Театральный режиссер Валерий Фокин представил в Центральном доме кинематографистов свою экранизацию рассказа Франца Кафки "Превращение". Одноименный спектакль Фокина, пользовавшийся большим успехом, семь лет шел в "Сатириконе" и был снят из репертуара лишь в конце прошлого года.
Есть нечто кафкианское в том, чтобы изъять из обращения отличный спектакль и вместо этого выпустить неудачный фильм. Хотя безусловно прав Константин Райкин, исполнитель главной роли в театральном "Превращении", считающий, что спектакли надо прикрывать до появления первых признаков загнивания. И несомненно прав Валерий Фокин, в интерпретации которого предыстория возникновения фильма выглядит так: "Когда спонсоры предложили деньги на фильм, я сразу же среагировал". Глупо было бы не среагировать. Ужасно интересно только, кто эти спонсоры, которые сами пришли и предложили экранизировать не Маринину, не Агату Кристи и даже не Достоевского, а тихого кошмарного Кафку. Может, производители инсектицидов?
Заручившись финансовой поддержкой, Фокин решил делать не экранизацию спектакля, а начать все как бы с чистого листа: "В кино может получиться более подробное, совершенно неожиданное исследование жизни этого персонажа, главного героя, и вообще кафкианской атмосферы. Потому что театр имеет свои возможности, а кино — совершенно другие". Кино, конечно, кой-какими возможностями располагает, но обязанностей у него больше, чем возможностей,— прежде всего это обязанности перед зрителями, которых надо развлекать. Показывать в зале на 600 человек то, что интересно лишь 60,— значит умножать количество абсурда в и без того абсурдном мире. Но, вероятно, для Фокина абсурд притягателен не менее, чем для Кафки.
Фильм начинается не с превращения героя в насекомое, а с того же, с чего началась история кино: с прибытия поезда. Из поезда выходит герой, Грегор Замза, коммивояжер, которому предстоит своей метаморфозой до невозможности огорчить родителей и младшую сестру. Рассказ Кафки — одно из самых гнетущих произведений о семейной жизни, персонажи которого видят кошмарного монстра в своем сыне и брате, хотя в нем и после превращения гораздо больше человеческого, чем в них самих. По-разному можно поступить, визуализируя эффектную Кафкину метафору. В Комсомольске-на-Амуре поставили оригинальный спектакль, где главный герой сидел в своей комнате и вообще не появлялся, а все внимание было сосредоточено на его родственниках. Можно было бы, наоборот, если уж речь идет о кино, показать мир глазами Грегора, которого постепенно покидает человеческое зрение. Можно сделать и вовсе фантастический триллер и при известных затратах достичь немалой зрелищности, но такой подход был противен Фокину, отказавшемуся даже от компьютерной графики и положившемуся на актерскую игру. То есть, поразмыслив о кинематографических возможностях, режиссер решил, что театральные все-таки вернее.
Некоторыми кинематографическими удобствами Фокин тем не менее воспользовался. Например замедленной съемкой — она пригодилась, когда надо было передать ужас родителей и начальника, первый раз видящих Грегора в его новом обличье. Крупный план опрокинутого кофейника и льющегося кофе оказался при этом очень кстати. Несомненным достоинством кинематографа является и то, что не надо строить сложные декорации, чтобы герой ползал по стенам и потолку,— достаточно перевернуть камеру, и Грегор сможет поиграть с люстрой. Еще в кино можно показать придуманные режиссером фрейдистские сны героя: Грегор бегает по поезду от своего управляющего, открывает дверь одного из купе и видит там отца, который перепиливает скрипку. Все это разнообразит визуальный ряд, но не проясняет, в чем для режиссера заключается смысл кафковского рассказа про неразделенную любовь к собственным родителям.
Но главный просчет — это выбор Евгения Миронова на главную роль. Те, кто видел спектакль, помнят, что Райкин действительно превращался в насекомое прямо на глазах изумленной публики. Миронов до превращения не снисходит. Он так и остается не то чтобы человеком, а кинозвездой, которая ползает по полу на животе и иногда высокомерно шевелит пальцами рук и ног. Однообразное ползание Миронова надоедает очень быстро. Через пятнадцать минут после начала какие-то пожилые леди с ридикюлями поняли, что ошиблись местом проведения досуга, и стали перелезать через меня в сторону выхода. "Куда же вы? — закричала я шепотом,— неужели Кафку не любите? Сейчас ведь самое интересное начнется!" Старушки ринулись вниз по лестнице, зато мужик из переднего ряда откликнулся на обещание самого интересного: "Что, размножаться будет?" Обнадеженный, он досидел почти до самого конца.
Природа кинематографических изобразительных средств, о которой Фокину, как человеку культурному, думать неприятно, связана с массовым характером зрелища, с тем, что большинство кинозрителей ждут, когда герои начнут "размножаться". Вот в Голливуде быстро изготовили бы из "Превращения" приличную фантастическую мелодраму: измученный Грегор сбегает от своих нечутких родственников в окно по водосточной трубе. После долгих скитаний его подбирает молодая красивая ученая, которая найдет лекарство, превращающее его обратно в человека. А там и за размножением дело не станет. Представляете: сумерки, дождь, Джулия Робертс, перепрыгивая через лужи в своих босоножках от Prada, несет на руках, как солдат-освободитель, метрового жука, к которому на компьютере подрисована голова Тома Круза.
ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА