3 сентября президент России, премьер Японии и президент Южной Кореи приехали открывать многострадальный Приморский океанариум. Да чуть там и не остались, считает специальный корреспондент "Ъ" АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ.
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ / купить фото
Год назад я был в Приморском океанариуме. Зрелище это было не плачевное, но унылое. На это обратил внимание и господин Путин, который ходил по океанариуму очень сильно недовольный. По итогам этой поездки были сделаны моментальные выводы. Пострадали люди. А океанариум достроили.
И теперь я ехал в океанариум, который через час должен был открыть Владимир Путин вместе с премьером Японии Синдзо Абэ и корейским президентом Пак Кын Хе.
Внешне за год он никак не изменился. Те же голубоватые очертания, утопленные в рыжем (то ли песчаном, то ли глиняном) котловане. Точно так же по рыжей насыпи сползаются прямо к котловану ужасающего размера пластиковые раки и кальмары. К камням приклеено большое количество рыбы, ее жаль.
На первый взгляд ситуация не сильно меняется и внутри. В вышине огромного холла на железных цепях покоятся пластмассовые туши косаток и дельфинов. По экрану 3D высотой метров в десять показывают фильм, если не ошибаюсь, годичной давности. Впрочем, могу и ошибаться: эти фильмы, состоящие из без конца ныряющих или выныривающих рыб и млекопитающих, слишком похожи друг на друга, чтобы можно было тут что-то радикально перепутать.
Я иду дальше и вижу большой бассейн. Здесь веселее: три живые белухи демонстрируют навыки синхронного плавания. Все у них хорошо выходит, не хватает только трех-четырех мастер-классов Татьяны Покровской, того самого тренера тех самых олимпийских чемпионок.
Мне рассказывают про моржа Мишу, который жить не может без общества людей и является существом бесконечно социальным. А также рассказывают про двух морских львов, которых привезли сюда маленькими и не просто больными, а умирающими. Обоих выходили — и одного сразу отдали, потому что морские львы не могут ни секунды находиться в обществе друг друга, иначе они были бы не львами, а мышами.
И еще много таких историй мне рассказывают, потому что в любом океанариуме море таких историй. И еще одну: про то, как за неделю до открытия вдруг отключилось электричество, а значит, все системы жизнеобеспечения, потому что в таком месте это просто смертельно, причем в буквальном, конечно, смысле. И что когда разобрались, что это сработала пожарная сигнализация, то нашли и видеозапись, на которой хорошо видно, как человек в куртке с капюшоном, скрывая лицо от камеры, выходит из лифта, пятясь спиной, и нажимает кнопку сигнализации. И как потом заходит в лифт. И в океанариуме счастливы, что в это время была еще не отлажена система пожаротушения, а то все еще и залило бы. И что это было, конечно, сознательное вредительство.
И что истории про то, как за день до открытия океанариум всюду протекал,— сказки, а на самом деле протечка была в одной кладовке… И что это тоже вредительство.
В общем, я узнаю, что из такого сора рождалось то, что теперь предстояло увидеть лидерам трех стран. И они уже подъезжают.
Первым прибыл Владимир Путин, которым сразу овладел уже, я считаю, легендарный директор Института биологии моря им. А. В. Жирмунского Дальневосточного отделения РАН Андрей Адрианов. Этот человек — апофеоз энтузиаста, а потом еще один апофеоз. Я вот уверен, что таких больше нет. Год назад он взахлеб читал мне Гёте, объяснившего, на его взгляд, неизбежность строительства океанариума во Владивостоке в своей известной поэме «Фауст»… Он гений своего дела, а оно состояло в том, чтобы построить этот океанариум, и это было дело жизни, и вот он его закончил, а жизнь продолжается.
И теперь он что-то рассказывал Владимиру Путину, страстно и жарко, и при этом благоразумно сохранял дистанцию… На самом деле он не делал ничего лишнего, Андрей Адрианов. И я понимал, что он может так говорить сутки или, к примеру, неделю. И это будет все так же увлекательно, как в первые 15 минут, правда в какой-то момент его собеседник, наверное, умрет от эмоционального истощения.
Впрочем, через несколько минут приехал японский премьер, профессор Адрианов встретил его легким полупоклоном — и обрушил на него свои великие знания. И я поразился реакции Синдзо Абэ. Он безмятежно улыбался и внимательно, даже участливо смотрел на профессора. Он его совершенно не слышал. Он умел не слышать.
Еще через пять минут приехала корейский президент Пак Кын Хе, женщина аккуратная и пригожая. От профессора ей достался уже полноценный поклон. Безусловно, профессор готовился к этому визиту и правила этикета изучал.
Профессор начал экскурсию для них троих:
— Мы проходим центральный холл и видим над нашей головой…
Владимир Путин перебил его какой-то ничего не значащей фразой. Возможно, он не хотел, чтобы коллеги увидели болтающихся над их головами пластмассовых косаток.
На экране большая птица кружила над морем.
— Это реальная история из жизни, но история с хорошим концом,— рассказал профессор.
Очевидно, он видел в этом противоречие. Действительно, разве может быть реальная история из жизни с хорошим концом? Так и возникло в его рассказе это «но».
Мы шли по первому этажу, где была, как я понял, представлена история возникновения жизни в океане, и всю ее профессор Адрианов изыскал в своей светлой голове. Так что это была оригинальная история, как я успел разобраться.
— Как возник океан, как возникла наша Земля? — спрашивал он.
Коллеги молчали. Как они могли знать такое?
— Как на задворках Галактики и Млечного Пути вдруг появилась наша Земля?! — уточнял он для непонятливых.— Появились живые существа?
Непонятливые снова молчали.
Их, наверное, немного удивлял этот странный человек, который объяснял им такие очевидные для него вещи, складывая перед ними свои руки, ломая их и воздевая… им могло показаться, что это проповедник какой-то, и нет ли тут какого-то сектантства, в конце концов, в какое их вовлекли обманным путем… Они, наверное, не понимали, что человек, стоящий сейчас перед ними с видом Джордано Бруно, которому предательский огонь уже лижет пятки, просто-напросто переживает свой звездный час и что его звезда сияет сейчас на задворках Галактики и Млечного Пути ярче всех других.
И ведь он не говорил ни одной глупости, напротив, это было безумно интересно, причем уместно именно это слово — «безумно».
— Откуда морская вода,— спрашивал он их.— Как выглядел тогда океан?
И он сам давал ответы на все эти вопросы, и ответы оказывались легкими до смешного и такими же глубокими, как этот океан. Я был просто поражен происходящим. Здесь, в нешироких коридорах океанариума, было много людей: японцы, корейцы, элита Приморского края (человека два) и ближайшее окружение Владимира Путина,— и мне все казалось, что его слушают невнимательно, не так, как надо, а как же так можно, ведь больше ничего такого не скажет…
Потом я подумал, что это для него просто экскурсия по его океанариуму. И чего это я.
— А вот панцирные щуки,— говорил профессор,— им 250 миллионов лет, понимаете?! А двуязычные рыбы? Им 350 миллионов лет!!!
— Но этого не может быть…— слабо сопротивлялась кореянка.
— Как это не может быть?! — вскричал профессор.— Это — живые ископаемые! Вы знаете, что такое живые ископаемые?! А я вам расскажу!
И он рассказывал, и я увидел, что кореянка наконец перестала сопротивляться неизбежному и отдалась воле его разума и эмоций. И волны их захватили ее и понесли по мирозданию океанариума. И я уже видел, как на эскалаторе она машет руками совсем как он и все переспрашивает, переспрашивает… А Владимир Путин повторяет ей:
— Да, 250 миллионов лет назад… Да, миллионов… 250...
Синдзо Абэ между тем еще пытался оставаться верным себе. Он со смехом совал руку в пасть гипсовому дракону, и профессор успокаивал его, говоря, что не стоит волноваться и что если рука профессора попадет на зуб, то он просто провалится, потому что эта трехметровая игрушка сделана специально для детей…
И я понимал, что не просто он сам придумал эту игрушку, но он и есть этот ребенок, и сделал он ее для себя…
— У-у-у…— выло что-то громкое, но нестрашное у нас за спиной, но я понимал, что не слышит уже не только кореянка, но и японец. Они ждали, что еще скажет этот машущий у них перед носом руками человек, на что он обратит их величественное внимание…
— А где, как вы думаете, миллиарды лет назад была Япония, Корея?..— не подводил он их и вдруг спохватывался: — А также Япония и Китай…
И из следующего зала я снова слышал его страстный голос:
— Да, динозавры вымерли, но древо жизни пышно зеленеет!..— Он жить не мог без своего любимого «Фауста» и другим не давал.— Потому что выжили эти маленькие зеленые клеточки…
Президент Кореи робко поинтересовалась у него, являются ли живыми ископаемыми вот существа, исполненные, видимо, в натуральную величину из того же, похоже, гипса…
— А, нет,— махнул он рукой.— Эти 40 миллионов лет назад умерли…
И ведь они были при этом для него как родные, просто жалко, что ушли так рано, но он уже давно пережил это, и теперь его мысли заняты грядущим, и жизнь продолжается, и какая жизнь!..
— В океане нет мрака,— сказал он им.— Потому что там есть светящиеся рыбы. Вот эти.
И тут пронзило японского премьера. Все прошли дальше, а он все стоял и стоял возле этих рыб, и не мог отойти, и думал. И что-то, кажется, придумал.
Все его деликатно дожидались в сторонке, а потом поднялись на этаж выше, где океан был представлен во всем его действующем великолепии. И я думал о том, что присутствую на лучшей презентации в своей жизни, потому что смыслом этой презентации жизнь и является. И что она удалась. И что все особенности приморского дизайна, на которые я обращал такое внимание вначале, оказались совершенно ничтожны по сравнению с тем, что происходило тут последние полчаса.
— Это сом, это его обычная поза, когда он сыт и спит…— равнодушно кивнул профессор за стекло аквариума, за которым большая рыба лежала очень странно, торчком, опершись при этом, если так можно выразиться, подбородком о галечное дно…
Тут Владимир Путин увидел батискаф «Мир-1» и очень обрадовался ему, просто как родному, не удержался и рассказал коллегам, что он на таком опускался на озере Байкал на глубину 2500 метров…
Они, мне кажется, даже не поняли, о чем он. Может, решили, что шутит.
— А вот так видит окунь,— подвел профессор кореянку к мутному зеркалу, в котором она и отразилась, и лицо ее стало широковатым и желтоватым…
А профессор пояснил:
— Рыбака-то он видит, а рыбак его — нет! — И он рассмеялся совершенно детским счастливым смехом.
Он смеялся над этим несчастным рыбаком и радовался за этого окуня, и не надо было спрашивать, кто ему ближе и все такое…
В следующем зале водолазы кормили ската большими, по-моему, креветками прямо перед посерьезневшими лицами трех лидеров, и я понимал, что магия того этажа слетает с них постепенно, и медленнее всего — с кореянки...
Скат не хотел есть креветок, и российский президент нашел этому слишком земное объяснение:
— Пока водолазы нас ждали, все время кормили их, вот они теперь и не хотят!..
Он все слишком хорошо понимает про свои опоздания…
Потом они посмотрели, как выступает морж Миша. Тот прекрасно отжимался и даже подтягивался. Ему и правда нравилось общество людей.
Этого, мне кажется, нельзя было сказать о профессоре Адрианове. Он тоже стал обычным директором хоть и очень крупного, но тоже обычного океанариума и теперь озирался вокруг с каким-то, по-моему, беспомощным недоумением, словно просил то ли поддержки, то ли пощады…
И японский премьер, и корейский президент были уже почти теми же людьми, которые входили в этот океанариум.
Но все дело в том, что совсем такими они уже не станут никогда.