«МГУ напоминает зиккурат, нарисованный Диснеем»
16 мыслей о России американской журналистки: 1978 год
Андреа Ли «Русский дневник»
Andrea Lee “Russian Journal”
Андреа Ли — американская журналистка и писательница, в настоящее время пишет для журнала The New Yorker. В 1978 году, когда ей было 25 лет, она на год поехала в СССР со своим мужем. Пока муж писал для Гарварда диссертацию о российской истории, Андреа сидела в Ленинской библиотеке, ходила по гостям, вела конспиративную группу английского языка для эмигрирующих евреев и делала записи обо всем окружающем. Крайне гордая тем, что ей довелось жить не в "гетто для иностранцев", а в общежитии МГУ — в окружении "обычных русских людей",— она не скупится на социологические обобщения (весьма точные) и подробные, яркие описания советских персонажей всех мастей — от композитора Тихона Хренникова до журналиста Виктора Луи. Опубликованная в 1981 году книга "Русский дневник" была номинирована на Национальную книжную премию, но в русском переводе до сих пор не вышла.
Фото: Alex Sarginson
1
В России вопросы жизни, смерти и свободы, подобно незваным гостям, всегда находят способ проникнуть в самые легкомысленные беседы.
2
В библиотеке я сидела в пугающем окружении советских ученых — как на подбор вылитых Троцких и Распутиных.
3
Здесь ничего не изменилось: в общественных местах все еще витал слабый запах колбасы, люди все еще занимали очередь и передавали мелочь за проезд, в местном театре ставили "Мастера и Маргариту", и все было пропитано чувством, озаряющим каждое лицо и каждое здание,— чувством приземленной, порой гротескной человечности и возвышенной духовной красоты.
4
Главное здание МГУ издалека напоминает зиккурат, нарисованный Диснеем. Внутри, как в средневековом замке, есть все, чтобы поддерживать жизнь в случае осады.
5
Вечером в метро я впервые пережила этот немигающий взор простого русского народа.
6
Здесь, как и в других московских кафетериях, нет ножей, как будто есть риск, что посетители используют их для побега.
7
Американцы совершенно заворожены русскими банями, их роскошью,— однако для многих представителей русской интеллигенции баня служит напоминанием о наследии деревенской жизни, которую они предпочли бы забыть.
8
Я поражена обильным украшением общественных зданий в Советском Союзе: театров, церквей, станций метро. Многие из этих украшений из дореволюционного времени, некоторые современны, однако они все резко контрастируют с унынием личных жилищ, которые я видела.
9
Без своих мешковатых платьев в цветок и дешевых туфель советские женщины выглядели так, как я их себе и представляла: коренастые, порой с гротескными выпуклостями, и невероятно привлекательные своей абсолютной непосредственностью и скромностью.
10
В Гори находится единственный оставшийся в СССР музей Сталина, который теперь стал памятником не столько мертвому вождю, сколько способности Советского Союза забывать неудобное.
11
Интересно, что в России один из распространенных способов выражения протеста в духе наших "мини-шестидесятых" — увлеченность всем дореволюционным.
12
У многих наших знакомых русских, кажется, есть некая таинственная жена или даже ребенок — в другой области или на другом конце города.
13
Порочность системы поддерживается в основном не желанием сохранить саму систему, а самыми низкими личными мотивами, преобладающими в человеческой природе.
14
Американцы сотворили с овощами то же, что русские с архитектурой: погнавшись за размером, забыли о вкусе.
15
Здесь обычные люди демонстрируют такую страсть к искусству и литературе, которую в Америке приняли бы за позу. <...> По-видимому, более жесткая среда развивает чувствительность. Впрочем, эта идея не нова — примеры людей, живущих на островах, в тюрьмах и монастырях, свидетельствуют о том же.
16
Протестантская этика не смогла здесь укорениться. Природа русского человека явно содержит недостаточные запасы чувства вины за безделье или проживание за чужой счет; распространенные здесь щедрость и взаимозависимость сделали подобные ситуации вполне обыденными.