Вчера мир отмечал 40-ю годовщину со дня смерти Мао Цзэдуна. Его часто сравнивают с Иосифом Сталиным, но, в отличие от России, в Китае было принято официальное постановление о том, как относиться к своему великому диктатору. Тень Мао по-прежнему нависает над всеми успехами и неудачами пекинского руководства, а его портрет грозно смотрит на посетителей главной площади страны с ворот Тяньаньмэнь. О том, какую роль Великий кормчий занимает в сегодняшнем Китае,— корреспондент “Ъ” МИХАИЛ КОРОСТИКОВ.
Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ
Он цеплялся за власть до последнего: уже практически потеряв способность связно говорить и передвигаться из-за бокового амиотрофического склероза, Мао продолжал принимать у себя лидеров иностранных государств, общаясь через двух переводчиков. Его наследие в Китае также продолжает жить, отрицая изменившуюся реальность. Портрет Мао украшает Ворота небесного спокойствия (Тяньаньмэнь) в центре давно сменившей коммунизм на капитализм страны. Его публичная критика запрещена. Согласно официальной позиции, сформулированной когда-то Дэн Сяопином, он был прав на 70% и неправ на 30%, но, что входит в ту или другую часть, никто никогда не уточнял. Важна всегда была пропорция. Великий кормчий основал Китай и заложил основы всех тех успехов, которыми 1,357 млрд человек гордятся и по сей день. Отрицать это значит отрицать государствообразующий миф китайского народа.
Сегодня, как в один голос говорят и китайские, и российские специалисты, Мао намного живее, чем был еще десять лет назад. Нынешнего лидера Китая Си Цзиньпина часто сравнивают с основателем КНР: его отличают жесткий стиль в руководстве, нелюбовь к критике, беспощадность к политическим врагам, настойчивость в проведении своей линии и возвращение идеологии в повседневную жизнь страны. По рассказам моих китайских друзей, Си Цзиньпин копирует не программу Мао, а энергетику его эпохи, которая кажется однозначно негативной только внешним наблюдателям. Да, во время культурной революции 1966–1976 годов пострадало, по разным подсчетам, от 1 млн до 10 млн человек (и это не считая десятков миллионов умерших от голода во времена Большого скачка). Но собирающиеся ежегодно выпускники школ того периода редко вспоминают побои и унижения, которым они подвергали своих учителей за излишнюю образованность и своих одноклассников за «неправильных родителей». Они вспоминают атмосферу единения, чувство причастности к большим политическим переменам и веру в то, что шли правильным курсом. Тем самым они играют на руку пекинским властям, всеми силами сопротивляющимся введению в стране демократии. Смотрите, говорит Компартия, что бывает, когда народ берет власть в свои руки.
Нынешняя китайская антикоррупционная кампания — бледная тень маоистского курса на «огонь по штабам», в рамках которого было, как говорят исследователи, «забито палками среднее поколение китайских бюрократов». Тем не менее причины тогда и сейчас были схожи: Компартия стремительно разлагалась, все больше напоминая чванливую имперскую бюрократию с ее роскошью, развратом и взяточничеством. Конечно, и во времена Мао, и в эпоху Си желание консолидировать власть было одним из главных мотивов чистки, но китайцы склонны находить оправдание и здесь. «Если ваш Сталин не хотел ничего другого, кроме как удержать власть, Мао Цзэдун был искренним человеком, он боялся контрреволюции и потому допустил много ошибок»,— заявил мне китайский товарищ. Абсурдна эта формула только на первый взгляд: многие российские граждане точно так же оправдывают зверства Сталина его якобы искренним желанием сделать страну мировым лидером.
Для современных китайцев Мао Цзэдун — прежде всего националист, объединитель страны, а не коммунист. Это особенно удивительно, учитывая, что он вышел победителем в кровавой гражданской войне с партией Гоминьдан, то есть в переводе с китайского «национальной партией». Тем не менее, если бы Мао сегодня прошелся по торговой улице Ванфуцзинь, его хватил бы инфаркт: на традиционных майках, тарелках и спичечных коробках Мао часто соседствует со своим злейшим врагом — генералом Чан Кайши, бежавшим в 1949 году на Тайвань и основавшим там независимую Китайскую Республику. Реабилитация Чан Кайши шла медленно: как противник Мао Цзэдуна в гражданской войне шансов он не имел, но как противник японцев во Второй мировой он становился с ним рядом как защитник государства и борец за независимость. После учреждения 3 сентября 2014 года нового праздника — Дня победы в войне сопротивления японской агрессии — ветераны Гоминьдана были приглашены и сидели на трибуне рядом с бойцами Красной армии, с которой после победы над Японией они воевали не на жизнь, а на смерть.
Наконец, Мао Цзэдун находит в современном Китае поддержку как человек, который поставил страну на рельсы сотрудничества с США, заложив основу ее богатства и процветания. В начале 1970-х годов он, несмотря на очевидные идеологические разногласия, предпринял ряд шагов, результатом которых стало восстановление в 1979 году, уже после его смерти, дипломатических отношений между Пекином и Вашингтоном. Результатом стало создание экономической связки из производящего Китая и потребляющих США, которая вращает колеса мировой экономики уже более 30 лет. В этой ситуации Мао повел себя как прагматик, отстаивающий национальные интересы, и в этом качестве Си Цзиньпину он, конечно же, очень близок. К 2016 году стороны подошли с грузом взаимных обид, но сохраняющееся взаимное уважение и память о совместно заработанных деньгах не дают спорам перерасти в открытую конфронтацию.
Обычные китайцы мало размышляют о роли Мао Цзэдуна в истории и их жизни, предпочитая зарабатывать деньги, воспитывать детей и путешествовать по миру. Как заметил недавно посол России в Китае Андрей Денисов, такими прагматичными их сделала их крайне непростая история. Во времена Мао Цзэдуна Китай практически все время пребывал либо в состоянии диктатуры, либо в состоянии полной анархии, но до образования КНР всему этому сопутствовала национальная раздробленность, а до 1945 года — еще и иностранное владычество. Мао подарил китайцам чувство гордости за страну, которая является обязательным условием для любого национального строительства. И в этом качестве портрета в центре столицы он вполне заслуживает.