4 сентября президент России Владимир Путин, участвуя в первом пленарном заседании "двадцатки", где обсуждали глобальные проблемы мировой экономики, гораздо больше времени посвятил двусторонним переговорам. О том, что для Владимира Путина и его собеседников было важнее,— специальный корреспондент "Ъ" АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ из китайского Ханчжоу.
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ / купить фото
Владимир Путин встретился с президентом Турции Реджепом Эрдоганом, как только прилетел в китайский Ханчжоу из российского Владивостока.
За полчаса до начала встречи члены российской делегации уже собрались в переговорной комнате. Здесь были министр энергетики Александр Новак, глава "Росатома" Сергей Кириенко, глава "Газпрома" Алексей Миллер... Ими владело удивительно жизнерадостное настроение. Они были откровенно и даже вызывающе веселы, причем в какой-то момент Алексей Миллер, рассказывая о чем-то таком, хохотал, согнувшись буквально в три погибели. И если кто-нибудь после этого скажет, что "Газпром" страдает от стремительного наращивания антироссийских санкций, тот... не знаю, что тот.
Когда Алексей Миллер увидел и главу "Роснефти" Игоря Сечина, он еще больше расцвел, они обнялись как братья... нет, не по крови, конечно, но уж точно по нефти (хотя сейчас, спроси их, они и сами с уверенностью не скажут, что прежде всего течет в их жилах: кровь или нефть, или все-таки газ...).
Потом появился министр иностранных дел Сергей Лавров, активно поддержавший это лихорадочное веселье, и остальные участники российской делегации. Турок не было еще несколько минут, зато потом они возникли все сразу. И я помню по предыдущему саммиту, например, министра иностранных дел Турции. Был он суров и, кажется, несправедлив. Здоровался с Сергеем Лавровым...Так скала здоровается с морем. А теперь они были так приветливы, так ласкали друг друга, по крайней мере взглядами, что мне было даже не очень ловко наблюдать за этим. Почему же, если от ненависти до любви один шаг, его так легко сделать?
Такое обильное выражение чувств связано, видимо, с тем, что и турки, и россияне боятся спугнуть снова случившуюся между ними близость. Они как будто пытаются заверить друг друга: между нами и правда уже так все хорошо, как мы сами везде об этом говорим, и даже лучше, потому что мы же не обо всем можем говорить...
И Реджеп Эрдоган с Владимиром Путиным демонстрировали друг другу искрящиеся чувства. Радовались российскому чартеру, накануне приземлившемуся на гостеприимной земле Турции. Владимир Путин старался шутить: когда Реджеп Эрдоган представил начальника службы своей разведки, российский президент сказал, что говорить на переговорах им теперь, видимо, не о чем, потому что тот все президенту Турции уже ведь рассказал... Господин Эрдоган шутку, правда, не поддержал, но, по-моему, только потому, что не смог: когда ему перевели, он засмеялся и несколько секунд страдальчески смотрел на коллегу. Было видно, что он ищет слова, чтобы ответить и чтобы тоже было смешно... Но просто не получилось... Такая поспешность в чувствах не может не настораживать: сразу слишком хорошо просматривается ее очередной катастрофический финал...
***
Утренняя встреча с китайским председателем Си Цзиньпином запомнилась прежде всего тем, что Владимир Путин в самом конце ее открытой части вдруг сказал коллеге, что накануне во Владивостоке ему рассказали, что в Китае очень популярно российское мороженое и что он даже знает, что с поставками его есть некоторая проблема, так что он привез и передал для председателя коробочку.
В ответ председатель рассказал, что каждый раз, когда приезжает в Россию, просит мороженое, которое ему и в самом деле очень нравится.
Во всем этом дипломатии было, конечно, гораздо больше, чем мороженого, и, пожалуй, одна только дипломатия, но вопрос, почему наше мороженое вкуснее любого другого в мире, и правда существует. Есть много версий, почему это так, и Си Цзиньпин выдвинул одну из них, слишком, я уверен, простую.
— В нем больше сливок,— сказал он.
О, если бы все было так просто! Тогда и джелато или, к примеру, суп минестроне в московских ресторанах были бы такими же, как во флорентийских. И курица гунбао ничем не отличалась бы от той, что дают в небольшом ресторанчике на берегу озера Сиху в Ханчжоу... Просто клали бы всего столько, сколько нужно — и порядок. Но ведь не получается никак.
Между тем история с мороженым, про которое Владимиру Путину сначала сказал ведь один китайский бизнесмен во Владивостоке, и в том смысле, что никак не выходит наладить его производство в Китае (а потому что мы нашим национальным достоянием не торгуем; ну ладно, только иногда), получила и другое измерение. Вскоре после встречи Владимира Путина с инвесторами во Владивостоке одного из них, именно того самого китайца, благодаря которому Владимир Путин в результате привез мороженое Си Цзиньпину в Ханчжоу, можно было застать в обществе губернатора Сахалина господина Кожемяко, и сенатора от Сахалина, и еще и главы общества российско-китайской дружбы господина Мезенцева.
О чем же говорили между собой эти люди? Обсуждали, конечно, только что случившееся. Китаец был по всем признакам совершенно счастлив тем, как он задел чувства и воображение Владимира Путина, и предлагал губернатору активно развивать сотрудничество на Сахалине. Речь шла о животноводческом производстве с идеей поставлять результаты этого производства непосредственно в Китай. Широта мировоззрения китайского бизнесмена производила впечатление на собеседников: так, он предлагал для транспортировки молока с Сахалина в Китай использовать танкеры. И ведь будет использовать.
Таким образом, китайцы в истории с мороженым решили зайти с другой стороны: возможно, думают они, дело в действительности не в количестве сливок, а в том, что молоко у них не наше. И хотят повлиять на ситуацию, транспортируя молоко танкерами, и о таком я еще не слышал.
***
В центре города через 40 минут должно было начаться первое заседание "двадцатки", которое прошло в демонстративно закрытом режиме, а в своей резиденции, филиале самого старого отеля "Шангри-Ла" из всех "Шангри-Ла" в Китае (здание 1953 года), Владимир Путин ждал очередного собеседника: премьер-министра Великобритании Терезу Мэй.
И надо же, она производит, например, на меня совершенно не то впечатление, что по телевизору. И оно — в безусловно лучшую сторону. Эта женщина некоторое время тому назад (не такое уж далекое) была эффектной женщиной. Ею, строго говоря, и осталась (не Ангела Меркель, нет).
И когда она раньше времени садится (надо было прежде поздороваться с президентом России — на фото- и телекамеры, а она присела сразу, и выглядело это даже трогательно, что ли, и я даже не исключаю, что она могла сделать это намеренно, чтобы продемонстрировать: да, я так неопытна... И тем самым расслабить собеседника, чтобы затем попытаться овладеть им... Да нет, конечно, но почему бы и нет?), то хочешь не хочешь, а видишь ее ноги, и это ноги не премьер-министра Великобритании, а действительно молодой женщины. А когда она вроде бы поспешно встает, то и вся фигура ее оказывается более или менее далеко идущей, и только, может быть, лицо... слегка уставшее... но что вы хотите... нельзя же требовать от времени невозможного.
И наверное, это будет еще одна "железная леди", или медная, или стальная, но то, как она в тот момент присела и как сидела,— вот именно это и останется у меня, а вернее со мной от этой встречи, а вернее от этой леди.
Потому что она, безусловно, прежде всего леди.
И хорошо, что она не фото- и телегенична.
***
Перерывы между этими и следующими переговорами просто гигантские, и нечему удивляться, когда видишь выходящим из лифта, в шортах, футболке и кроссовках, Владислава Суркова, помощника президента России. Он собирается на прогулку вокруг озера Сиху, утомленный многочасовой подготовкой у себя в номере к переговорам Владимира Путина с Ангелой Меркель. Ведь, возможно, будут обсуждать зону его ответственности, то есть Украину, и его знания могут оказаться бесценными.
На вопрос, давно ли он вернулся с Афона, как об этом авторитетно написал журнал Time, Владислав Сурков удивляется:
— С какого? С Нового? Да, был, но уже довольно давно. А что?
Он знает, конечно, про публикацию Time и говорит, что больше всего расстроился, когда ему сказали, что, судя по публикации, его узнал один из монахов:
— От монаха-то не ожидал...
И Владислав Сурков говорит, что, конечно, не был он на Афоне.
Даже жалко.
В Ханчжоу Владислав Сурков приехал из Шанхая, по пути видел много строений ("одни длинные Мытищи") и к Ханчжоу отнесся с интересом, но немного разочарован тем, что даже озеро Сиху, по некоторым данным, искусственное, а главное — неглубокое, метра, может, три.
Еще из интересного: он рассказывает, что был в китайском ресторане. Но не только это. Есть подробности. Дело в том, что он заказал курицу, и ему ее скоро принесли: оказались кости, перемолотые даже не с мясом (получилось бы хоть чахохбили), а друг с другом. Он удивился и заказал тогда для верности утку по-пекински, но итог, самое странное, оказался примерно таким же.
И вот теперь он все время спрашивает себя, а главное, их: а куда же дели мясо?
В таком драматическом ключе разговор продолжается часа полтора, прогулка по озеру Сиху превращается, по его меткому выражению, в хаммам (что не так уж и плохо, если подумать, потому что где же ты тут найдешь другой хаммам), но время; Владиславу Суркову пора возвращаться к работе с документами. Не за горами то, ради чего он сюда приехал: встреча Владимира Путина с Ангелой Меркель.
Кто же знал тогда, что она начнется за полночь, причем чуть ли не по московскому времени.
***
Резиденция российского президента была в этот момент единственным местом, откуда можно было узнать новости о только что закончившемся пленарном заседании "двадцатки". Просто потому, что участники этого заседания вернулись к себе в гостиницу, не оставшись после ужина на концерт, знаменовавший собою, кроме прочего, открытие саммита. И церемония открытия, проходившая в паре сотен метров от нас, покорно ожидавших начала встречи Владимира Путина с французским президентом, была уж точно получше и потоньше (но не факт, что подешевле) церемонии открытия, например, Олимпиады в Рио-де-Жанейро. Даже фрагмент балета "Лебединое озеро" был исполнен на воде озера Сиху и даже в самой воде с применением электронных спецэффектов такой силы, что они безжалостно разрезали художественную ткань великого произведения — и казалось, только для того, чтобы заштопать ее в тех местах, где она давно одряхлела.
Завершилось все триумфальным фейерверком, в произведении которого было проявлено столько такта и вкуса, что если у кого-то и были сомнения насчет того, что Китай является, конечно, родиной фейерверков, но необязательно, что это искусство и сейчас живет именно в Китае, а не переселилось куда-нибудь еще... Так вот, эти сомнения следовало бы признать ничтожными: лучше китайцев это по-прежнему не делает никто в мире.
И вот большинство участников пленарного заседания не остались на балет и фейерверк, о чем теперь, стоя в фойе отеля, окна которого выходили на сторону, противоположную от озера, горько жалели.
Между тем заместитель министра финансов Сергей Сторчак рассказал мне, что первое пленарное заседание развивалось медленно и печально и, похоже, было не очень интересно самим участникам дискуссии. Следующее, посвященное финансовой архитектуре, заинтересует их самих гораздо больше. Лично Сергею Сторчаку запало в душу, как ни странно, выступление лично Владимира Путина, который, по словам замминистра, неожиданно начал с анализа состояния экономики России, а это было необычно для такого формата, потому что обсуждали вроде бы проблемы глобальной мировой экономики.
Безусловно, такое начало звучало и вызовом: в зале находились и президент США, и лидеры других стран--участниц санкционной коалиции, а Владимир Путин, как человек объективный, вынужден был признать состояние российской экономики более чем удовлетворительным. Эта экономика не только приспособилась к санкциям, но и по всем признакам не сможет теперь обходиться без них, так как ей нужен постоянный стимул для развития, каким эти санкции, без сомнения, являются.
Выступление Барака Обамы Сергей Сторчак охарактеризовал как "широкое, но неглубокое", а Ангела Меркель, он рассказал, в своей речи не дошла даже до того, о чем накануне говорил ее министр финансов, то есть до низких процентных ставок.
Как всегда, ярким было выступление Кристин Лагард, но и от нее Сергей Сторчак не дождался ничего нового. Впрочем, что нового можно сообщить человеку, который и сам способен рассказать обо всем, что может еще только подумать любой из участников этой дискуссии?
Кроме того, на первом пленарном заседании "двадцатки" говорили о том, что мировая торговля перестала быть источником роста мирового ВВП и это тревожит. И что создаются региональные объединения, в которых торговля должна идти.
При этом очевидно, что источником общего мирового роста должны быть инновационные и цифровые технологии. И вот с этим согласны все, в том числе и те, кто создает региональные объединения, в том числе присутствующие в зале.
В итоговое коммюнике, не страдающее конкретикой, на этот раз попадет результат обсуждения проблем, связанных с производством стали. На этом рынке демпингует как раз Китай, и вот неожиданно для всех участников рынка, возможно под обаянием собственного председательства на G20, китайцы согласились идти на компромисс в этом деле. И это расценивается как крупная победа "двадцатки".
Обсуждалась, несмотря на то что мало кого увлекла, потому что слишком много обсуждалась и раньше, проблема участия стран БРИКС в капитале МВФ. БРИКС недобирает до 15%, которые позволяют влиять на принятие решений в МВФ, десятых долей процента. И мало кто в МВФ (кроме, конечно, БРИКС) хочет, чтобы страны БРИКС добрали их. В итоговом коммюнике будет зафиксирована и эта тема.
Между тем есть тема, которая в это коммюнике не войдет, и об этом рассказал еще один участник пленарного заседания получасом позже. Речь идет о том, что "двадцатка" озабочена следующим: крупные финансовые корпорации слишком большое влияние стали оказывать на состояние валют и бирж. "Двадцатка" считает своей задачей установить тут правила игры, которые сейчас отсутствуют. И на первом заседании была предпринята попытка поговорить об этом.
А в коммюнике эта тема не войдет, потому что на самом деле никто лишний раз не хочет раздражать этих монстров. Хотят или разбудить в них людей (крайне маловероятно), или запереть в клетку из этих правил (но тогда рынок перестанет быть свободным).
Вот этими проблемами "двадцатка" и мучилась весь прошедший день.
***
Встреча Владимира Путина с Франсуа Олландом была для них настолько же привычным делом, насколько привычное дело для меня — писать о такой встрече. И ничего особенного, все как обычно; надо было обсудить Украину — значит, обсудили. Тема стала ритуальной и надоедливой всем собеседникам, и теперь от нее на каждой их встрече веет такой же неотвратимостью и безысходностью, как от обсуждения проблемы урегулирования на Ближнем Востоке.
Так что они говорили об этом с той же горячностью, что еще через полчаса Владимир Путин — с Ангелой Меркель, то есть с никакой горячностью.
И надо было видеть, как перед этой встречей в холле отеля на расстоянии полуметра друг от друга сидели в креслах господин Сурков и его немецкий коллега, помощник канцлера, отвечающий за Украину. Оба они жили в своих телефонах, не поднимали головы и друг на друга посмотрели только через полчаса, за переговорным столом.
Или они уже устали. Или им больше нечего друг другу сказать.
А на самом деле и то и другое.
Ангела Меркель между тем пришла на эти переговоры более или менее взбудораженной. Дело в том, что сотрудники отеля приготовили ей приятный сюрприз. В холле они выставили большую фотографию в деревянной раме, на которой была изображена Ангела Меркель образца 1998 года, когда она работала еще министром экологии в правительстве Германии. Фотография была сделана в этом же точно холле.
И вот теперь у нее вдруг появился шанс посмотреть на себя почти двадцатилетней давности. У нее даже и выбора не осталось: ее подвели к фотографии, показали ей ее.
И в общем, вряд ли ее обрадовали этим сюрпризом, конечно. Чему тут, будем прямо говорить, радоваться.
Так что и на второй этаж, в переговорную комнату она поднималось в настроении, которое сложно описать вот так вдруг. Бог знает, что она испытывала вообще: "А ведь я была ничего?..", "Эх... неужели я была ничего?..", "Ну и ладно, что я была ничего...", "Да черт вас всех подери с вашими фотографиями...". Что-то из этого уж точно было.
И только за ней закрылась дверь лифта, как в то же мгновение открылась дверь соседнего лифта, и оттуда вышел Франсуа Олланд.
Они так и не встретились. Каждый из них в этот вечер был обречен на Владимира Путина.
— Guten Morgen,— сказала Ангела Меркель российскому президенту, и было ясно, по крайней мере для меня (хоть я себе, конечно, все это и придумал), что фото все-таки вывело ее из равновесия, даже если это равновесие у нее и было. Ведь сейчас был не просто вечер, а очень поздний вечер, давным-давно стемнело, то есть по крайней мере guten Abend, а на самом деле gute Nacht.
И она еще и повторила на русском:
— Доброе утро!
— Я надеюсь, что силы у вас еще остались,— сочувственно произнес российский президент.— Добрый вечер.
И вот этого ему не надо было говорить, тем более в начале переговоров.
— Alles gut! — заявила она, с лицом, без преувеличения, каменным.— Нет проблем. В Европе еще день (а это было уже совсем не так.— А. К.), так что я в ударе.
Ну ладно. Никто с ней и не спорил.