На Ладоге и на Финском заливе в решающую стадию вступил лов корюшки. Все чаще приходят сообщения об оторвавшихся льдинах, все больше рыбаков становятся жертвами своего рокового увлечения. Специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ тоже вступил на предательски тонкий лед, чтобы попытаться выяснить, в чем же состоит это хваленое рыбацкое счастье и почему рыбаки готовы ради него идти на дно.
На 58-м километре берега Финского залива, в лесу, стояло десятков пять машин. К нам подошел человек с тетрадкой в руках и сказал, что парковка в этом лесу стоит 30 рублей.
— Зато надежно,— сказал он.— Некоторые, правда, паркуются бесплатно, прямо на льду. Но никаких гарантий.
Он показал на лед Финского залива. В нескольких километрах от нас чернело несколько точек.
— Это их машины: самих рыбаков-то отсюда не видно. Ленятся пешком ходить.
— А не боятся они?
— Они ничего не боятся,— с какой-то непонятной гордостью ответил охранник.— Такие уж это люди. Ведь на днях тут 400 человек оторвались и поплыли. И вот теперь похолодало, только-только воду опять льдом затянуло — они уже снова здесь. А что вы хотите? Корюшка идет!
— Ну вот оторвались они — и что? Спасли их?
— Конечно, спасли,— уверенно махнул он рукой.— Почти всех.
Тут подъехала еще одна машина. Из нее вышли два рыбака, постояли на льду, попрыгали на нем и вернулись к машине.
— Что? — спросил я.— Тонко? Не пойдете ловить?
— Как же это? — удивился один.— Как раз пойдем, а не поедем. Просто хотели на машине, но поняли, что шансов сегодня вообще-то мало.
Снасти бы делать из этих людей
Рыбаки были образцом благоразумия. Честно говоря, стало даже не очень интересно. Не такими их только что описывал охранник лесной парковки. И не про них были лаконичные строки телеграфных агентств с пометкой "срочно": "Оторвалась льдина с рыбаками... Брошены все силы спасателей Ленинградской области... Толщина льда составляет 245 миллиметров и все время уменьшается... Признаков паники на льдине нет..."Мы пошли вместе. Эти люди шли очень уверенно и не смотрели себе под ноги. Лед между тем был местами откровенно черный, то есть самый опасный в это время года. Идти было долго. Я спросил, как в этом году клюет корюшка.
— Вот все говорят, что мы, рыбаки, придурки,— молниеносно ответил Виктор Иваныч.
— Ну почему все? — слабо возразил я.— Не все.
— Все,— уверенно сказал этот человек, Виктор Иваныч Синюков.— Стоит в метро зайти с ледобуром, как все начинают говорить. Поэтому мы стараемся ездить на машинах. Так вот, я считаю, что это не так. А корюшка клюет как обычно.
— А почему не так? — не удержался я.
— Объясню. Придурки знаешь кто? Те, кто на Северный полюс ходит. Вот настоящие придурки!
— Погоди,— поправил его товарищ.— А кто в горы ходит, разве не придурки? И, между прочим, поднялись на эту свою гору, а там ни одной корюшки. А мы килограммы уносим.
— Конечно,— согласился Виктор Иваныч.— А их, между прочим, спасают совершенно бесплатно. А с нас деньги берут. Мы, правда, не даем.
— Конечно, и с нами всякое может случиться,— рассудительно добавил его товарищ.— Смотри, какая трещина!
Под ногами и правда была трещина сантиметров в десять.
— Так через нее надо просто перешагнуть, и все,— убежденно сказал рыбак.
— Еще можно назад повернуть,— сказал я.
— Смысла нет,— объяснил мне Виктор Иваныч.— Смотри, уже сколько прошли.
Я обернулся. Лесной парковки не было видно. Я уже и самого-то леса почти не видел. Смысла и правда не было. Мы пошли дальше.
— Это несерьезная трещина,— сказал Виктор Иваныч.— Метров 30 длиной. Льдина не оторвется, не бойся. А еще знаешь, кто придурки? Кто в этих трещинах рыбу ловит. Есть среди нас и такие,— добавил он, и тоже с какой-то непонятной гордостью.
— Но ведь там, впереди, люди на машинах! — воскликнул я.— О чем они думают?
— Ну и что? Объедут они эту трещину.
— А если не заметят?
— Перескочут.
— А если нет?
Он задумался. Потом вдруг буквально просиял:
— Ну вот смотри. Ездил я на Ладогу. Рыбалка в 24 километрах от берега. И что, я эти 24 километра пешком пойду?
Он смотрел на меня как победитель. Он и был победитель.
Уже легко можно было различить фигуры рыбаков. Их было человек сто. Сидели они, скрючившись над лунками, как ни странно, довольно компактно. Я подумал, что это, видимо, мера предосторожности — на случай, если все-таки оторвет. Не такие уж они и придурки, в самом деле.
— Идем к тем, кто вон там, правее,— оглядевшись, сказал Виктор Иваныч.— У них вроде получше клюет.
Я понял, почему рыбаки сидели так компактно. Они группировались вокруг тех, у которых клевало.
Пока Виктор Иваныч сверлил лунки, он успел рассказать мне о происшествии, свидетелем которого стал только вчера. На бескрайнем льду залива столкнулись две машины, "шестерка" и "девятка". Столкновение было практически лобовое. "Девятке" при этом досталось больше. А еще больше досталось водителю "девятки", которого до крови избил водитель "шестерки". Тот был уверен, что это "девятка" нарушила правила, не уступив дорогу. Мужественный водитель "девятки" с риском для жизни утверждал, что почему-то нигде не видел знака "Уступи дорогу", да и вообще склонен был вызывать гаишников. Его машина, как потом выяснилось, была застрахована, и ему позарез нужна была справка для страховой компании.
— Вот это я понимаю! — восхищенно сказал Виктор Иваныч.— Вот это съездили люди на рыбалку!
Суровый бой ведет ледовая дружина
Он попросил у соседей одну рыбешку, разрезал ее на тридцать ровных кусочков и стал насаживать на крючки. Корюшку ловят на нее саму. В это время корюшке все равно, на что клевать. Так же, видимо, как и рыбакам все равно, по какому льду за ней идти. Корюшка и рыбаки очень похожи. Их привлекают риск и опасность. И у тех, и у других есть шанс. Рыбак ведь может и не оторваться на льдине, а корюшка может и сорваться с крючка. Так что тут не все так просто.Пока я думал обо всем этом, одна "Нива", припаркованная возле нескольких лунок, завелась и поехала к берегу, с ревом набирая скорость. Она мчалась со скоростью километров, наверное, сто, и это был еще не предел.
— Иначе нельзя,— сказал Виктор Иваныч.— На малой скорости трещину не проскочишь.
Я вспомнил, как он говорил, что трещину можно и объехать. Это он, конечно, соврал. Настоящий рыбак не может объехать трещину. Он ее может только проскочить.
Возле нас уже сверлились два рыбака. Где-то далеко послышались разрывы снарядов.
— Танковый полигон рядом, Каменка,— пояснили мне.— Учения начались. От них только новые трещины во льду, и больше ничего.
Я вспомнил про трещину, через которую мы перешагнули. Наверное, она стала больше.
А они уже разговаривали о том, что у одного рыбака на днях, когда он на машине заехал на лед, корюшки наловил и назад собрался, аккумулятор сел. А все, кто мог дать "прикурить" от своих машин, уже уехали по домам, потому что стало смеркаться. Так что он остался на ночь. Зато окуней наловил. Ведь в ночной рыбалке тоже много плюсов. А утром ему дали "прикурить", но он уже сам никуда ехать не захотел.
Тут стало клевать. Я ненадолго отвлекся. Потом, к сожалению, услышал, что полчаса назад один рыбак провалился по колено. Правда, по своей вине — едва ли не в первый раз вышел на лед. Это было слишком на сегодня. Я все бросил, на все плюнул и пошел к берегу. Ориентировался по жестяным банкам из-под пива и бутылкам из-под водки "Айсберг". Дорогой много думал о той трещине. Но как ни странно, не обнаружил ее. Правда, и вышел в полукилометре правее парковки, у так называемого верхнего створа — своего рода маяка, который указывает край фарватера кораблям, идущим в порт и из порта.
Створ охранял инспектор морской службы безопасности Владимир Кузьминов. Он сказал, что во время последнего отрыва под воду ушло не меньше пяти машин, а рыбаков вообще никто не считал. Оставшихся сняли флотские спасатели с помощью буксиров, которые подошли прямо к краю оторвавшейся льдины. Эти спасатели произвели хорошее впечатление на рыбаков, потому что не угрожали, как эмчеэсовские, взять деньги за спасработы и не оставляли на льдине улов и снасти спасенных.
— А кому-то и по морде могли дать,— поморщившись, как от неприятных воспоминаний, сказал Кузьминов.
Между прочим, он перечислил основные причины, по которым рыбаки отказывают себе в самом необходимом и специально берут на рыбалку белые простыни, чтобы, если, не дай бог, унесет, можно было накрыться ими и спрятаться от поискового вертолета МЧС в надежде, что льдину, может, прибьет как-нибудь само собой к береговому припою.
— Странные люди все-таки рыбаки! Мы пытаемся останавливать машины,— пожал плечами Кузьминов,— не пускаем на лед, объясняем, что вода здесь только что заросла льдом, а они ведь уверены, что это мы с них пытаемся денег взять за парковку. А нам не нужны деньги! Пешком они, что ли ходить, разучились?
Нет, не все, конечно, разучились ходить пешком.
Мы встретили одного пешехода на следующий день на льду Ладожского озера. Лед тут был еще чернее, чем на Финском заливе. Рыбаков на озере было не очень много, мы за день объехали едва ли не все озеро (вдоль берега) и наконец оказались на знаменитой Дороге жизни, которая привела нас в само озеро. Так и должно было, по идее, произойти. На берегу стоял небольшой бетонный мемориал, посвященный Дороге жизни. Он служил ориентиром рыбакам, возвращавшимся откуда-то издалека. Было ясно, что издалека, потому что на несколько километров от берега была мертвая зона, никакой рыбы — слишком мелко для нее. Весь лед у берега был в мелкой сетке трещин и в черных промоинах. Слева и справа плескалась открытая вода. По льду, впрочем, шли два человека. Один все сверлил буром лед вокруг себя и как будто бессмысленно бродил между промоин, то приближаясь к берегу, то отдаляясь от него. Второй, наоборот, шел прямо к берегу, казалось, презирая опасность. В какой-то момент их дороги практически пересеклись, но они сделали вид, что не замечают друг друга. Тот рыбак, который шел прямо, наконец ступил на берег. Мы поговорили. Он пробыл на льду трое суток, а вообще-то на всякий случай взял на работе отпуск на месяц.
— Самая рыбалка, думал,— сказал он.— Но очень уж ветер рвет. Боюсь, скоро кончится зимняя ловля на Ладоге.
Я спросил, как далеко он зашел.
— На 17 километров ушел,— сказал он.
— Это сколько же времени шел?
— День туда, день обратно. Ночью ловил. Еще один день сверлился, окуня искал.
— И много поймал?
— Килограмма два.
— И сколько там еще таких?
— Я никого больше не видел. Далековато все-таки. Пенсионеры какие-то ловят тут рядом, километрах в пяти. Да это просто смешно. Что там можно поймать? Двух окуней?
— Да ведь и у тебя улов небольшой.
— Это верно,— легко согласился он.
Ночью он ставил палатку, зажигал свечи, потому что не признает керосина, от которого воняет. На свет шел окунь. Он его ловил. И так две ночи. Поймал два килограмма. Он сидел бы и еще, но кончился бензин, на котором работал примус. Я попробовал представить себе все это. Ночь. Примус. Свеча. Бессмысленный и тусклый свет. Берег в 17 километрах.
— Страшно там было?
— Да нет. Это в лесу страшно. А на льду нормально, даже хорошо. Возвращаться было страшно. Лед очень сильно подтаял. Километрах в десяти ребята сети ставили и "Буран" утопили: сами искупались, едва вылезли. А последние полкилометра чуть живой от страха прошел. Так промыло за три дня!
— А ты что, не знал, когда пошел, что таять будет?
— Как это не знал? — удивился он.— В это время всегда тает.
— Да зачем же тогда идти?! — в сердцах выкрикнул я.
— Да ведь отпуск уже взял,— рассудительно сказал он и как-то застенчиво постучал буром об лед у самого берега.
— Ну, я пойду? — он вопросительно посмотрел на меня.
— Может, не рисковать больше? — сделал я отчаянную попытку спасти его.— Клев-то все равно плохой.
— Конечно,— согласился он.— Завтра пойду в другое место. Под Зеленцом, говорят, лед еще крепкий. А ты не знаешь, кто это там ходит по льду, удачу испытывает? Камикадзе какой-то. Бывают же такие маньяки!
Дело рук сами утопающих
Я дождался и этого камикадзе. Он, впрочем, даже не зачерпнул воды за все это время.— Что, я не знаю, где ходить? — обиделся он.— Там же мелко!
— Вода-то холодная,— осторожно сказал я.
Я уже понял, как с ними надо разговаривать. Спокойно, негромко, терпеливо и внимательно, ласково глядя в глаза,— как с больными. И тогда они очень хорошо реагируют.
Но он среагировал плохо.
— Да я сам спасатель! — обиженно сказал он.
— Конечно, конечно, но все-таки в одиночку не всегда можно справиться.
— Нет проблем,— пробурчал он,— и себя спасу, и кого хочешь. И сколько раз на эти отрывы нас вызывали...
В общем, Денис Кудрявцев оказался пожарным.
— Но почему вас-то вызывали? Вы же с огнем боретесь.
— А лестницы у кого? — так же обиженно заявил он.— Сообщают нам, что рыбаки оторвались, мы выезжаем, перекидываем через трещину лестницу, вдоль нее веревку пускаем, и они по этой лестнице, держась за веревку...
Он на глазах увлекался.
—...а могли бы и не ехать, отказаться, ведь правильно вы говорите, не наше это дело... Но среди нас ведь тоже есть рыбаки, и мы едем... А они уже прямо посинели все на этой льдине, кто от страха, кто замерз... Вообще-то они в очереди стоят на лестницу, но потом толкаться начинают, а я им кричу: "Куда прешь-то?" Они пугаются...
— Потом, наверное, благодарят?
— Да так... Вот спасли одних, они так были благодарны! Сказали, что еще приедут благодарить, а толку-то?
— Не приехали?
— Приехали. Но не в наш первый караул, который их спас, а в третий. И проставились им.
— А третий караул, что же, не сказал им, что это не они их спасли?
— За кого вы их принимаете? — Обиделся он. — Конечно, не сказали.
Ловцы рыб и душ человеческих
Вечером того же дня я приехал в питерский клуб рыбаков. Рыбаки, сумевшие вернуться с Финского залива и Ладожского озера, собираются по четвергам в кафе "У Наташи". У них, кроме этого, есть свой сайт и своя газета "Питерский рыбак". На первой полосе свежего номера этой газеты фотография черной дырки на белом фоне и сентиментальная подпись: "Лунка надежды нашей". Но материалы этой газеты вовсе не сентиментальны: "Рыбаки устали молчать!", "Анархизм и рыбалка", "Чего мы хотим от эхолота?" Здесь, в кафе "У Наташи", я все-таки еще надеялся понять этих людей и найти ответ на все еще мучивший меня вопрос: "Зачем?"Когда я подошел к ним, разговор шел о новой опасности, слухи о которой муссируются в рыбацкой среде несколько последних дней. Говорят, что силами Северного ледокольного флота планируется покрошить береговой припой, чтобы вообще лишить рыбаков возможности выходить на тающий лед, так как это единственный способ остановить их. Говорят, что соответствующее решение уже принято в высших сферах. Правда, успокаивает, что на это властям придется потратить гораздо больше денег, чем на любую спасательную операцию, потому что придется оцепить войсками весь берег Финского залива и Ладоги, и все-таки не будет полной гарантии, что отдельные отряды рыбаков не прорвутся на лед, а значит, будет опасность вместе со льдом покрошить и их. Рыбаки вполне допускали, правда, что такая угроза не остановит высших чиновников города и области, а кого-то, возможно, даже и приободрит.
Яростным сторонником этой версии был активный член клуба, доцент, преподаватель кафедры ихтиологии и гидробиологии Санкт-Петербургского университета Сергей Анацкий. Он сообщил, что заканчивает работу над докторской диссертацией "Рыбы Ленинградской области".
— А чем, кстати, они отличаются от рыб Московской области? — спросил я.
Сергей Анацкий не ожидал такой провокации с моей стороны.
— Пусть на этот вопрос отвечают москвичи,— загадочно и чуть враждебно усмехнулся он.— Это они внесли в Красную книгу рыб, которых до сих пор полно в питерских водоемах. К этому привело неправильное понимание рыб. Ведь самое важное — отдавать себе отчет в том, что же у них на уме, а это немногим удается. И у разных рыб на уме разное... А сколько их в наших водоемах... Говорят, даже осетра ловили, но нет, не было. За осетра, как правило, принимают севрюжат и всех приносят мне, и они лежат у меня в банке с формалином.
Один рыбак стал настаивать, что он два года назад видел человека, который рассказывал, как в Сестопалкино два года назад поймали огромного осетра.
— Огромного? — переспросил Анацкий.— Тогда может быть. Наверное, ему больше 80 лет, значит, он родился еще до плотины, до смерти дедушки Ленина. Да, возможно!
Так на моих глазах пал миф о том, что в питерских водах не может быть осетра, а докторская диссертация Сергея Анацкого пополнилась новым богатейшим материалом.
На кафедре Сергей Анацкий учит студентов, как разводить калифорнийского червя, и готовит специалистов по болезням аквариумных рыб. Сам он на рыбалку не ходит, потому что у него на это совершенно нет времени. Кроме того, он и так все про нее знает.
— Последнее время, кстати, случаи затопления машин значительно сократились,— уверенно рассказал он.— И знаете, что теперь делают, когда видят трещину, а до берега относительно недалеко? Рыбаки строят трамплин из снега, заливают его водой, машина разгоняется, прыгает, а там ее уже принимают на руки, подбрасывают и выталкивают на берег!
— Вот это да! — ко всему привыкшие рыбаки, похоже, все-таки не ожидали такого рассказа.— Но как же они ее подбрасывают? Она ведь тяжелая...
— А они сильные! — ставит точку Сергей Анацкий.
А я, кивая, жду на самом деле человека по фамилии Варгасов, который должен мне все же что-то объяснить про это рыбацкое счастье. Алексей Варгасов (ник в чате — "Николаич") — генеральный директор крупной фирмы по экспорту то ли стали, то ли нержавеющего проката... Не так давно он плавал на льдине, чудом, говорят, спасся и обещал жене, что больше никогда не выйдет на лед. С ним были еще несколько членов клуба, все они пообещали своим женам то же самое, и никто не сдержал обещания. А один из них, рыбак Александр Ефимов (ник "Фима"), воспел случившееся с ним через год после того случая. Вот эта песня. Очень важно ее послушать.
"Я говорю Маше: хочу, и все. Любимая смотрит на меня с сочувствием. Получаю разрешение выйти на лед. Наслаждаясь, пью пиво... Приезжаю, перехожу канал по нахоженной тропе. Один вид талой воды морозит. Видел бы Майн Рид этих первопроходцев! Тишина, только хруст сухих стебельков тростника. Жизнь — красивая штука. Сейчас должна показаться Ладога... Подсечка, есть! Всегда неожиданный момент! Удочку бросаю на лед, леску тяну руками. Кто? И вот широкая окуневая голова говорит тебе: 'Здравствуй, Фима! Вот ты и на весенней Ладоге! Опять...' Сверлю лунку, чувствую, ход бура другой. Стал выбирать лед шумовкой — сплошные кристаллические иглы. Просунул руку в лунку, хвать за лед, а он, как ленинградский хлебец, ломается, от легкого удара пальцем сыплется. Озноб пробежал по спине. Отпрянул от лунки. Собрав вещи, бегу... Но ведь на риск мы идем осознанно, значит, надо быть начеку, держать нос по ветру и заниматься тем, зачем ты сюда приехал — Рыбалкой. Возвращаюсь по направлению к лунке, прикормленной днем... Радуюсь находке, как малое дитя. И тут как пошло!.. Но надо идти к берегу. Делаю несколько осторожных первых шагов. Вот и середина канала. Лед пружинит. Мелкие, еле заметные трещинки разбегаются во все стороны от меня и от моего рюкзака, набитого рыбой. Стоп. Уж больно черный и подозрительный лед. Останавливаюсь. Надо сделать шаг левее. Заношу правую ногу и ничего не понимаю. Вторая нога, вместо того чтобы следовать за первой, стремительно погружается в воду по самую щиколотку, по колено, по бедро... Чувствую ужас в собственных глазах. Наверное, я похож на окуня, вынутого из глубины. Только здесь обратный ход. Переворачиваюсь на бок. И почему рука так неудобно согнута?.. Небо бежит от меня, открещивается... Не хочу, не надо! Стоп-кадр... Озираюсь. Вокруг лед. Левая нога по самые яйца в промоине. Вторая полусогнута, на льду. Жив. Смеюсь. Осторожно делаю всем телом поступательное движение вперед. Мягко и вместе с тем стремительно поднимаюсь на обе ноги. Душа — как натянутая струнка... Теперь точно домой приеду. Как обещал. Вечером.
Метро. Вот и телефонная будка. 'Саша, ты где?' — 'Маша, я в городе, у метро. Ложись спать'. Пауза. 'Я тебя жду'. Голос, как всегда, ровный и спокойный. Но я знаю, какое нестерпимое ожидание жило в этой женщине, сидящей в уютном домашнем свете за тихими вязальными спицами, еще мгновение назад".
Гиннесс в чистом виде
Вот и все. И, кажется, больше не о чем говорить и не о чем больше спрашивать. Теперь все действительно ясно. Надо крошить лед силами Северного флота. Надо просить поддержки у армии. Не будет лишней и поддержка с воздуха. И вместе с тем надо отдавать себе отчет в том, что все это бессмысленно. Но надо же что-то делать...И у меня все-таки есть надежда на генерального директора Алексея Варгасова (Николаича). Он ведь единственный, кто сказал, что не пойдет на лед,— и как отрезал. И занялся экспортом стали. Да так, что американцы вынуждены были поднять пошлины и сократить квоты. Вот куда у него пар, стало быть, вышел. И вот сколько его, значит, было.
Алексей Варгасов пришел совсем поздно, когда в кафе "У Наташи" осталось совсем мало рыбаков, а те, что были, уже не считались. Он сел напротив меня и рассказал, как два года назад ясным апрельским днем в районе Криниц их льдину оторвало и понесло. На льдине были люди, машины и велосипед. Льдина таяла, а помощь все не шла. Они отступали к центру льдины, собрав еду в кучу. А фонарик был только у Николаича. Потом прилетел вертолет и забрал только своих. Николаич бы тоже вызвал вертолет и заплатил бы любые деньги, но у него был телефон компании "Дельта" и он не работал на льдине. Потом прилетели еще несколько вертолетов, снизились над ними — и от этого стал ломаться лед. На соседней льдине человек стал сползать в воду и крикнул Николаичу: "Спаси меня!" Николаич спас, кинув ему свой нож, с помощью которого тот сразу закрепился на своей льдине. Потом его подняли, и вертолет улетел. Еще минут 20, и льдина Николаича растаяла бы. Но его тоже спасли. И младший брат сказал ему: "Ну что, Ди Каприо, доплавался?" А жена ничего не сказала.
И вот рассказал мне Николаич все это и говорит:
— Неделю потом лед снился, сколько водкой ни заливали. И именно тогда я понял смысл... нет, не смысл, а ценность жизни... Так хрупко все. Жене пообещал больше не ходить на лед. И вот прошло какое-то время. И я понял еще одну важную вещь: чтобы не было проблем в семье, жена должна ходить на рыбалку вместе со мной. Сначала на Озерце, вдоль берега половим, потом и на Ладоге можно попробовать... А вообще, больше всего на свете хотелось бы сплавиться на льдине по Вуоксе. Такого еще никто не делал. Гиннесс в чистом виде!