Уютное поле экспериментов
Игорь Гулин о том, как Родченко сделал авангард комфортным
В Мультимедиа Арт Музее проходит выставка "Александр Родченко. Опыты для будущего" — максимально полное представление всех сфер деятельности главного конструктивиста, приуроченное к его 125-летию и заставляющее задуматься о том, почему из всех представителей русского авангарда Родченко оказался самым популярным
Из всех великих русского авангарда Родченко мы видим чаще всего — чаще Малевича, Кандинского, Лисицкого, Татлина, Филонова. Его работы не рассеяны по миру, они отлично сохранились, а если не сохранились, то довольно легко реконструируются (не "Летатлин" какой-нибудь), он хорошо поддается историзации и не требует особенной подготовки для восприятия, его образы и приемы мы и так отлично знаем, они у нас в крови. Поэтому ретроспектива Родченко — событие не то чтобы редкое, но всегда очень приятное. И в этой приятности есть подвох.
В отличие, например, от выставки "В гостях у Родченко и Степановой", которую показывали два года назад в Пушкинском, здесь нет никаких заигрываний с экспозиционными принципами авангардистских выставок, нет и попытки рассказать историю. Никаких добавочных аттракционов. Чистые greatest hits: пионеры и Шуховская башня, Маяковский с собачкой и сюрреалистический агитационный киоск, "пространственные конструкции" и рекламные плакаты, индустриальные фото с шестеренками и кокетливые чайники. Есть и некоторое количество не так часто мелькающих вещей. В основном это, конечно, живопись, которую Родченко в свой золотой период считал делом прошлого и которая сейчас выглядит авангарднее и глубже его главных проектов.
И вновь при осмотре всего этого хорошо знакомого богатства встает вопрос: почему это революционное, пролетарское искусство такое приятное, так ласкает глаз, что кажется почти мещанством. Почему оно так замечательно вписывается в любой современный музей, в любой дизайн, не вызывает — в отличие от Малевича или Лисицкого — никакой тревоги, никакого ощущения зазора с современным порядком образов.
Искусство Родченко принципиально отличается от работы его учителей и соперников. Если главным импульсом Малевича или Татлина было радикальное преобразование мира, Родченко мечтал о его обустройстве. Поэтому чайники — такая же органическая часть его творчества, как конструктивистские модели или кадры заводов. Знаменитые эксцентричные ракурсы его фотографий не тревожны, не выбивают почву из-под ног. Напротив, они передают мир — здания, природу, людские массы — под власть смотрящего, отнимают у них иллюзию "объективного существования", дают человеку право смотреть под своим углом, а следовательно — владеть образами. Так же работают и фотомонтажи — пересобирают мир, обустраивают его нужным образом. Во всем искусстве Родченко, даже в его абстрактной живописи, есть это желание устраивать и обладать — формой, цветом, приемом.
Именно поэтому от его искусства так легко получать удовольствие. Поэтому оно так легко присваивается любой эстетикой, одинаково пригодно для левацкой агитационной мобилизации, концептуалистской иронии и национальной гордости, эстетского наслаждения и эксплуатации в современной рекламе.
При этом, как и у других советских авангардистов, его история, конечно же, довольно грустная. Между набросками на выставке притаился маленький абстрактный лист 1948 года под названием "Композиция "Кому это нужно? — Никому"". Внимание на этой работе никак не акцентировано, но она, конечно, одно из мест, где выставка становится живой (здесь вообще нет никаких экспликаций, и репортажи со строительства Беломорканала предстают вещью того же порядка, что изготовление декораций для фильмов Кулешова). Поздний Родченко — это художник, потерпевший поражение, лишенный необходимой ему иллюзии, что искусство присваивает и переустраивает мир, имеет на него права. Помимо скучной поденщины, он находит себе небольшое гетто воли и виртуозности — цирк. Его фотографии и картины с акробатами, клоунами, дрессированными зверьми одновременно полны распирающей энергии и клаустрофобического отчаяния. Желанный для него мир формальных чудес теперь возможен только как нелепый детский спектакль. Эта поздняя трагедия оказывается единственным, что у Родченко невозможно присвоить, пустить в оборот. В какой-то степени она и спасает его как художника, оставляет ему неотчуждаемое место в истории.
"Александр Родченко. Опыты для будущего". Мультимедиа Арт Музей, до 13 ноября