Уходящий год подтвердил тренд предыдущего — изобразительное искусство остается чрезвычайно востребованным публикой. Комментирует КИРА ДОЛИНИНА.
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ / купить фото
Пока действующие лица и приближенные спорят, плачут, пишут, переживают по поводу того, кого и что повезет в Италию новый, назначенный в феврале, комиссар павильона России на Венецианской биеннале Семен Михайловский или правильно ли Ольга Свиблова отобрала художников для дара Центру Помпиду, простой зритель штурмует музеи. Вот как начали с выставки Серова на Крымском Валу, вынужденно захватившей январь 2016-го, так и продолжают. Двери ломали, в очередях дрались, проклятьями начальство Третьяковки и Музея изобразительных искусств имени Пушкина осыпали, но воз и ныне там. В ГТГ зимой Серов, летом Айвазовский, в ГМИИ с осени и по сей день Рафаэль, недавно открылись шедевры Пинакотеки Ватикана в ГТГ — такое ощущение, что Москва как с цепи сорвалась, как будто в предыдущие годы был выставочный голод.
Причину этого музейного бума изучают, но, судя по вновь повторяющимся коллапсам с очередями, пока это не удалось. Падение рубля и сокращение выездного туризма заставляет людей часами стоять на морозе ради одиннадцати работ Рафаэля? Но прекрасные выставки Марке и Пиранези в соседних залах были пустынны, да и в Эрмитаж, где тебе и Рафаэль, и Леонардо, и лучший за пределами Нидерландов Рембрандт, можно съездить, внутренний туризм пока не так разрушительно дорог.
Чисто логистические ошибки музеев приводят к таким очередям? Сначала так и казалось, но вот уже и для Рафаэля открыли вход в музей до ночи, и предварительная продажа билетов по интернету, и система сеансов введена — так ведь нет же: стоят.
Все это чистая мода и люди приходят только ради того, чтобы отметиться, галочку поставить, селфи сделать? В этом предположении есть огромная доля истины, но вот на выставке из Ватикана запретили селфи. Говорят, у людей в залах стали светлее лица: за неимением возможности сфотографироваться на фоне попавшие таки на выставку смотрят на картины (на Рафаэле, свидетельствую, позирование было основным занятием публики, зато к не самым зрелищным полотнам подойти было легко). Мода, но мода гораздо шире хипстерской моды на культурные события, шире великосветской моды на посещение топовых мероприятий, шире ностальгической моды на советские выставки привозных шедевров, увидеть которые воочию на родных местах можно было даже не мечтать.
Тут как бы сошлось все из вышеперечисленного, но что точно можно вычленить как краеугольный камень этого бума — это тяга к искусству как к сертифицированному источнику красоты (читай — стабильности, вечности). Умозрительная эта сертификация при этом происходит по самым верхам: художники должны быть из учебников, самые известные, исключительно классических периодов, титаны. Рафаэль в этом смысле идеален, Караваджо надо было объяснять дольше, на слово "Ватикан" мы ломанемся, а вот если бы из Ватикана, но персональная выставка какого-нибудь Беллини (с которого вообще-то начинается перечисление имен гениев на выставке в ГТГ), то она бы на такое всенародное внимание не потянула. С русским искусством немного иначе — тут запрос на красивое еще больше (Репин несколько лет назад не вызвал никакого бума, а Серов, который про то, что мы потеряли, да еще с шиком и блеском — тот о-го-го). "Красивое" это стабильное, ожидаемое, без подвоха (то, что "красивые" картины старых мастеров написаны зачастую совсем не на такие уж внятные современному зрителю сюжеты, в расчет не принимается), от "красивого" искусства ожидаются эмоции в амплитуде от восторга до умиротворения, но никак не страх, ужас, неуверенность, безысходность, все это должно оставаться в реальной жизни. Музей тут как кинотеатр — место забытья.
Понятно, что при таком подходе самый главный раздражитель — современное искусство, которое почти все про фрустрацию, смерть, войну, беды всякие, неравенства и дискриминации. Неприятное оно, "некрасивое". Даже самая модная и самая невинная выставка "Гаража" не сможет помериться с выставкой Рафаэля. Только потому, что там модернизм. Неожиданным подтверждением этого тезиса оказалась история с выставкой именитого бельгийца Яна Фабра в Эрмитаже. То, что будет скандал, было легко предсказать — выставиться в Главном штабе, через площадь от "чистого" старого искусства, это куда ни шло, но внедриться в экспозицию основного музея — это никому не прощается. Да тут еще и тема невинно убиенных животных, чучела которых в изобилии включены в экспозицию Эрмитажа, сама напрашивается на недопрочтение: чучела — значит, художник живодер и вообще гад заморский. Но бог с ними, с писателями доносов под копирку и без нее, от сердца к сердцу. Пришествие Фабра в Эрмитаж показало, что классическое искусство широкая публика воспринимает как данность, не глядя на картины и не читая сюжеты и аллегории, вот как бы через точку с запятой: Рафаэль, Леонардо, Микеланджело, Тициан, Рембрандт, Рубенс, ну Пуссен какой-нибудь. Пусть все будут на месте и нам от этого будет хорошо. Как только рядом с Рубенсом оказались вещи Фабра, которые, собственно, ровно про то же самое, про что все фламандское искусство золотого века — про vanitas, про "помни о смерти", про быстротечность и греховность,— чувства зрителей стали оскорбляться. И это при том, что работы Фабра красивы до невозможности, фламандские залы наконец-то наполнились, молодежь ходит, смеется, на Рубенса наконец-то обратила внимание, а то у него люди такие "жирные", раньше только послушные экскурсанты перед картинами стояли.
Оскорбляться мы явно готовы при каждом удобном случае. В этом году больше, чем в предыдущем. Особо нервные идут на штурм "оскорбляющих" или "говорят, что оскорбляющих" выставок, тихие активисты строчат доносы в прокуратуру, и круг "невинных" произведений искусства заметно сузился. Вот только Рафаэль и Ватикан нам сегодня годны. Хотя, судя по попытке прикрыть наготу копии микеланджеловского Давида в Санкт-Петербурге, и они могут быстро оказаться сомнительными. Самый читающий народ в мире как-то незаметно превратился в самый быстросмотрящий. Изобразительное искусство никогда не было коньком логоцентричной русской культуры, и нынешний бум свидетельствует о важных изменениях. Картины и иже с ними потребляются легко, на скорую руку, именно легкости от них требует публика, и с той же легкостью она ими восхищается (чекин, лайк) или с ними расправляется. Пришел, увидел, написал.