В Швейцарии делают самые дорогие и качественные часы — половина стоимости в их мировом производстве создана ее часовщиками. А самые дорогие часы в Швейцарии делает женевская мануфактура Patek Philippe. Почему, рассказал в интервью "Ъ" владелец и глава марки ТЬЕРРИ СТЕРН.
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов
— Выпущенные в 1943 году часы Patek Philippe месяц тому назад были проданы на аукционе Phillips за $11,136 млн и стали самыми дорогими наручными часами мира. Куда теперь стремиться? Все рекорды ваши.
— Мы к этим рекордам прямого отношения не имеем. Часы, только что проданные в Женеве, мы выпустили из рук в 1943 году, и стоили они тогда, если я не ошибаюсь, 2300 франков. Деньги по тем временам большие, но не заоблачные. С тех пор мы их не видели. Мы не претендовали на покупку, потому что такие же часы есть в нашем музее, и нам этого достаточно.
Что я могу сказать? Это очень хорошо для репутации марки, но этим мы обязаны коллекционерам, которые хотели завладеть этими редкими, даже исключительными часами. Сами знаете, если на аукционе хотя бы два человека хотят купить одну и ту же вещь, цена может подняться очень высоко. Я тоже был в зале и, конечно, ушел очень довольным.
— Что влияет на цену часов и появятся ли новые рекордные вещи? Можете ли вы предвидеть будущие аукционные достижения, когда выпускаете современные модели?
— Мы делаем редкие часы, и я уверен, что за некоторые вещи, которые мы выпускаем сейчас, через годы будут так же драться. Предвидеть это невозможно, но логика говорит, что, если мы покупаем единственную в своем роде вещь, подписанную Patek Philippe, мы знаем, что она по крайней мере сохранит свою стоимость, а то и увеличит ее. Все зависит от редкости, сложности часов и от того, кому они будут принадлежать. Если три критерия соединились, часы хорошо продадутся. Первые два критерия — в нашей власти. Третий — в вашей. Повторюсь: рекордные часы покупали не мы, их покупали фанаты и клиенты Patek Philippe. Но это и означает, что у нас не только самые дорогие часы, у нас самые качественные клиенты.
— По последним данным Federation de l`industrie horlogere suisse, экспорт часов в октябре уменьшился по сравнению с прошлым годом на 16%, или на 1,7 млрд швейцарских франков. У швейцарских часовщиков проблемы. Надеетесь, вас это не коснется?
— За 177 лет существования мы повидали немало кризисов. Последний ударил в 2008 году, правда, он быстро прошел, и многие поспешили его забыть. К сожалению, многие часовые марки не были достаточно предусмотрительны. Страдают сейчас в основном большие группы, которые хотели двигаться слишком быстро. Они надеялись на Индию и Китай, особенно на Китай, и стали слишком много производить часов, чтобы насытить этот, казалось, бездонный рынок. Ошибка, которой мы избежали.
— Вы не были так доверчивы к Азии?
— Мы были очень осторожны, мы не ломились в Китай так агрессивно, как другие. В 2008 году многие люди мне говорили, что это просто глупо, что я недооцениваю возможности Азии и упускаю верные деньги. Но вот теперь у меня все в порядке, потому что я не увеличивал количество выпущенных часов им в угоду, у меня нет неликвидов, которые лезут из всех щелей. Напротив, мы придержали наше производство, мы в течение последних лет ограничивали наши поставки. Что сейчас происходит? У нас снизилось производство на несколько процентов, но это нам не повредит, а в перспективе поможет.
— Замедление развития в Китае, таким образом, ударило по Швейцарии. Но ведь Швейцария в этом не виновата. Часовщики как работали, так и работают...
— Можно ссылаться на мировую конъюнктуру, это справедливо. Но когда мы говорим о часовщиках, кризис пришел не только снаружи, он был создан в том числе на их же предприятиях. Они производили свои вещи в количествах, которые, на мой взгляд, были неразумны, вот кризис и явился. Запустить производство сложно, но остановить его еще сложнее. Марки вынуждены увольнять работников, потому что слишком много наняли. Столько не нужно. Я смотрю на это с грустью, понимаю, как печально для них терять людей, особенно тех, которых они наняли и обучили. Это тяжелый выбор, но они его сделали не сейчас, а несколько лет назад. И сегодня они должны за него расплачиваться.
— Вы не испытываете кризиса перепроизводства. Насколько я знаю, у вас другие проблемы — часов, которые вы выпускаете, не хватает для всех желающих. Сколько часов вы делаете в год?
— 60 тыс. Среди них главное место занимает механика — калибры с автоматическим и ручным подзаводом, а также небольшой процент кварцевых. Их количество снижается, потому что женщины теперь предпочитают механические часы. На будущий год мы остановимся на этом уровне, может быть, даже еще немного уменьшим производство. Во-первых, потому что, когда кризис на дворе, не стоит слишком много предлагать, а во вторых, для меня качество всегда было важнее количества. Patek Philippe никогда не станет маркой, которая делает миллион часов. У нас семейное предприятие, и за моей спиной не стоят акционеры, которые торопят: "Нам нужны деньги, наличные. Быстро-быстро-быстро".
— Вы сейчас строите новые корпуса возле своей фабрики в районе План-лез-Уат, которые должны войти в строй через два года. Хорошая ли это идея в кризис?
— Так у нас было всегда. Когда мы начинали строить новый дом, ударял кризис. Так что считайте это традицией, доброй или недоброй.
Это долгосрочные вложения, мы строим на собственные деньги, без заемных средств, и это давно планировалось. Нам нужны новые площади, потому что производство браслетов и корпусов расположено в Перли, а это далеко, и я хочу, чтобы все было вместе. Многие детали мы сейчас производим в здании, которое мы в свое время купили у L`Oreal и перестроили, но ему пора на покой. Нам необходимы склады, мы делаем 16 млн деталей в год для сборки и сервиса. Мне нужно гораздо больше места для реставрационных и гарантийных мастерских. Как вы знаете, мы единственная в мире компания, которая готова обслуживать и чинить все свои часы начиная с 1835 года. Если вы мне принесете часы, которым 100-150 лет, мне понадобятся и современные им машины, мне понадобятся часовщики, причем опытнейшие мастера, способные от "А" до "Я" проводить детали по старым образцам. Поэтому мы решили в этом же здании разместить свою школу для часовщиков и художников — граверов, эмальеров.
— Почему бы вам не купить какое-нибудь историческое здание по соседству, чтобы перенести туда реставрационные и художественные мастерские? И польза для дела, и красивая витрина...
— Нам не нужно никаких старинных замков или деревянных шале, которыми другие марки хвастаются перед клиентами и журналистами. Если вы хотите производить качественные вещи, вам нужно здание — эффективное и современное, все эти шале для меня просто пыль в глаза, это не имеет отношения к делу. Это шоу-бизнес, а Patek Philippe не занимается шоу-бизнесом.
— Вы все свои детали и компоненты делаете сами?
— На 99%. Мы покупаем сырье. Мы покупаем некоторые винты, некоторые изготавливаем сами. Мы покупаем спирали, но все меньше и меньше. Циферблаты мы делаем свои, но продолжаем работать и со сторонними поставщиками, старинными партнерами, которые все время были с нами, хотя нам и не принадлежат. Без поставщиков и исполнителей не обойтись, но вы должны все уметь делать внутри, потому что это возможность сравнивать, контролировать качество твоего продукта и того, который ты получаешь. Отец всегда говорил мне: "Если ты хочешь иметь детали, которые были бы сделаны с качеством Patek Philippe, делай их сам".
— Значит, не все так плохо и у вас есть рецепты лекарства от кризиса?
— Для того чтобы пройти через кризис без потерь, не нужно никакого волшебства. Вы должны быть очень внимательны к количествам, которые вы производите. К качеству, которое вы держите, и новинкам, которые вы представляете. Отделять реальные опасности от мнимых, о которых говорят журналисты. Я не боюсь никаких электронных гаджетов. Мы с ними не конкуренты. Наоборот, мне кажется, что люди сейчас тянутся к классике часового мастерства. А что такое классика в нашем деле? Это Patek Philippe, это и Rolex, конечно, и потом две-три другие хорошие марки, которые тоже стараются делать красивые вещи, как им ни мешают акционеры. В общем, у меня нет лекарств от кризиса, но мы всегда делали прививки. Большими дозами здравого смысла. И дозами храбрости.
— В чем ваша храбрость и в чем смысл?
— Не сдавайтесь слишком быстро запросам рынка и легким деньгам — это главная проблема сейчас. Не жмите на газ, если не умеете тормозить. Я не скажу, что мы безукоризненны, такого нет, но я скажу, что мы более предусмотрительны. Мы же не два года назад родились на свет, и мы тоже делали ошибки и учились на них. Мы их до сих пор делаем.
— Ваша недавняя ошибка, о которой вы лично могли бы пожалеть...
— Моя ошибка? Недавно мы выпустили отличные часы, но в слишком маленьких количествах. Это вечная дилемма, я не только должен быть осторожен, чтобы не сделать больше, чем надо, я не должен сделать и меньше, чем надо. Это тоже рассердит клиентов, не так уж приятно собирать за столом, где вы представляете новые часы, 50 випов, понимая, что вы сможете продать им максимум пять, а то и одни. Это тоже может быть ошибкой. Грубой. Вы демотивируете своих верных клиентов, которые скажут: "Они меня держат за дурака, в любом случае это ни к чему, я их все равно не получу". Вот в такую ловушку я недавно попался. Лучше ошибиться в этом направлении, чем в другом, но я понимаю, как неприятно ждать свои заказанные часы два или три года.
— Как теперь ждут ваши стальные спортивные Nautilus, 40-летие создания которых вы отметили в этом году? Вы их тоже слишком мало выпускаете?
— Для меня так слишком много! С другой стороны, это вещь, которую каждый хочет. Почему? Да я понять не могу!
— Может, вы ревнуете? Известно, что это были ваши первые часы Patek Philippe.
— Нет, не ревную, хотя мне всегда нравились эти стальные спортивные часы, немного для нас необычные. Но даже я не пойму, почему мода на них не проходит 40 лет. Однако я должен делать огромные усилия, чтобы этой моде не поддаться. Я не хочу быть монопроизводителем. Пусть весь мир ждет от меня стальных "наутилусов", я буду делать их ровно столько, сколько считаю нужным. Осторожность нужна. Один продукт не делает марку. Надо иметь целую гамму, это жизненно важно. Потому что если у вас есть главный продукт, в тот момент, когда его продажи замедляются, все рушится. Лучше мы сделаем новый сложный календарь в золотом корпусе. Мы не можем впадать в сталь, как это делают все вокруг, ссылаясь на то, что люди сейчас не хотят тратиться на золото. Это не наш путь, сталь у нас всегда будет скорее исключением.
— Сейчас другие марки стараются выпустить как можно больше разнообразных моделей, чтобы занять все возможные ниши.
— Вы полагаете? Может быть. Мне кажется, это тоже нарушение логики. Приходит новый генеральный директор, ему надо показать, что его не зря назначили, он начинает все менять, всюду лезть, но это не очень полезно. Классические марки берутся за все — за спорт и фэшен. Если в моде это еще как-то возможно, то в часовом деле это точно не пройдет. Не будет оценено ни конечными клиентами, ни поставщиками. Нет, это не признак силы. Они пытаются занять все ниши, стучатся во все двери: какая отзовется, потому что не знают, что им делать дальше.
— Как вам работается с русскими клиентами? Изменились ли они за то время, пока вы присутствуете в России?
— Интересно видеть эволюцию спроса. Вы говорили о "наутилусах", так вот ваши русские хотят "наутилусов", да побольше, хотя совсем недавно они хотели только сверхсложных Sky Moon Tourbillon или Celestial, очень дорогих, очень заметных. Теперь произошло изменение менталитета, похоже, явилось новое поколение, которое живет не так демонстративно и носит более скромные на вид часы. И это мне очень нравится. Проблемой в России для нас всегда было то, что ваши соотечественники хотели покупать только исключительные вещи. И было тяжело им говорить: нет, выбирайте часы из базовых коллекций. Так вот, это изменилось, у вас появились клиенты, которые хотят Nautilus, Twenty 4 или Aquanaut, но остались и те, кто ищет минутный репетир, который мы тоже им с радостью поставим.
— Ваш партнер в России — компания Mercury. Не собираетесь ли вы выйти на русский рынок самостоятельно, как это сделали в последнее время многие?
— У нас всего три собственных магазина — в Женеве, Париже и Лондоне. Больше нам не нужно. Мы не марка для туристов, мы ориентированы на местные рынки и хотим работать с местными клиентами. Если вы работаете с локальной клиентурой, то вы работаете с локальными продавцами — они лучше знают своих соотечественников. Mercury понимает, как с ними вести дела. Такой стратегии мы придерживаемся во всем мире в отношениях с 440 нашими партнерами. Москва — не исключение.
— Многие марки работают с "послами", "друзьями" и "подругами", ассоциируются с событиями, яхтами, машинами, футбольными командами. Почему Patek Philippe этого не делает?
— Мне это неинтересно и не нужно. Польза от этих союзов для меня сомнительна. И потом: если я ассоциируюсь с футбольной командой, а команда проиграет? Яхта утонет, а автомобилисты снизят качество и попадутся на обмане покупателей. И с людьми то же самое. Вчера он образец для молодежи, а сегодня — педофил или мошенник или лечится от наркотиков. Нет, мои звезды, послы и друзья, мои союзники — это только мои часы.
Компания Patek Philippe
Досье
Часовая мануфактура была основана поляком Антуаном Норбером де Патеком и чехом Франсуа Чапеком в 1839 году. С 1844 года марка называется Patek Philippe — место Франсуа Чапека занял француз Жан-Адриен Филипп.
С 1932 года предприятие принадлежит семье Стерн. Первое поколение владельцев, братья Шарль и Жан Стерны, будучи поставщиками циферблатов, смогли купить марку, стоявшую на грани разорения. Следующим главой компании стал сын Шарля — Анри, затем его сын Филипп и затем Тьерри Стерн — Патек четвертый.
Patek Philippe SA имеет производство под Женевой в План-лез-Уат и в Перли, а также несколько партнерских предприятий. Компанией, которая на 100% принадлежит семье, руководит совет директоров, председателем которого является Тьерри Стерн, а почетным председателем — его отец Филипп Стерн. Состояние семьи достоверно неизвестно, но в Forbes два года назад его оценивали в $3 млрд.
Тьерри Стерн
Личное дело
Родился в 1970 году. После окончания женевской Ecole de commerce прошел курс в Школе часовщиков, затем работал в разных подразделениях семейного предприятия Patek Philippe. Работал в Нью-Йорке, руководил продажами в Германии и США, занимался разработкой и дизайном новых моделей, в 2006 году стал вице-президентом марки, а в 2009 году сменил своего отца Филиппа Стерна на посту президента и главы совета директоров.