В пятницу в Петербурге завершил работу 26-й Международный кинофестиваль документальных, анимационных и короткометражных фильмов «Послание к человеку». Фильмы-победители укрепили МИХАИЛА ТРОФИМЕНКОВА в убеждении, что документальное кино не всегда то, чем оно кажется.
Фото: Руслан Шамуков / РИА Новости
Фото: Marx film
Фото: Московская школа нового кино
Проблему соотношения реальности и режиссерского произвола кино пытается разрешить с самого рождения и никогда не разрешит. В этой неразрешимости заключается главная тайна кино как такового, поскольку речь идет о степени доверия экранному миру. Поэтому в рамки «Послания» столь органично вписалась программа «Кино сверхреальности», включающая, условно говоря, игровые хиты года, каждый из которых содержит изрядный заряд документальности. Даже «Бесконечная поэзия», воспоминания сюрреалиста Алехандро Ходорковского о чилийской богеме 1940-х, и триллер Пола Верхувена «Она», который представляла Изабель Юппер.
Призы за вклад в киноискусство тоже получили «священные монстры», полярно противоположные в своих выяснениях отношений с реальностью,— виртуозный манипулятор Вернер Херцог (на фестивале прошел его мастер-класс) и 86-летний Фредерик Уайзман, один из пророков «синема верите»: приехать на «Послание» ему помешала болезнь.
Двойственность документалистики отразилась в выборе жюри национального конкурса. Гран-при разделили фильмы, снятые, что отрадно, совсем юными авторами: «Мой друг Борис Немцов» Зоси Родкевич и «Огонь» Нади Захаровой. «Огонь» — сюрреалистическая или символистская поэма, использующая документальный материал, впрочем, вполне сюрреальный: старуха везет на телеге череп, душевнобольной поэт читает стихи через решетку, цыганка варит воду. «Огонь» в меньшей степени соответствует представлениям о документальном кино, чем, скажем, игровой фильм Кена Лоуча «Я, Дэниел Блейк» о мытарствах британского рабочего класса.
Фильм Родкевич, напротив,— чистая хроника дружбы между режиссером и героем, к которому она сначала относилась как к «старому самовлюбленному буржую», но затем прониклась человеческой симпатией. Искренность Родкевич безусловна, но несколько ввела режиссера в заблуждение относительно объективного смысла фильма. Если он адресован только сторонникам Немцова, знакомым с его программой, тогда все в порядке. Зритель же, ничего не знающий о герое как политике, рискует увидеть на экране, конечно, не старого, но вполне самовлюбленного, если не буржуя, то хваткого мачо, поражающего прежде всего природной естественностью. Мягко говоря, не каждый политик рискнет расхаживать в одних трусах перед камерой. Знакомство с автором герой венчает предложением переночевать в его купе. Звонкий матерок пересыпает его речь, зато предвыборная агитация в Ярославле сводится к опросу избирателей, узнают ли они его. Получилось в лучшем смысле слова home-video, объективное, но нелицеприятное.
Жанр «Глубины два» (Гран-при фестиваля) автор фильма Огнен Главонич определяет как «документальный триллер». Фильм начинается с находки в реке на сербско-румынской границе грузовика с десятками трупов и фрагментов тел и ее сокрытия властями. Постепенно открывается, что этот кошмар — лишь деталь еще более кошмарной правды, раскрывшейся с обнаружением тайных массовых захоронений в пригородах Белграда. Не будучи пионером парадоксального жанра, Главонич возводит его в степень завораживающего документального фильма ужасов. Тем более фрустрирующего, что Главонич категорически избегает визуальных кошмаров. На экране сменяют друг друга сельские и урбанистические пейзажи, интерьеры заброшенных, разоренных домов. Аккомпанируют им закадровые голоса участников и соучастников массовых убийств жителей Косово во время войны НАТО против Югославии в 1999 году и их выживших жертв. Это, безусловно, сильный прием. Настолько сильный, что режиссер стал его рабом. Главонич обречен на подозрения: кто-то непременно предположит, что, коли мы не видим свидетелей, то их и не существует.
Самый жизнерадостный из фильмов-лауреатов снят в тюрьме. Хуже того: в тюрьме для малолеток. Страшнее того: в иранской тюрьме для малолеток. «Сны без звезд» (Гран-при международного конкурса) Мехрдада Оскоуеи обладает всеми достоинствами, за которые весь мир уже свыше полувека обожает иранское игровое кино: доверительная интимность отношений режиссера с героями, зыбкость грани между правдой и вымыслом, особенное чувство собственного достоинства, присущее иранскому народу.
Оскоуеи грозят подозрения иного рода, чем Главоничу: не снял ли он рекламный ролик иранской пенитенциарной системы? В начале юные зэчки с визгом и хохотом лепят снеговиков в тюремном дворике. В финале танцуют и резвятся со сделанными ими куклами-марионетками в общей камере. Однако истории девчонок — воровок, угонщиц, торговок наркотиками и даже убийц — вполне чернушные. А радость жизни, которую они переживают даже в тюрьме (может быть, именно в тюрьме, временно оградившей их от ужасов улицы), слишком органична, чтобы быть инсценированной. Главная мораль «Снов»: наши представления о мрачности жизни в фанатичной Исламской республике нуждаются в серьезной корректировке.