Двадцать пять лет назад, 6 ноября 1991 года, Борис Ельцин своим указом запретил на территории России деятельность Коммунистической партии Советского Союза. Спустя год Конституционный суд признал полный запрет партии незаконным, одобрив только роспуск ее руководящих структур, но восстанавливать союзную партию было уже поздно, поскольку вслед за ней, в декабре 1991 года, не стало и Союза. Воссозданная в 1993 году российская Компартия формально могла считаться продолжением КП РСФСР, также распущенной в ноябре 1991-го. Но, даже оставаясь самой многочисленной из российских партий и в течение долгого времени единственной из них, опирающейся на реальную «низовую организацию», она стала лишь бледной тенью «руководящей и направляющей».
Фото: Глеб Щелкунов, Коммерсантъ / купить фото
При этом биографии подавляющего большинства действующих российских руководителей содержат скромную строку: «член КПСС с 19.. года». Теперь, когда историю самодержавной России, Советского Союза и России после его распада принято считать единым целым, а в прошлом искать одну героическую легитимацию, стараясь не замечать ни ошибок, ни преступлений, такая строка биографии снова будто бы добавляет весомости ее обладателю. Будучи членом КПСС, он словно становится частью ностальгических воспоминаний о советской стабильности — даже если партбилет получен на излете существования Союза, когда он давал возможность заглянуть за продуктовым спецзаказом за пустые полки магазинов, в обмен на право быть персонажем все более злых анекдотов.
Сразу после исчезновения СССР и его единственной партии, в которой состояло более 19 миллионов человек, ситуация выглядела несколько иначе. Вместо военного парада в день 7 ноября показывали страшные фильмы о красном терроре, которые потом, как правило, повторяли к выборам. Выходили на экраны фантазии о честных силовиках, которые, стремясь добыть для молодой демократической республики легендарное партийное золото, вступали в неравный бой с нежелающими отойти от дел коммунистическими бонзами. Но настоящим золотом партии, похоже, оказались кадры: бывшие члены КПСС продолжают оставаться во власти, спокойно используя антикоммунистическую риторику в целях контроля формального представительства формально оппозиционной КПРФ в Государственной думе.
Конечно, перепрыгнуть на новый уровень удалось далеко не всем. Например, у моего отца был друг, работавший в партийной ячейке на одном московском оборонном производстве, а потом перешедший в райком одного из центральных столичных районов. Он всегда улыбкой отвечал на обращенные к нему шутки о партократии, приносил нам из райкома на Новый год относительно пушистую елку вместо совсем уж несчастных ободранных палок с обычного елочного базара и некоторое время уверял меня, что в его трудовую книжку в соответствии с местом работы внесена специальность «профессиональный революционер». В ноябре 1991 года он пришел к нам домой после того, как толпа не очень понятных людей, в руках которых попадались автоматы, вышвырнула его из райкомовского помещения. Видеть близкого человека, только что получившего прикладом в грудь, было страшно, и это как-то исключало ощущение торжества справедливости и заслуженной расплаты. Менеджер среднего звена, он так до конца и не оправился после этого вечера, устроился на бессмысленную работу охранником и случайно погиб лет через десять. Когда кто-то в России говорит о насущной политической необходимости поставить точку в истории советского тоталитаризма, оценить его юридически и раз и навсегда осудить, я всегда вспоминаю этого человека.
В таких случаях принято приводить в пример немецкую денацификацию. Но как-то забывается, что денацификация была результатом сокрушительного военного поражения. И о том, что «декоммунизация» бывшего СССР коснулась бы большей части квалифицированных специалистов, для которых партия десятилетиями оставалась единственным возможным карьерным лифтом. К тому же проводить ее должны были бы члены КПСС, для которых оказалось удобнее сначала не слишком настаивать на полном разрыве с прошлым, а потом и вовсе обращаться к этому прошлому как к утраченному высокому образцу. Биограф Ельцина Тимоти Колтон пытается максимально тонко передать этот момент поиска грани между категорическим отказом от коммунистического наследия с восстановлением символики Империи и отчасти правопреемственности по отношению к ней и опасением выбить почву из-под своих собственных ног. Перестать быть огромным Советским Союзом, полюсом биполярного мира, а заодно и гарантом социальной справедливости, которой по иррациональной инерции ждут миллионы избирателей. За 25 лет без КПСС этот выбор так и не был сделан. Едва ли его легче будет сделать и после того, как коридоры Старой площади покинет последний член этой партии — при условии, что к тому времени такой выбор еще будет кому-нибудь интересен.