был объявлен день траура, а возле статуи Чика на сухумской набережной прошел мемориальный митинг.
