Выставка живопись
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Из Музея современного искусства города Парижа в ГМИИ приехала выставка французского постимпрессиониста Альбера Марке. Более двадцати государственных и частных собраний предоставили работы для кочующей ретроспективы любимого в России автора. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
Парижская и московская выставки Марке разнятся как названием, так и содержанием. Во Франции его окрестили "художником остановленного времени" с явным кивком в сторону Марселя Пруста и его поисков времени утраченного. Российская версия много проще — "Распахнутое окно". Кажется, что в особенностях наименования кроется и связь с особенностями восприятия этого мастера. В работе с соотечественниками нужно подчеркнуть его тонкость и философскую глубину. Для России, наоборот, манера Марке нечто естественное, как взгляд на улицу. И в том, и в том подходе есть правда. Марке действительно писал исключительно то, что видел, и чаще всего видел он все, что писал, из окна своей квартиры на набережной Сен-Мишель. С другой стороны, его настойчивость в выборе одного и того же сюжета и ракурса действительно свидетельствует об упорном нежелании двигаться в ногу со временем и, наоборот, говорит о том, что Марке хотел зафиксировать те моменты, которые терять не стоит. Он много путешествовал, бывал в Северной Европе и Северной Африке, долго жил в Алжире, но везде искал знакомые ракурсы и тональные соответствия, не пытаясь овладеть чуждой его спокойному взгляду формой деревянных идолов или готических скульптур.
И понятно, почему у нас он важнее, чем во Франции. Там его художником первого ряда не считают. "Главный — Матисс. Он порывал с традицией, идущей от импрессионистов и Сезанна. А Марке продолжал ее",— говорит куратор парижской ретроспективы Софи Кребс. В Советском Союзе с 1950-х и некоторое время после Марке играл роль умеренного и в связи с этим разрешенного авангардиста. Вроде бы друг Матисса, близкий к диким "фовистам". Но натиска Дерена, Вламинка и своего близкого товарища совершенно лишен. Да, были яркие портреты куртизанок из борделей, но ничего доходящего до прямолинейной порочности недавно гостившей в Пушкинском "Олимпии". Да, цвета иногда подчеркнуто ярки, но в целом гамма сбалансирована, почти как у Николая Крымова. Местами и вовсе монохром, столь несвойственный товарищам по оружию. Марке хочется сравнить с легкими наркотиками: для многих любителей искусства он был художником, с которого началось движение к более тяжелым и основательным прорывам в искусстве. Да и эффект от его картин похожий: легкая заторможенность, внимание к атмосфере в целом, неспособность и нежелание различать конкретные детали.
Московская выставка подчеркивает связь с Россией целым залом художников 1930-х, вдохновлявшихся Марке. Ленинградский пейзажист Николай Лапшин из них, пожалуй, самый преданный переводчик Сены на язык Мойки: в его картинах шаг до Марке очень маленький, как и у другого питерца — Александра Ведерникова. Близка к Марке и москвичка Антонина Софронова. А вот у великой Татьяны Мавриной "Мост Окружной железной дороги" получился ближе к Раулю Дюфи, тоже, кстати, хорошему другу Марке. К этим авторам можно было бы подобрать и примеры посвежее, поскольку во времена оттепели по Марке учились строить цвет почти все неравнодушные к французскому искусству авторы. А вот во Франции его манера, как говорит Софи Кребс, уже была неактуальна: послевоенные художники работали исключительно над абстрактными пейзажами. Только для фотографов опыт Марке оказался небесполезен. Сам он, правда, новейшими приспособлениями для остановки времени никогда не увлекался, и его высокие ракурсы идут от японской гравюры, Хокусая и Хиросигэ. В этом еще одна точка соприкосновения не столько с искусством России и СССР, сколько с особенностями национального характера, склонного к созерцанию, и отчаянной подозрительностью к историческому времени.