Революции начинаются с праздника, а заканчиваются разочарованием обманутых в своих ожиданиях революционеров. Выходят на площадь и ложатся под танки одни. Власть, должности и богатство достаются другим
В 1991-м казалось, что исчезло все — ЦК, обкомы, горкомы, райкомы... Потом выяснилось: казалось зря
Фото: Валерий Щеколдин / фотоархив журнала "Огонек"
Через несколько дней после августовского путча я пришел на Старую площадь. Там было пустынно — ни одного человека. Двери распущенного ЦК КПСС заперты. Оконные стекла уже успели покрыться пылью. Незабываемое зрелище. В советской системе это был центр власти. Но сама система перестала существовать. И общество — вне зависимости от политических взглядов — радовалось счастливому избавлению от надоевшей и опротивевшей всем власти. Революция! А революция — это народная стихия, которая вовлекает в этот водоворот и тех, кто вовсе и не собирался ничего свергать.
Сколько раз потом будут удивляться: куда делись все те, кто участвовал тогда в митингах, демонстрациях, кто требовал перемен? Ведь это были сотни тысяч людей, если не миллионы... А за демократическую платформу на выборах с каждым годом голосует все меньше и меньше. Разочаровались в демократии? Точнее будет сказать, что среди тех, кто провожал в последний путь советскую власть, демократически мыслящих было совсем немного. Что же праздновали остальные?
Исчезла советская власть, исчезло все — ЦК, обкомы, горкомы, райкомы! В те дни начальники вели себя необычно — предупредительно, даже заискивающе. Такого не было ни до, ни после. Они боялись! Потеряли свои кресла все вожди и хозяева жизни, которые столько лет командовали народом. Еще вчера они были хозяевами страны, а сегодня — никто и ничто! А это же и есть настоящий праздник: увидеть крушение тех, кто помыкал тобой...
Власть меньшинства
1991 год поставил немногочисленное демократическое крыло в положение победившей стороны. Абсолютное меньшинство вдруг оказалось властью. Узкий круг молодых политиков и экономистов принял на себя управление страной, не имея для этого ни механизма, ни практической программы. Они намеревались вести долгую борьбу в роли оппозиции, что позволило бы им подготовиться к новой роли. Но путчисты-неудачники спровоцировали революцию, которая очистила политическое пространство.
— У нас не было плана реформ,— говорит Геннадий Бурбулис, который был тогда ближайшим соратником президента России Ельцина,— мы не были готовы к таким форсированным сверхответственным решениям и действиям. Нам не позволили эволюционно находить ответы на исторические вызовы.
В декабре 1991 года президент России Ельцин унаследовал не только кремлевский кабинет своего поверженного соперника президента СССР Горбачева, но и весь груз нерешенных проблем. Тяжелейшее положение в экономике. Магазины опустели. Настроение мрачное. Запас терпения у людей, казалось, исчерпан. Они больше не желали слышать обещаний. Ельцин должен был действовать, и действовать немедленно.
"Желающих в это время прийти работать в правительство было мало,— вспоминал Егор Гайдар.— Многие из тех, кого я тогда приглашал, звал, уговаривал, отказывались. Характерен первый анекдот про наше правительство. Звучал он так: новое правительство как картошка: либо зимой съедят, либо весной посадят".
Почему президент поручил реформировать экономику страны Егору Гайдару? Конечно, на Ельцина действовала магия знаменитой фамилии. Ему приятно было видеть рядом с собой внука Аркадия Гайдара. Но Борис Николаевич не настолько сентиментальный человек, чтобы подчинять кадровые решения велению души. Он почувствовал в Егоре Тимуровиче то, что другим открылось значительно позже,— твердость, упорство и умение добиваться поставленной цели.
2 января 1992 года цены были освобождены на все, кроме хлеба, молока, спиртного, коммунальных услуг, транспорта, нефти, газа и электричества. Ограничения на импорт отменили, и это позволило наполнить магазины. 29 января президент подписал указ "О свободе торговли", отменивший государственную монополию на торговлю, и это окончательно покончило с дефицитом товаров. Но страна, увидев ценники, охнула.
Егор Тимурович сделал невозможное: начал реформировать экономику и, несмотря ни на что, эти реформы продолжал. Уже через полгода было очевидно, что само существо российской жизни изменилось. Со временем станет ясно, что гайдаровские реформы оказались на диво успешными. Рыночная экономика заработала. Однако гайдаровские реформы породили иллюзорные ожидания быстрого преображения. Но надежды не оправдались и сменились горьким разочарованием. Эйфория первого периода новой России была настолько сильной, что затем страну охватила настоящая депрессия — от сознания собственного бессилия. Деньги и власть опять достались кому-то другому. И нет сил это изменить.
Борис Немцов, тогдашний губернатор Нижегородской области, рассказывал, как Ельцин приехал в город, поговорил с людьми, которые возмущались ценами, сел в машину и обреченно произнес:
— Господи, что я наделал...
Для него утрата народной любви была невыносима. На Съезде народных депутатов "хозяин" Кемерово Аман-Гельды Тулеев бросил Ельцину:
— Борис Николаевич, вы россиян обманули. Все, что можно разрушить, вы уже разрушили. Больше разрушать нечего.
Если бы правительству Гайдара позволили поработать подольше, избежали бы многих трудностей, с которыми потом столкнулась страна... А так период реформ затянулся на многие годы. И, уходя с поста президента, Ельцин попросит прощения у сограждан за то, что "многие мечты не сбылись".
Процесс приспособления к новым правилам жизни оказался невероятно сложным. Самое болезненное — даже не потеря сбережений, а утрата надежности бытия. Государство больше не гарантировало работу и зарплату, получение образования и бесплатного жилья. В советские времена квартиру ждали десятилетиями (многие так и не дождались), но была надежда...
Трудно было примириться с утратой привычного социального статуса. То, что недавно считалось почетным, перестало быть таковым. Ветераны органов госбезопасности или профессиональные партийные работники обнаружили, что их профессия вовсе не так почетна. Юристы важнее офицеров.
Невероятно преуспевшие и внезапно разбогатевшие молодые (и не очень молодые) люди не воспринимались как заслуживающие уважения. В представлениях общества сохранялась прежняя иерархия: значимы те, кто служит государству. Торговля, сервис, бизнес — занятия второго сорта. Люди, добившиеся успеха, вызывали злобу и зависть. Считалось, что разбогатеть можно только неправедным путем.
Схватка из-за корыта
Помню, как возмущались и злобились лишенные власти. Один из сотрудников ЦК КПСС с ненавистью писал о недавних сослуживцах, которые в 1991-м перешли на сторону российской власти: "Оба мои бывшие хорошие товарищи по аппарату. В этот день мы с ними оказались по разные стороны — не баррикад, а корыта. Они — с той, где берут, а я — где отнимают".
Отлучение от корыта оказалось недолгим. Оно, что называется, и остыть не успело. Система распределения благ, основанная на личных связях, легко приспособилась к новым условиям. Новое состояло в том, что открылись радости, о которых советские чиновники и мечтать не могли. Должность стала рассматриваться как инструмент зарабатывания очень больших денег.
Самыми богатыми людьми стали бывшие директора, тихо приватизировавшие целые отрасли. То, чем они управляли по должности, превратилось в их личную собственность. Основные коммерческие банки были созданы еще до Гайдара с Чубайсом. Владели ими директора крупнейших государственных предприятий. Они перекачивали в свои банки бюджетные деньги, которыми распоряжались. Поскольку они избегали публичности, то остались неизвестными, и ненависть общества обрушилась на других.
Сформировался особый, клановый капитализм. Его характерные черты — непрозрачность и тесное сращивание с государственным аппаратом. В такой системе чиновники распоряжаются бюджетными средствами в пользу определенных экономических кланов. Кланы контролируют рынки и не позволяют появиться конкурентам. В тесном сотрудничестве с силовиками. Бюрократия превратилась в касту, неэффективную и развращенную невероятными возможностями личного обогащения.
Без связей на всех этажах бюрократического механизма много не заработаешь: большие деньги раздают крупные руководители, и чиновники с каждым годом все дороже оценивают свои услуги бизнесу. Появление олигархов было бы невозможно, если бы за каждым из них не стояли сильные мира сего, получившие свою долю. Не бизнес покупал власть в России, а власть выращивала большой бизнес, который подчиняла себе.
Многие изумленно вопрошают, откуда взялось столько бандитов и прохиндеев, связывая их появление с демократией и реформами. Все эти люди не свалились с Луны. Они выросли и сформировались в советской системе. Не точнее ли будет заметить, что разрушение нравов произошло задолго до перемен в нашей жизни?
Новую власть люди поначалу поддержали и голосовали за демократически настроенных политиков не потому, что полностью разделяли их политические и моральные ценности, а потому что они обещали все устроить, наладить жизнь ко всеобщему удовольствию. У нас любят цитировать фразу из популярного фильма "Брат-2": кто прав, у того и сила. Нет, в нашей стране иначе: у кого сила, тот и прав. В 1991 году, видя, как рухнула советская власть, многие ошибочно решили, что старую силу одолела новая. Спешили к ней присоединяться. Достаточно быстро убедившись, что новые люди у власти — вовсе и не сила, отвалили.
И у тех, кто откровенно радовался падению власти в 1991 году, и у тех, кто в те дни сидел дома, было одно общее. Они с нетерпением ожидали, когда в стране все наладится. С интересом наблюдали за действующими лицами. Раздражались, видя, что не очень-то получается. Но сами палец о палец не ударили. Из всех печальных слов, которые только можно произнести, самые печальные таковы: "Все могло быть иначе". Вспоминая 1991 год, не скажешь: все могло быть иначе. Просто тогда мы не знали, что из пропасти, в которую упали столетие назад, выбираться, в кровь обдирая локти и колени, нам еще долго. А то и назад можно рухнуть.
Конец 1991 года — это не только время, когда распался Советский Союз. Одновременно рождалось новое российское государство. Формировалась система управления и взаимодействия между властью и обществом. Закладывались традиции политической жизни, отношений внутри истеблишмента, правящего класса. 1991 год — время морального протеста против прежней системы. Обретенные тогда свобода и право самому распоряжаться своей жизнью изменили страну. Очистилось и ожило само духовное пространство. России вернулось многое из того, что утратили в 1917-м. Демократические преобразования и либеральные реформы заложили базу для серьезных экономических успехов. Но... чуда не случилось: в основе большой политики лежат изощренные интриги и даже благие цели достигаются весьма низменными средствами. А чиновниками на высоких постах руководят обычные человеческие чувства — зависть, корысть, властолюбие. Оттого так часто торжествовали сомнительные принципы, складывались дурные традиции, особенно в кадровой политике. Борьба за должности и влияние, за большие деньги, за близость к первому человеку раздирала молодую российскую власть.
Система распределения благ, основанная на личных связях, легко приспособилась к новым условиям. Новое состояло в том, что открылись радости, о которых советские чиновники и мечтать не могли. Должность стала рассматриваться как инструмент зарабатывания очень больших денег
Спящий режим
В 1991 году победу одержали демократы, но не демократия. Ее еще следовало создавать долго и методично, а торопившаяся новая власть предпочла опереться на сохранившийся от советской власти государственный аппарат, что казалось весьма прагматичным решением. Реформаторы полностью сосредоточились на экономике и уделяли мало внимания изменению судебной системы (поэтому и сегодня судьи считают себя частью карательного аппарата), правоохранительных органов, вообще политике — тогда как следовало помогать становлению партий и местного самоуправления.
Важнейшие институты советской системы остались неизменными. Жизнь сохранила прежнюю иерархию: значимы только те, кто служит власти. И многие заранее согласны с тем, что аппарат, то есть начальство, высшие чиновники, имеет полное право командовать. Готовы терпеть, слушаться. Правильно голосовать. Возмущаться чужими. Восхвалять своих. Как велено...
Суд, прокуратура, ведомство госбезопасности, органы внутренних дел сохранились как инструменты контроля над страной. Некоторое время, пока высшие посты занимали люди с демократическими убеждениями, эти структуры словно пребывали в летаргии, находились в спящем режиме. Прокуроры и следователи, чекисты и милиционеры, отодвинутые революционными переменами в сторону, с обидой и раздражением, а то и с плохо скрываемой ненавистью следили за деятельностью молодых реформаторов. Ждали, когда вновь придет их время. Дождались.