80 лет назад родился Пьер Паоло Пазолини — кинематографист, литератор и ученый, оставивший глубокий след в культуре прошлого века.
Советские критики были не так уж далеки от истины, говоря о "кричащих противоречиях" творчества и личности Пазолини. Он был христианином и марксистом, кабинетным ученым и проклятым поэтом, аристократом духа, которого тянуло к плебсу.
Сын офицера, он в девятнадцать лет стал известным поэтом, до тридцати с лишним занимался исключительно литературой, прежде чем войти в кинематограф. Сначала на вторых ролях — был одним из сценаристов "Ночей Кабирии" (Le Notti di Cabiria) Федерико Феллини. Режиссерский дебют Пазолини — фильм "Аккатоне" (Accattone) по его роману "Жестокая жизнь" — появился в 1961 году, а последний фильм "Сало, или 120 дней Содома" (Salo o le 120 giornate di Sodoma), запрещенный цензурой, вышел уже после гибели его автора в 1975-м. Так что весь кинематограф Пазолини поместился в каких-нибудь полтора десятилетия, зато чрезвычайно интенсивных: практически каждый год по большому фильму плюс несколько новелл для киноальманахов.Это была эпоха воинствующей левизны и модернизма. Пазолини стал одним из ее символов. Его "Евангелие от Матфея" (Vangelo secondo Mattei, II) — революционный манифест, а Христос (на роль которого сначала предполагался Евгений Евтушенко) — первый народный мститель. "Теорема" (Teorema) — притча об ангеле-искусителе, который вместо языка проповеди использует секс, соблазняя каждого из членов миланского буржуазного семейства: и отца, и сына, и мать, и дочь. Этот фильм, сначала награжденный Международным католическим кинокомитетом, вскоре был снят с экранов и подвергнут цензурным санкциям: не первый и не последний случай в биографии Пазолини, однажды даже осужденного на четыре месяца тюрьмы. Но, хотя моральный и социальный радикализм всегда отличал этого художника, уже при жизни его с тем же основанием можно было назвать классиком-гуманистом, как и разрушителем-нигилистом.
Не случайны были его сотрудничество на "Ночах Кабирии" и то, что одна из его собственных ранних картин называлась "Мама Рома" и тоже рассказывала о римской проститутке и что играла в ней названная "священным чудовищем неореализма" Анна Маньяни (Anna Magnani). Не случайны упорные обращения к античным ("Царь Эдип" (Edipo Re), "Медея" (Medea)), ренессансным ("Декамерон" (Decameron), "Кентерберийские рассказы" (Racconti di Canterbury)) и экзотическим ("Цветок тысячи и одной ночи" (Fiore delle mille euna notte)) сюжетам. В античности и Возрождении Пазолини, сам бывший человеком Возрождения, искал не только сексуальную раскрепощенность и свободу духа, но также натуральную красоту и столь же натуральное уродство, еще не тронутые декадансом и индустрией современной имиджелогии. Прекрасные юноши и звероподобные старухи со сморщенными крестьянскими лицами населяют и пазолиниевскую Грецию, и Иудею эпохи зарождения мифологического сознания, и Неаполь, и Кампанью, куда режиссер перенес действие новелл Бокаччо, выбрав из них те, что отличаются наиболее архаичным плебейским бесстыдством и стилизовав декор и костюмы под фрески Джотто.
В своей поздней трилогии, завершившейся экранизацией арабских сказок, Пазолини достиг высочайшего уровня живописности, сопоставимого разве что с его современником Сергеем Параджановым, и в то же время эффекта почти документального реализма. Как будто бы с помощью машины времени он проник со своей камерой в иные эпохи, сфотографировал их и вернулся обратно.
Интенсивность поэтической фантазии, обращенность к зрительской интуиции опирались у Пазолини на рационально осмысленную семиотику и лингвистику кинематографа, которым он посвятил несколько фундаментальных исследований. Только с этой высшей точки мастерства можно было приступить к работе всей его жизни — "Сало", где либертинские мотивы де Сада хирургическим путем изъяты из их контекста и пересажены на итальянскую почву времен агонии фашизма. До сих пор этот фильм, полный холодного ужаса и интеллектуального отчуждения, остается одной из самых жутких инсценировок в истории кино. А высаживаясь на туристическом острове Сало и видя антифашистский монумент, не слишком удивляешься, замечая в витрине киоска и календарь памяти Муссолини.
Сразу вслед за "Сало" Пазолини действительно вернулся обратно — к началу своего пути. Он был найден убитым на римском пустыре, посещаемом только сутенерами, бомжами и проститутками обоего пола — точно таком, на каких разыгрывалось действие "Аккатоне". Его убил 17-летний мальчик. Что стояло за этим убийством, осталось одной из загадок истории культуры. Зная Пазолини, можно с равным основанием предположить, что это был секс, ревность, провокация, замаскированный суицид, политическое убийство.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ