|
Как обеспечить alma mater |
 |
| Вадим Райкин заставил руководство Юридической академии схватиться за голову |
В 1995 году я поступал в Московскую государственную юридическую академию (МГЮА). Получил восемь баллов вместо девяти проходных. Это означало, что за обучение придется заплатить. Стоимость одного года обучения на дневном факультете составляла тогда $2700 в рублевом эквиваленте. В договоре было указано: "Стоимость обучения за первый курс (год) по дневной форме обучения устанавливается в размере суммы, эквивалентной 2700 долларам США по официальному курсу ЦБ РФ на день оплаты".
Первые два года все шло как по маслу — учился спокойно, платил исправно, шел на красный диплом. Правда, цена второго года обучения поднялась на $200, и в 1996 году я заплатил уже $2900 (опять-таки в рублях по курсу ЦБ). Летом 1997 года мое материальное положение позволило мне не ограничиваться оплатой третьего курса, а заплатить сразу за три года вперед, то есть до конца обучения, благо договор это допускал. Буквально он гласил следующее: "Гражданин имеет право оплатить единовременно два и более курсов обучения, что не освобождает его от доплаты до той суммы, которая будет установлена Академией за обучение за каждый последующий год". За третий курс предстояло заплатить снова на $200 больше, то есть теперь уже $3100 (по официальному курсу ЦБ на день оплаты, разумеется). Так что я умножил эти $3100 на три, получил $9300, перевел в рубли и заплатил по тому курсу, который был летом 1997 года.
В 1998 году случился кризис, и академия решила, что рассчитываться за него придется мне. В долларах плата за четвертый курс выросла немного, на обычные $200, и составила $3300, а за пятый и вовсе снизилась до $3000. Казалось бы, я должен был доплатить всего $200 разницы за один год (переплаченные суммы, то есть в данном случае $100 за пятый курс, по договору не возвращались). Но в бухгалтерии мне заявили: "Мальчик, ты живешь в России, а здесь денежная единица — рубль. И сейчас никого не интересует, что ты вносил сумму, эквивалентную $9000. Для нас это все равно рубли, а сейчас твое обучение в рублях стоит гораздо дороже! Извини, но ты должен доплатить разницу".
Для меня и моих родителей это был шок. Нас поразило, как поменялась позиция бухгалтерии. Но тогда я верил в справедливость и все списал на самоуправство бухгалтеров. "Пойду к Кутафину,— решил я.— Уж наш-то ректор, будучи академиком, не может не понимать смысла договора и требовать явно незаконных поборов". Но беседа с ректором просто убила меня. Он был лаконичен: "Вы должны заплатить". "Но у нас нет денег",— сказала ему моя мать. "А чем я вам помогу? Могу перевести вашего сына на другую форму обучения — там дешевле. Хотите на заочное? Нет? Тогда отчислим вашего сына".
Я взмолился: "Олег Емельянович, вы же юрист! Возьмите договор, там же видно, что доплата возможна только при повышении стоимости учебы в долларах". Его реакция была неожиданной: "Вы сомневаетесь, что я юрист? Хорошо..." И тут я своими глазами увидел, как перестаю быть студентом академии. Никогда не забуду, как ректор старательно выводил на моем заявлении: "Отчислить". Мать заплакала, и нас довольно бесцеремонно выставили из ректорского кабинета. Для моей мамы это был очень тяжелый удар.
Выбора у меня не было. Надо было платить, причем быстро. Занять денег, написать заявление, что согласен на условия академии, и заплатить. Слава Богу, деньги нашлись быстрее, чем повернулся бюрократический механизм отчисления. Так что я благополучно доучился, хотя и без красного диплома.
Пришло время собирать камни. Хитростью удалось получить оригинал резолюции о моем отчислении (я знал, что в суде они будут размахивать моим последним заявлением и говорить, что я, дескать, сам виноват — согласился на все). Остальные документы были у меня на руках. Я подал иск в Лефортовский суд ЮВАО Москвы. Вообще-то я должен был идти в Пресненский суд, к которому территориально относилась академия, то есть ответчик. Но закон "О защите прав потребителей" давал мне право обратиться в суд и по месту жительства. Дело в том, что в Пресненском суде знали академию и моего бывшего ректора, а значит, знали его титулы, связи и возможности. Член научно-консультативного совета при Совете безопасности РФ, председатель комиссии по вопросам гражданства при президенте РФ, президент Ассоциации российских юристов, вице-президент Союза юристов России, член-корреспондент РАН заслуживал того, чтобы о нем знали в его родном суде — и не обижали. Я понимал, что закон с гораздо большей вероятностью возьмет верх в Лефортовском суде, и не ошибся (уже потом я узнал, что Пресненский суд отказал в иске всем студентам, которые пытались там защититься от произвола руководства академии).
Суд да дело
Суд проходил интересно. В ходе заседаний я познакомился с главным юристом академии Валентиной Никаноровной. Милая женщина на процессе говорила красиво, но не совсем по делу и потихоньку запугивала меня: "Объясняю тебе, что Кутафин — влиятельный человек, а ты ведь только начинаешь работать. С такими людьми надо дружить. А ты что делаешь?! Я смотрела твою зачетку — ты же чуть-чуть не дотянул до красного диплома, в аспирантуре нашей мог бы учиться. Откажись от своей затеи, не обижай ректора".
Чудесное предложение! Но мне нужно было как-то отдавать $2500, которые я занял именно для того, чтобы не обидеть академика Кутафина. И я победил, победил по закону. Судья Анатолий Целищев внимательнейшим образом изучил все материалы. Я смог доказать, что валюта договора — американский доллар; что я не должен был платить за обучение второй раз только потому, что курс доллара вырос в 4,4 раза (а мог вырасти и в 10 раз); что досрочное внесение всей суммы было даже выгодно ответчику, который заведомо искаженно толкует договор, в действительности предусматривающий доплату лишь при повышении расценок в долларах США.
Вспоминаю свой последний разговор с Валентиной Никаноровной (в этот день судья как раз вынес решение). Она совершенно неожиданно для меня вдруг сказала: "Вадимчик, ты уж не обижайся на меня, ладно? Ведь сам юрист уже, знаешь, что работа у нас такая. Если бы ты знал, как у меня сейчас на душе паршиво!"
И вот тут мои "юристы" здорово ошиблись — подали кассацию и не заплатили госпошлину. В результате решение суда вступило в законную силу, и я смог получить исполнительный лист.
Радоваться было, конечно, рано. Нужно было еще получить деньги, а это представлялось делом непростым. Уже имея профессиональный опыт общения с судебными приставами-исполнителями, я знал, что они могут подвергаться очень серьезному влиянию со стороны: телефонное право для них не пустой звук. Затянув исполнение в службе судебных приставов, академия могла выиграть время, а между тем и отменить в порядке надзора решение суда.
И я сам пошел с исполнительным листом в банк — коммерческий Мастер-банк, куда поступали бешеные деньги от студентов вроде меня. Мне удалось установить, что деньги шли именно туда.
Не сказал бы, что в банке были очень рады меня видеть, но деваться им было некуда. "Сколько вам нужно времени, чтобы списать деньги?" — спросил я. "Ну вы же знаете, по закону в течение трех дней",— пояснила менеджер Мастер-банка. Это, конечно, правда, но меня успокаивало то, что ни одно платежное поручение академии не может быть исполнено раньше, чем платеж по моему исполнительному листу. Так что я чувствовал себя спокойно. И не напрасно. Уже на следующий день мои деньги начали уверенное движение по корреспондентским счетам в направлении моего банка, где я их и получил.
Я торжествовал. Тогда я еще не знал, что уже через день после получения мной исполнительного листа председатель Мосгорсуда приостановил в надзорном порядке исполнение решения в мою пользу. (Вообще, сама ситуация как две капли воды похожа на молниеносное принесение протеста на решение в пользу компании ТВ-6 в Высший арбитражный суд.) Я, например, просто не представляю, как можно за два дня подготовить все документы и пробиться на прием к председателю Мосгорсуда. Было очевидно, что оперативно сработал административный рычаг.
Не знал я и того, что канцелярия суда тут же по факсу (крайне редкий случай!) перешлет письмо о приостановлении исполнения судебного решения в службу судебных приставов, с тем чтобы были приняты экстренные меры по воспрепятствованию исполнению этого решения.
Все выше, выше и выше
От президиума Мосгорсуда я не ждал ничего хорошего. Протест есть протест. Представьте себе ситуацию, когда вас о чем-то очень просит ваш начальник. Даже если вы этого не хотите, должны быть очень веские причины, чтобы вы это не выполнили. В этом и состоит суть рассмотрения дел в российских судах в порядке надзора. Я знал, что, по статистике, каждые шесть из семи протестов удовлетворяются, а из тех, что отклоняются, львиная доля приходится на протесты прокуратуры. Я и не надеялся, что судьи смогут пойти против собственного председателя, но тем не менее решил биться до конца. И хотя меня известили о рассмотрении дела всего за день до заседания, я сделал все, чтобы я и мой адвокат достучались до сердец судей. Где-то в глубине души еще жила надежда, что судья может быть независимым. Я оказался прав. Спор между судьями разгорелся еще до того, как стороны попросили удалиться. Я вышел из зала заседания с надеждой. А через минуту прозвучали заветные слова: "Протест отклонен!"
Увы, мою alma mater это не остановило. Дело даже не смогло вернуться обратно в межмуниципальный суд — его сразу передали в Верховный. Видимо, кто-то очень хотел покончить с нежелательным прецедентом. Только теперь задача еще больше упрощалась. В судебной коллегии Верховного суда по гражданским делам дело рассматривают всего трое судей (в президиуме Мосгорсуда — пятеро). И опять удивительная деталь: протест по моему делу приносит заместитель председателя Ренат Смаков, занимающийся почти исключительно уголовными делами! Спаситель Тамары Рохлиной (именно Смаков принес протест на обвинительный приговор в отношении супруги генерала) похоронил мои надежды. Решение в мою пользу было отменено, дело направили на новое рассмотрение.
От тех доводов, которые привел Верховный суд в обоснование своей позиции, становится и грустно, и обидно. Но пока точки над i еще не расставлены, мне остается одно — идти до конца.
ВАДИМ РАЙКИН