Завершившийся в Берлине единственный в этом году саммит «нормандской четверки» стал попыткой поговорить об урегулировании конфликта в Донбассе по гамбургскому счету. Попыткой пусть и запоздалой, но все равно необходимой. Так же, как когда-то борцы собирались раз в год в Гамбурге, чтобы за закрытыми дверями помериться силами и решить, кто есть кто на арене, лидеры четырех государств, в свое время договорившихся в Минске об условиях прекращения войны на востоке Украины, померились аргументами. При закрытых дверях они попытались выяснить, кто реально несет главную ношу выполнения минских соглашений, а кто лишь имитирует усилия — вроде бы остается в упряжке «нормандской четверки», но при этом руководствуется собственной повесткой, далекой от повестки Минска.
Обозреватель “Ъ” Сергей Строкань
Фото: Александр Миридонов, Коммерсантъ
Сделанные по итогам встречи лаконичные заявления ее участников свидетельствуют о том, что состоявшийся в Берлине разговор по гамбургскому счету не окончен. Как и не окончен спор о том, считать ли минские договоренности «мертворожденными», как это упорно делают многие в Киеве, Москве, Донецке и Луганске, или они все же воплощаются, пусть и со скрипом, черепашьими темпами. А значит, альтернативы им нет.
Единственным конкретным результатом саммита можно считать договоренность начать работу над «дорожной картой» выполнения минских соглашений. Наличие такой «дорожной карты» должно было стать важным аргументом в пользу того, что минский процесс скорее жив, чем мертв. Однако не все так просто. Во-первых, «дорожной карты» пока нет. Во-вторых, само по себе существование подобной карты не способно внести в буксующее урегулирование коренной перелом. Как тут не вспомнить, что задолго до «нормандской четверки», лет пятнадцать назад, другая «четверка», «ближневосточная», разрабатывала «дорожную карту» палестино-израильского урегулирования. Где сегодня та «четверка», кто о ней помнит? А палестино-израильский конфликт никуда не делся, напоминает о себе новыми жертвами и, судя по всему, будет напоминать еще долго.
Если же говорить по существу, то выполнению 13 несчастливых пунктов минских соглашений мешают как минимум две базовые вещи. Первая — война интерпретаций, позволяющая каждой из сторон проталкивать ту часть договоренностей, которая в наибольшей степени интересна именно ей. И не замечать другую часть, пытаться затолкать ее в дальний ящик стола переговоров. Отсюда спор о том, как должны соотноситься два базовых блока — политический и связанный с безопасностью.
Вторая проблема — продолжающиеся попытки сторон использовать минские соглашения не по их прямому назначению. Для Украины едва ли не главный смысл минского процесса состоит в том, чтобы как можно дольше не позволять Москве сбросить прикрученные к ее ногам гири западных санкций. Для России минский процесс — это инструмент международного давления на власти некогда братского, а сегодня враждебного ей государства. Возможность доказать миру несостоятельность власти в Киеве, ее, так сказать, антинародный характер. И наконец, для Запада, исходящего из презумпции виновности Москвы в украинском кризисе, минские соглашения — это возможность убедить себя в том, что все-таки может быть у него «управа на Путина». Поскольку нормализация отношений Москвы с Западом поставлена в прямую зависимость от того, когда будут выполнены все 13 пунктов минских договоренностей.
Но если соглашения использовать не по профилю, то возникает вопрос: а при чем здесь вообще мир в Донбассе? Вот и получается, что есть «нормандская четверка», но квартета лидеров-единомышленников нет. Вроде бы и есть стороны соглашения, а выполнять их не очень-то интересно. В этом и состоит главная проблема, а не в тексте минских документов.
Разговор о мире на Украине нужно начинать с этого.
Ради этого в следующий раз стоит собраться уже не в Берлине, а в самом Гамбурге.