США могут прервать совместную работу с Россией по Сирии. Это случится, если Москва не предпримет немедленных шагов по прекращению военной операции сирийского правительства в Алеппо. Об этом госсекретарь США Джон Керри заявил главе МИД России Сергею Лаврову в телефонном разговоре. Как сообщил представитель Госдепартамента Джон Кирби, США и партнеры считают Россию ответственной за резкое обострение ситуации в регионе. В Кремле риторику американской стороны называли неприемлемой. Обозреватель ИД «Коммерсантъ» Сергей Строкань ответил на вопросы ведущего «Коммерсантъ FM» Юрия Абросимова.
Фото: Abdalrhman Ismail, Reuters
— Насколько все далеко зашло: совсем разругались или хоть какие-то там подвижки могут быть?
— На самом деле зашло очень далеко. Я поймал себя на мысли, как быстро, с какой калейдоскопической скоростью меняются события. Мы с вами буквально пару недель назад говорили о том прорыве, который был достигнут благодаря усилиям Лаврова и Керри, говорили о невиданном шансе на мир. И вот сейчас маятник качнулся в противоположную сторону, и сейчас самый серьезный шанс на то, что Сирия, собственно говоря, вообще, может быть, прекратит существование, как государство распадется. Вот видите, как все поменялось.
— Готовность США прекратить совместную работу — в принципе, как это перевести?
— Для меня это несколько странно звучит, поскольку я не понимаю, о какой работе сейчас идет речь. Мне кажется, что работа была прервана. Действительно была работа достаточно интенсивная на стадии подготовки этого соглашения, которое просуществовало менее недели. Но сейчас работа прервана, и мне кажется, заявление о том, что прервут работу, — это, скорее, фигура речи, за ним ничего не стоит.
— Я читал о такой версии, что как бы две параллельные реальности существуют. То есть на уровне дипломатии договоренности достигаются легче и кажутся более выполнимыми, поскольку, допустим, американская дипломатия очень хочет Бараку Обаме позволить сказать перед уходом, что он навел все-таки хоть какой-то порядок. А военные как раз якобы вообще друг друга не видят и не слышат, и у каждого свой монастырь, с которого он смотрит.
— Да, есть такая версия. А есть ровно противоположная версия, которая состоит в том, что как раз военные-то как люди практические могут о каких-то там конкретных оперативных вопросах договариваться. Но все проблемы начинаются, когда играют дипломатические амбиции, начинается война слов, которая опаснее в каком-то смысле, чем непосредственно действия на месте событий. Поэтому версии версиями, но факт состоит в том, что на самом деле то, что мы наблюдаем сейчас в восточной части Алеппо, действительно не имеет аналогов в сирийской войне, хотя сирийская война повидала многое, она продолжается больше пяти лет.
Фактически сейчас правительственные войска и их союзники при поддержке ВКС России пошли на решающий штурм тех кварталов, тех частей города, восточной части города, которая контролируется вооруженной оппозицией. Фактически это такая игра в «русскую рулетку» — или пан, или пропал. Если Асад сможет додавить оппозицию, конечно, он получает очень сильный козырь, потому что фактически он получает перелом в войне, и тогда реализуется концепция такой полезной Сирии, то есть в руках Асада все стратегически важные города: Дамаск, Алеппо, Хама, Хомс. А если же, наоборот, это все срывается, если это наступление захлебывается, тогда, конечно, издержки будут колоссальные и, прежде всего, для России.
— Как говорят, тогда официальной Москве нужно будет что-то измышлять, чтобы ответить на вопрос, а что мы-то там целый год делали.
— Сегодня, значит, тут такая обратная ассиметрия: в то время как сирийские войска при поддержке ВКС России ведут наступление, российская дипломатия вынуждена вести тяжелые арьергардные бои. Мы говорим о том, что на самом деле террористы сорвали перемирие, что идет борьба с террористами, но проблема в том, что нет эха, нас не слышат, при том речь не только о «злых полицейских», тех, кто традиционно играет роль по отношению к России, но даже спецспредставитель ООН по Сирии де Мистура тоже называет это наступление неприемлемым, понимаете.
В этой ситуации, конечно, возникает некая критическая масса обвинений, непонятно, каким образом их сдерживать, как их крыть, потому что даже те, кого мы называем союзниками условными, азиатский Китай, страны БРИКС, я не видел, может быть, вы видели в интернете где-то заявления, в которых бы они говорили «мы поддерживаем действия России»?
— Нет.
— Нет, такого нет, к сожалению. Поэтому, конечно, вести эти арьергардные бои все тяжелее. И самое неприятное, что нас уже стали шантажировать новыми санкциями.
— Да, вот это очень странно. Какими они могут быть в данном случае, какие санкции возможны?
— Пока еще говорить о санкциях рано, потому что пока это только такой вброс пошел. Был вброс из Вашингтона, и я видел заявление главы МИД Великобритании Бориса Джонсона, который тоже сказал о том, что нельзя исключать такой возможности. Прежде всего, как мне кажется, это может повлиять, осложнить снятие санкций, на которое мы все с вами тут рассчитываем очень сильно, потому что вроде бы бетон уже раскрошился, вроде бы есть моральная усталость от санкций, вроде бы уже нет аргументов у сторонников жесткой линии, и тут они — бац!
— В Европе там уже копытом землю роют, ну когда же, когда же.
— И вдруг они получают аргументы, потому что сегодня звучат такие очень сильные заявления, что чуть ли не Россия — соучастник в военных преступлениях, чуть ли не Россия нарушает международное право. Очень сильные обвинения, которые действуют на психику и каким-то образом могут изменить психологический фон вокруг вопроса о санкциях в негативном ключе, к сожалению.
— Принято говорить, народ безмолвствует, то есть наш налогоплательщик в массе своей, конечно, понимает, насколько это дорогое удовольствие — участвовать в Сирии, и в то же время по умолчанию считается, что эта тема не просто внешнеполитически очень важна, но и не напрямую выгодна, но, по крайней мере, можно стерпеть, признать, допустить и так далее. Если сейчас все закончится или просто пойдет по крайне негативному для нас пути, а вся у нас внешняя политика, внутренняя, она заведена, как понятно, на президента, не на главу МИД, не на премьер-министра, можно ли будет тогда считать это поражением Путина?
— Мы оказались в очень сложной ситуации, когда нужно выбирать между плохим и очень плохим. Конечно, кстати говоря, мы с вами забыли одну вещь — на этой неделе исполняется годовщина нашей операции.
— Прямо на этой неделе?
— Да-да, на этой неделе, чуть ли не в пятницу. То есть прошел год. И что? Так продолжаться вечно тоже не может, это абсурдно, если нет никаких результатов. Потому что счетчик потерь и имиджевых издержек не просто тикает, он щелкает, он молотит с невероятной скоростью. И непонятно, что с этим делать. Таким образом, нужно сохранить лицо, выйти из ситуации, сохранив лицо. И, наконец, есть опасность того, что называют «хвост виляет собакой». То есть президент Асад, осознавая, — он такой хитрован восточный, — осознавая, что мы оказались в такой непростой ситуации, пытается этим манипулировать и говорить о том, что, дескать, давайте я попытаюсь освободить всю страну. Таскать каштаны из огня российскими руками, да, и иранские товарищи тоже его накручивают в этом плане. Сложная, конечно, ситуация.
Оптимально было бы, конечно, получить какие-то козыри на поле боя, чтобы потом конвертировать их в реальные дивиденды в рамках политического процесса. Пока то, что происходит в Алеппо, никаких козырей не дает. К чему-то это должно прийти. Очевидно, что противостояние не достигло кульминации. Я думаю, что в ближайшее время мы поймем, как, куда развиваются события: или пан, или пропал.