На сцене театра им. Пушкина состоялась московская премьера спектакля "Мы, нижеподписавшиеся..." — совместный проект московских актеров и труппы Нижнетагильского театра. О символическом значении проекта размышляет обозреватель "Огонька"
Совместный проект московских актеров и труппы Нижнетагильского театра (на фото) вернул к жизни сюжет 1981 года
Фото: Нижнетагильский Драматический театр им. Д.Н. Мамина-Сибиряка
Режиссер спектакля Владимир Скворцов говорит о "мистической взаимосвязи персонажей". Спектакль действительно поставлен с некоторой долей инфернальности — поезд, колеса, тук-тук, понятно; но там возникает на мгновение как бы разрыв, дыра во времени. Мы вдруг понимаем, что герои, как и мы, смотрят одновременно на происходящее с высоты прошедших лет. Легко представить, как главный герой Шиндин вышел бы на сцену и стал рассказывать, как они с обожаемым начальником Егоровым в 1991-м решили приватизировать ту самую хлебопекарню, которую не принимала комиссия облисполкома; и как приехали бандиты... а Девятов из облисполкома стал местным олигархом... а главный антигерой Семенов уехал в Штаты...— так, собственно, поступил "Гоголь-центр" со спектаклем "Девять дней одного года", продлив его действие в сегодня. Но персонажи пьесы Гельмана в постановке Скворцова остались там, где были,— во вчера.
Автор пьесы, драматург Александр Гельман — знаковая фигура советской культуры. Ему удалось запихнуть в форму производственной драмы экзистенциальную проблематику — вопреки законам соцреализма, в пьесе все заканчивается плохо. При этом пьеса была экранизирована Татьяной Лиозновой (1981), а также поставлена во МХАТе и Театре сатиры. Как это удалось? Гельман (который был на московской премьере и поговорил с "Огоньком") считает, что в начале 1980-х цензура не то чтобы ослабла, но смотрела уже на многое сквозь пальцы. С другой стороны, требовалось "критиковать отдельные недостатки". И вот в эту идеологическую прореху пьеса Гельмана и проскочила.
"В нашем облисполкоме сложилась целая мафия",— говорит герой в постановке 1981 года, и никого это не шокирует. Это было мрачное пророчество о распаде — на человеческом уровне. Страна винтиков к началу 1980-х начинает рассыпаться на эти самые винтики, атомизироваться. Шестеро героев, которые едут в одном поезде и чуть ли не в одном купе, ни о чем не могут договориться, почти всю дорогу они врут и обманывают друг друга и самих себя, в конце эгоизм одного обрушивает едва наметившийся общий компромисс. Знаменитая фраза из пьесы — "У нас хорошего человека обязательно снимут" — иллюстрация известного тезиса философа Александра Зиновьева ("Зияющие высоты"), который считал, что советский проект закончился крахом из-за "отрицательного отбора": социальный лифт, как правило, выносил наверх худших, а не лучших.
Есть что-то мистическое и в том, что спектакль восстановили спустя 35 лет не в Москве, а в Нижнем Тагиле, на сцене драматического театра им. Мамина-Сибиряка. Идея родилась почти случайно, но когда мы погружаемся в эту историю, там оказывается много закономерного. Продюсер спектакля Ольга Галактионова, которой принадлежит идея "интеграции центрального и регионального театрального искусства" (создание совместных спектаклей с участием московских актеров и региональных театров), рассказала о своей идее заместителю генерального директора "Уралвагонзавода" (УВЗ) Алексею Жаричу; сам завод в это время собирался отметить юбилей — 80 лет (осень 2016-го). Танки и вагоны, которые выпускает УВЗ, действительно определяют "лицо города"; но люди, живущие здесь, хотят того же, чего и любые горожане, москвичи или нью-йоркцы,— "качественного проживания жизни", как сказал бы Эрих Фромм. Культура до сих пор является самым универсальным средством для этого. Кроме того, интернет сегодня уравнял всех, а потому требования к культуре заметно выросли. Галактионова говорит, например, что зрители в Нижнем Тагиле категорически не приемлют антрепризного театра, они хотят "настоящего", а не подделки. Любой городской начальник теперь вынужден учитывать возросшие культурные запросы. Так что 80-летие "Уралвагонзавода" отметили не концертом звезд российской эстрады или карнавалом танков (этого там и так хватает), а спектаклем "Мы, нижеподписавшиеся..." (премьера состоялась еще в апреле). И это только кажется, что пьеса выбрана случайно. Производственных пьес сейчас не пишут, а с другой стороны, нужна не просто казенная пьеса "про рабочий класс", а с психологией, характерами и правдой жизни. У пьесы открытый финал; она до сих пор актуальна в том смысле, что от какой-то закорючки или подписи у нас до сих пор зависит судьба человека или предприятия. И еще потому, что весь человек в таких историях как на ладони: все лучшее или худшее тут вылезает наружу. Пьеса возвратилась к нам из социалистического небытия прежде всего потому, что публика, в данном случае именно нижнетагильская, захотела этой серьезности.
Пьеса Гельмана сегодня звучит еще и как мрачное пророчество о распаде — на человеческом уровне. Страна винтиков к началу 1980-х начинает рассыпаться на эти самые винтики
Да-да. "Уралвагонзавод" — как и любой большой завод — частью состоит именно из заводской интеллигенции, у которой гораздо больше общего с московской интеллигенцией, чем с обезумевшими пропагандистами. После Болотной площади в Москве несколько маргиналов внушили нам миф об "уралвагонзаводе" как об оплоте антилиберализма. Чей он оплот — трудно сказать, но мы вам расскажем о нижнетагильской интеллигенции. Например, спектакль показали в рамках "Театральных дней памяти Б. Окуджавы", которые тоже приурочены к 80-летию "Уралвагонзавода". Казалось бы, при чем тут Окуджава. А вот при чем: его детство прошло в Нижнем Тагиле, где его отец, известный партийный деятель Шалва Окуджава, был одним из создателей "Уралвагонзавода". В 1937 году его расстреляли, мать Булата сослали, а он сам обрел "арбатское детство" у бабушки в Москве. Отца Булата Окуджавы в Нижнем Тагиле чтут как основателя завода, и это уважение перешло на сына, который уже зрелым поэтом приезжал сюда с концертами, неизменно успешными. Окуджава был нелюбим советскими военными "ястребами" за пацифизм и "гнилой либерализм", даже его военные песни, как у настоящего фронтовика, не отличаются бравадой и ура-победительством; а в целом пафос Окуджавы — гуманистический и антивоенный. Но это никак не отразилось на отношении к нему в городе, производящем танки. Сегодня тут есть и всероссийский фестиваль-конкурс "Возьмемся за руки, друзья...", и местный фестиваль "Виноградная косточка". А заголовок в местной прессе "В Нижний Тагил съедутся поклонники творчества Окуджавы со всей России" звучит органично — Окуджава тут бывал, и это мощное подспорье для строительства культурного мифа. В городе есть мемориальная доска в честь Шалвы Окуджавы, сохранился и дом, где жила семья до 1937-го. Нижнетагильская интеллигенция борется за то, чтобы превратить его в музей, и критикует власти за нерасторопность и формализм.
Имя Окуджавы имеет еще одно значение: оно является синонимом настоящей, нефальшивой культуры, как и пьеса Гельмана. И ты понимаешь, в конце концов, что никакого антагонизма между условными "заводом" и "окуджавой" (как иногда обобщенно называют "кухонную" интеллигенцию) нет; что этот антагонизм был создан искусственно мастерами ненависти; что московская интеллигенция ошибается насчет Тагила так же, как и Тагил по поводу Москвы. Да и насчет общего отношения в стране к интеллигенции мы, судя по всему, ошибаемся точно так же.