"Это что-то из области загадочной русской души"

Концерт музыка

В переполненном Crocus City Hall прошел концерт итальянского композитора Лудовико Эйнауди, который на сегодняшний день является самым популярным в мире автором музыки в категории "современная классика". БОРИС БАРАБАНОВ встретился с ЛУДОВИКО ЭЙНАУДИ после концерта, чтобы выяснить, что в его музыке находит молодежь и тяжело ли играть на рояле в Арктике.

— Когда я шел на ваш концерт, я знал, что будет аншлаг, но не ожидал, что в зале будет столько молодых людей. Как вы это объясняете?

— Сам не понимаю до конца. Словами это не объяснить. Наверное, не последнюю роль в этом сыграл фильм "1+1", к которому я написал музыку, его любит молодежь. Но этого было бы недостаточно. Я думаю, дело в том, что мои произведения очень мелодичные и у меня очень современный подход к мелодии, сразу слышно, что это не традиционная классическая музыка. Все-таки молодым людям не так просто найти общий язык с классической музыкой прошлого. Мои мелодии оставляют ощущение чего-то имеющего отношение к сегодняшнему дню. Что же касается русских слушателей, то, как мне кажется, для них очень важна та меланхолия, которая присутствует в моей музыке. Это что-то из области загадочной русской души.

— Вы в России четвертый раз, у вас всегда аншлаги, и это при практически полном отсутствии рекламы. Людям очень важно не только слушать мелодии, но быть под одной крышей с вами — даже несмотря на то, что ваши музыканты на сцене почти не двигаются, а вы на сцене сидите спиной к аудитории. Когда вы поняли, что нужны аудитории именно как концертный исполнитель, а не только как композитор?

— Я начал выступать с концертами всерьез где-то 20 лет назад. К этому времени я уже был состоявшимся композитором, но мне не хватало того уровня взаимодействия с аудиторией, который есть у современных поп-исполнителей, ну, например, у Боба Дилана. Это то, чего я хотел. Те, кто знал меня как композитора, смогли услышать мой голос. Под голосом я, конечно, имею в виду рояль. Но успех не пришел по щелчку пальцев. Поначалу это были залы на 300 мест, потом на 500, потом больше. Все эти годы мои представления выглядят примерно одинаково, по сути, несмотря на то что в них все больше используются световые эффекты или видеопроекция. Я ощущаю свой концерт как некую сферу, любой, кто пересекает ее границы, становится частью ритуала. Хотите — называйте это церемонией, хотите — духовным опытом. Это для меня важнее, чем более привычная форма концерта, которая подразумевает, что пианист играет миллион нот в минуту. Он может быть хорош в техническом смысле, но он ничего не открывает внутри меня, он меня не меняет.

— В наборе инструментов, которые используют ваши музыканты, определенно есть "ритуальные". Вы даже используете воду на сцене...

— Давайте начнем с того, что мой скрипач играет также на электрооргане и гитаре, а виолончелист играет как на акустической, так и на электрической виолончели. Басист отвечает за синтезаторы и семплеры. Соло-гитарист играет также на пиле. А перкуссионист как раз играет на вотерфоне, в основе этого инструмента чаша с водой. Также в одной из композиций он играет на гонге, который опускает в воду для изменения звука. Конечно, эти инструменты идеально подходят для создания особой атмосферы в фильмах, к которым, как вы знаете, я часто пишу музыку.

— Я бы не сказал, что вы даете коллегам много возможностей для импровизации. У ваших пьес всегда очень четкий финал, жирная точка в конце.

— Это так, но внутри пьес достаточно мест, где музыканты могут раскрыться.

— Когда выходил ваш последний альбом "Elements", вы разместили на своем сайте игру, в ходе которой любой слушатель мог почувствовать себя композитором, сочиняя музыку вместе с вами. Вы не боитесь, что у публики может возникнуть иллюзия простоты вашего ремесла или примитивности вашей музыки?

— Давайте ограничимся термином "ремикс". Да, мой трек можно было замедлить, ускорить, сделать собственную версию, что-то добавить, но это все же не композиторская работа. Я не говорю, что каждый может быть профессиональным композитором, но я уверен, что каждый может быть творцом. Кто ставит для нас рамки? Только мы сами. Большинство из нас просто боится творить. Я вот, например, не художник, но иногда я беру карандаш, делаю какие-то наброски — как маленький мальчик, который рисует и не может остановиться, и получаю от этого удовольствие. Наша игра может подтолкнуть к творчеству, что-то подсказать, но, конечно, чтобы создать по-настоящему выдающиеся вещи, нужно посвятить этому занятию всю свою жизнь.

— Недавно в рамках совместного с Greenpeace проекта вы сыграли одно из своих произведений среди ледников — возле норвежского архипелага Свальбард. Как это выдержали ваши руки и ваш рояль?

— В июне температура не была такой уж страшной — всего-то около ноля. Поэтому, кстати, ледники таяли буквально на глазах. В первый день я сам удивился тому, что мой Steinway практически все время был в норме. На второй день съемок было холоднее, рояль приходилось то и дело настраивать. Руки, конечно, мерзли, но у меня был такой специальный маленький обогреватель для рук, и каждые десять минут я делал паузы, чтобы согреться.

— Недавно я брал интервью у одного вашего российского коллеги, пианиста и композитора, и он назвал вас Вивальди наших дней. А кого вы считаете своим главным ориентиром в творчестве?

— Спасибо ему за комплимент, я обожаю Вивальди. Как бы объяснить? Я не пишу музыку для того, чтобы понравиться публике. Я пишу прежде всего для того, чтобы выразить то, что у меня на душе. Ни разу в жизни я не сочинял с мыслью о том, что вот на этой вещи будет стоячая овация. Моя музыка должна трогать прежде всего меня самого, а то, что о ней думают другие, дело десятое. Но если мне удается самовыразиться на сто процентов, это чаще всего производит впечатление и на других людей. Взять хотя бы тему "Una Mattina" из фильма "1+1". Я никогда не предполагал, что она станет одной из моих самых узнаваемых вещей. Другие произведения казались мне более глубокими. Но получилось так, что ее знают лучше прочих.