Ночь без милосердия

История русского кино в 50 фильмах

Режиссер Александр Файнциммер 1961 год Фильм о ядерной войне

"Народам мира ненавистна война. Им надоело жить под страхом того, что однажды, по злому умыслу каких-нибудь атомных маньяков, их страны могут снова стать ареной истребительной войны. Поэтому с каждым днем ширится и крепнет могучее движение народов за мир, в авангарде которого идет наш советский народ. <...> В тиши кабинетов генеральных штабов ряда западных стран разрабатываются злодейские планы военных авантюр и провокаций. В этих условиях зорко следить за происками агрессивных сил, крепить боевую мощь Советской Армии и Флота — первейшая обязанность вооруженных защитников нашей Родины!" (А. Ефремов, предисловие к роману Курта Занднера "Ночь без милости", Воениздат, 1961)

"В августе 1945 года мир вступил в новую эпоху — ядерную", "в ядерной войне не может быть победителя" — эти фразы банальны до полной утраты смысла. Кажется, что так же пошло они звучали и тогда, когда прозвучали впервые. Как бы не так. Первые 15 лет "ядерной эпохи" конец света на киноэкране с атомной бомбой не ассоциировался. В чудовищном "Вторжении в США" (1952) Альфреда Грина о ядерных ударах в войне с красными варварами сообщалось как об очках в бейсбольном матче. Советское же кино хранило гордое молчание: ядерный апокалипсис с нулевым счетом никак не вписывался в строгую картину движения в светлое будущее.

Потребовалось провозглашение Хрущевым "политики мирного сосуществования" и отступление маккартистской лихорадки в Америке, чтобы осмыслить атомную бомбу и как моральную проблему, и как общую угрозу. Авторы первых фильмов о гибели человечества избегали возлагать вину на противостоящие военно-политические блоки: обоюдная паранойя всем осточертела. Стэнли Крамер ("На последнем берегу", 1959) и Сидни Люмет ("Система безопасности", 1964) списывали ядерную войну на технический сбой или ошибку оператора. Стэнли Кубрик ("Доктор Стрейнджлав", 1964) — на приступ воинственной горячки у генерала, свихнувшегося на почве антикоммунизма. Александр Файнциммер был вторым режиссером в мире, обратившимся к ядерной теме, и первым, кто предложил еще один сценарий кошмара: заговор высокопоставленных "ястребов", провоцирующих мировую войну минимальными, но достаточными средствами, находящимися в их распоряжении. Вроде бы это самый идеологический, самый "советский" из трех сценариев войны. Однако же никому из американских режиссеров и в голову бы не пришло снять фильм о том, что мир, который хотят погубить Советы, спасает советский же летчик, а советский фильм спокойно сделал американца благородным спасителем человечества.

Одновременно с "Ночью без милосердия" на экраны вышли "Девять дней одного года" Михаила Ромма. Весь смысл фильма концентрировался в двух подчеркнуто нейтральных репликах: отец, набравшись решимости, спрашивает у сына-физика, делал ли тот бомбу, а сын просто отвечает "делал", но тяжела эта простота. Чего-чего, а простоты в фильме Файнциммера не найти.

Маньяк-капитан Фрэнк (Юрий Волков), верующий, что мир принадлежит расе господ, истерично витийствует в офицерском баре на базе ВВС: "Идет ночь без милосердия, и да здравствует эта ночь!" Грузный старый механик — родной брат таких же верных пролетариев аэродромов из советских военных фильмов — пресловутую ночь проклинает. А лейтенанту Дэвису (Александр Белявский), едва не ставшему тем, кто откроет врата ядерного ада, некий священник втирает что-то о мече света, которым тот, отказавшись стать убийцей, поразит зло.

Патетика на грани истерики была так же органична для оттепельной эстетики, как и акцентированная простота жизни. Алексей Баталов, сыгравший в "Девяти днях",— такое же лицо шестидесятнической культуры, как и Александр Белявский (Белявского помнят как Фокса, а надо помнить как Володю из "Июльского дождя" Марлена Хуциева; 1965).

Когда говорят о "ветеранах советского кино, обретших благодаря оттепели второе дыхание", подразумевают "священных монстров": Калатозова или Ромма. Когда о ком-то говорят, что "по его биографии можно изучать историю советского кино", имеют в виду Козинцева или Хейфица, но никак не "жанровика" Файнциммера. Между тем изучать нужно именно по его жизни, ну а второе дыхание ему не требовалось: крепкие жанровые мастера "первое дыхание" утрачивают с последним вздохом. Каким мастером был Файнциммер, судите по трем его фильмам: "Котовский" (1942), "Овод" (1955), "Трактир на Пятницкой" (1977) — три хита, три эталона жанровой чистоты.

Если не знать заранее, ни за что не догадаешься, что "Ночь без милосердия" — это тоже Файнциммер. Дело даже не в том, что национальность фильма по визуальному ряду не определить. Кажется, что оголтелый модернист (скажем, Ален Рене) таранил популярнейший в 1950-х голливудский жанр о летчиках стратегической авиации: пространство обычной базы ВВС — футуристическое, если не космическое, чистилище. В романе Занднера, дважды изданном в СССР под названием "Ночь без милости", пространство было еще безумнее, поскольку база располагалась в Арктике. В фильме она передислоцирована куда-то на Восток, что не случайно. Полет Фрэнсиса Пауэрса, сбитого 1 мая 1960 года под Свердловском, начался на пакистанском аэродроме. Но это единственный намек на реальность, который проникает в гиперреальность фильма.

В первый и последний раз Файнциммер пожертвовал своей фирменной "ясностью". Здесь все призрачно, смутно, все вызывает предчувствие катастрофы. Распоясавшийся "ястреб" — не просто фашиствующий мерзавец, а ангел-истребитель. У напоровшегося на огонь советской ПВО — дело житейское — опытного аса такой вид, словно Вергилий, присев на крыло, показал ему краешек ада. Не говоря уже о том, что изрядная часть фильма — возможно, вообще, бред мертвеца: такая буржуазная мистика в СССР цвела именно в фильмах из западной жизни ("Черное солнце", Алексей Спешнев, 1970; "Четвертый" Александра Столпера, 1972).

Файнциммера трудно заподозрить в том, что он вдруг "впал в детство" и подражательство модернистской эстетике: у жанровых мастеров против таких чудачеств стойкий иммунитет, они снимают кино для нормальных людей. Могу предложить только одну версию, почему в "Ночи" Файнциммер не похож на самого себя. Для сугубо рационального и здравого человека и режиссера гибель человечества была настолько немыслима, что воплотить ее он мог только немыслимыми для него средствами. Ну а потом он вновь стал самим собой, принявшись снимать разные "Пятьдесят на пятьдесят" (1972) или "Последнее дело Вареного" (1979).

1961 год


Благородное, но ужасно дидактическое кино о летчике, подвергнутом остракизму из-за пребывания в немецком плену.
"Чистое небо" (Григорий Чухрай, СССР)


Видение по сценарию лидера "нового романа" Алена Роб-Грийе. В некоем замке то ли люди, то ли тени, то ли проклятые души играют в странные светские игры, не имея шансов даже умереть.
"В прошлом году в Мариенбаде" (Ален Рене, Франция)


Драма о любви старшеклассников вызывает беспрецедентную дискуссию в обществе. Характерный газетный заголовок —
"А если это не любовь?"."А если это любовь?" (Юлий Райзман, СССР)


Гвоздь в гроб неореализма: Пазолини не гримирует городских подонков под униженных и оскорбленных ангелочков, но любуется ими во всем их брутальном безобразии.
"Аккатоне" (Пьер Паоло Пазолини, Италия)


Великолепная киноверсия мюзикла, совершившего революцию в своем жанре. История Ромео и Джульетты в современном городском гетто: место Монтекки и Капулетти заняли враждующие уличные этнические банды.
"Вестсайдская история" (Роберт Уайз, Джером Роббинс, США)


Великая трагикомедия о вере, гордыне и вожделении обернулась для Бунюэля, вернувшегося на родину из 25-летней эмиграции, каннским скандалом, папской анафемой и новым изгнанием.
"Виридиана" (Луис Бунюэль, Испания)


Фильм о ядерной войне

Направление

Подражанием "Ночи без милосердия" кажется "Генерал и маргаритки" (1963) Михаила Чиаурели, полуопального отца киносталинианы: восхитительно нелепая история бесприютного поляка-эмигранта, которого натовские реваншисты втемную используют для атомной провокации. Судьбы человечества в руках журналиста, которым ЦРУ манипулируют, используя его горький опыт военнопленного (как и в "Ночи"), в "Четвертом" (1972) Александра Столпера. Но по большому счету советское кино избегало темы ядерной катастрофы. Только в финале фильма Михаила Швейцера "Бегство мистера Мак-Кинли" (1975) показана выжженная пустыня будущего, где уцелевшие прячутся в подземных бункерах. Потому-то "Письма мертвого человека" (1986) Константина Лопушанского о моральных терзаниях вымирающего интеллигента среди радиоактивных руин показались несомненным симптомом "гласности".

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...