Профессор Международной академии архитектуры Андрей Иванов в интервью «+1» рассказал о деградации стратегического развития российских городов из-за отсутствия социального заказа и засилья «гибридной урбанистики», объяснив, почему действующие правила землепользования и застройки в России — «мертвые».
Профессор Международной академии архитектуры Андрей Иванов
— Урбанистика становится государственной. У Минстроя своя логика и понимание предмета. Складывается впечатление, что профессия может тихо умереть. Поделитесь вашими ощущениями?
— Плохие ощущения. Нет того, что должно «двигать» предмет,— институционального заказа. То, что происходит сейчас,— это «фасадная урбанистика». Ее можно даже назвать гибридной, вслед нескольким исследователям, уже применявшим этот термин. Бывает гибридная война, а у нас — урбанистика. Говорят, что занимаются городом, а в реальности лишь «облагораживают» его избранные центральные части.
— Как можно благоустроить город, в котором существует проблема странного страшного жилья, которое не способствует развитию территорий?
— Оно такое страшное, потому что его заказывает не город, а большие сетевые девелоперы. На Западе строят разнообразное мелкомасштабное жилье. Его не то чтобы заказывает город, он определяет, какое ему нужно жилье. Существуют правовые механизмы, которые регулируют это. У нас ничего этого нет. Очень показательна реальная практика института правового зонирования. В РФ действует ФЗ-373 о территориях «комплексного и устойчивого развития». В Градостроительный кодекс этот закон с 1 января 2017 года вносит важные изменения, уточняя, что любые проекты развития в границах таких территорий не проходят больше публичные слушания. Документ и до этого претерпел множество других изменений, которые делают правовое градорегулирование скорее административным и, в сущности, невозможным.
— Градостроительный кодекс разрабатывался под идеи рыночной экономики, он не под социальный заказ, которого тогда не было, да и сейчас есть только идея. На ваш взгляд, его можно сделать лучше или нужен новый?
— Разработка этого основополагающего документа изначально была связана с надеждой на получение социального заказа от самого общества, снизу. Тогда правила землепользования и застройки (ПЗЗ), если бы все реализовалось, как было задумано, работали бы на малый и средний бизнес, облегчение жизни людей, а не больших корпораций. Социальный заказ сам по себе не появляется, он вырастает из нужд граждан. Для этого гражданин должен быть полноправным хозяином своей недвижимости, быть уверен, что город за него ничего не решит и не сможет ничего запретить, если ты не выходишь за рамки понятного, прозрачного для тебя закона. Людям нужны гарантии, что у них ничего не отнимут, если они не будут «нарушать». Этого не произошло. Откуда возьмется социальный заказ, когда нет людей, которые могут что-то заказывать?
— Влияет ли правовое зонирование и развитие города на качество городской среды?
— Конечно. Правильные ПЗЗ, сделанные с пониманием того, как город существует и саморазвивается, позволяют городской среде развиваться нужным образом, по своим тайным законам — не по «абстрактному» генплану, а по сердцу, по месту. Они должны быть сделаны так, чтобы дать возможность уже народившимся позитивным процессам лучше двигаться, а в тех местах, которые замерли и не живут, стимулировать что-то новое, делая их зонами естественного развития.
Опубликованный недавно проект ПЗЗ Москвы, который собираются принять через полгода (через 12 с половиной лет с момента, когда Градостроительный кодекс постановил обязательность ПЗЗ для всех городов) — хорошая иллюстрация краха идеи правового зонирования. В этом проекте я вижу полное пренебрежение к цветущей сложности городских процессов. Вместо внимательного изучения и творческого проявления в карте территориального зонирования потенциала саморазвития конкретных мест в нем зашит мелкопроектный, мелкошкурный подход. Внимание уделяется лишь уже запроектированному, разрешенному, назначенному. Происходит «фиксация» всех выданных градостроительных планов земельных участков (ГПЗУ), которые принимались и выдавались в абсолютно закрытом режиме известной в Москве Градостроительно-земельной комиссией. Остальная же территория города — это некая огромная по площади белая зона «Ф», где будто бы фиксируется фактическое землепользование. На деле после принятия новых ГПЗУ будет возможно все — снежное, бессмысленное, пустое поле. Таков графический образ проекта, но таков и уровень его осмысления. Такой город, который в представлении чиновников и примкнувших к ним проектировщиков создается не горожанами — он создается в Москомархитектуры. Утверждается Градштабом. В нем ничего не может произойти само, исходя из выбора и решений граждан. ПЗЗ чиновников. Кабинетов. Штабов. Мертвые ПЗЗ.
— Красивая среда не всегда равна естественной среде. Как бы вы аргументировали для обычных горожан необходимость, например, торговых палаток — некрасивых, неуместных, неудобных? Есть ли в них ценность не только для профессионалов, но и для жителей?
— Они, безусловно, имеют ценность. Просто жители иногда слишком много смотрят телевизор и верят в то, что им говорят. На самом деле, откуда берутся у них представления о красоте? Это тоже важный вопрос. Почему, например, все вдруг стали считать, что после сноса палаток место становится красивее? Почему вдруг оказалось, что это все было некрасивым? Замечали ли они это раньше? Мне кажется, что исторические города красивы именно потому, что они развивались естественно. Красивых спланированных городов вообще очень мало.
— Когда шел разговор о сносе павильонов на Чистых прудах, в ходу был аргумент, что эти павильоны некрасивы и неуместны потому, что не историчны.
— Может быть, какие-то конкретные павильоны были «некрасивы», но там же были и многие другие. Может, на месте тех павильонов возникнут новые, и вдруг они окажутся очень красивыми или очень страшными? Мы не можем предсказать, но в этом месте может возникнуть все. Раньше никогда не было дискуссии о том, какие уродливые павильоны окружали станцию метро «Чистые Пруды». Наоборот, люди, которые работают рядом, покупали там мороженое, какие-то мелочи. Это было естественным и удобным развитием этого места. Значит, на этом месте нужны были такие формы городской жизни, и да, они, наверное, могли бы быть более красивыми с архитектурной точки зрения.
— Есть архитектура, и есть среда. Для меня как для человека, получившего сначала чисто архитектурное, а потом уже урбанистическое образование, эти вещи не одно и то же. Можно ли оценивать городскую среду с точки зрения красоты, релевантный ли это критерий?
— А красота — разве она для всех одинакова? У нас есть какие-то общие критерии называния города красивым? Их нет. Поэтому эта весьма субъективная категория, не самая сильная и главная. Когда она выходит на первый план — это скорее признак имитирования. Она не должна быть определяющим фактором городских решений. Может получиться очень красиво, и это замечательно. Но говорить, что у нас должен быть красивый город, а в нем красивые арки, это, по-моему, признак непонимания того, как на самом деле город должен жить.
— Как соотносится архитектура и городская среда? Архитектура как архитектура и архитектурное проектирование с городской средой? Кто должен проектировать городскую среду — архитектор или планировщик?
— По большому счету городскую среду не должен проектировать никто, ибо она создается «сама». Нет и не может быть такого предмета проектирования — «городская среда». Urban design — в хорошем смысле этого слова — направлен на доводку городской среды как она есть, а не проектирование чего-то заново. В очень редких случаях стоит затевать создание среды с нуля. Гораздо чаще работа идет в старом или не очень старом, но исторически сложившемся городе, и дизайн городской среды, или Urban Design, должен только улучшить то, что уже есть: сделать более удобные пешеходные зоны, установить фонари, более модные и яркие. Но там не стоит задачи что-то взять и сделать красивым, потому что оно и так уже красивое — до нас.
— Та форма, которую называют гибридным урбанизмом, это в принципе новый поворот к «средовым» вопросам. Есть ли шанс использовать этот новый поворот для чего-то конструктивного в урбанистике, в городском развитии? Не только для «улучшательств», но чтобы создать задел, на основе которого город потом будет развиваться?
— А как возможно, чтобы из этого благоустройства улиц появилась урбанистика? По-моему, это два параллельных процесса, один из которых почти прекратился. Я недавно написал рецензию на книгу по урбанистике «Стратегический мастер-план: инструмент управления будущим», изданную командой КБ «Стрелка» два года назад, когда в «Стрелке» были уверены, что именно они будут разрабатывать стратегический мастер-план Москвы. За эти два года стало ясно, что все пошло по пути благоустройства, а о стратегическом развитии Москвы нет даже разговоров. Новое качество должно быть не только на Тверской и нескольких других улицах центра, оно должно появляться по всей Москве, и на территории Новой Москвы, и выражаться не только в благоустройстве. Все эти сложные процессы переселения людей из центра в Новую Москву, и то, что происходит с центром,— это, на самом деле, предмет и полицентричного развития, и много чего еще. Но все «стратегическое» в какой-то момент заглохло и провисло. Все, в том числе и «Стрелка», вдруг забыли о том, что они собирались составлять стратегический мастер-план, и делают стандартное благоустройство улиц и общественных пространств. И это тоже хорошо очень, но у нас, как всегда, получается либо одно, либо другое. А вот если бы было и то и то, эти обе стороны, наверное, взаимно бы обогащались. Сейчас уже непонятно, зачем Москве возвращаться к идее стратегического мастер-плана. Согласно хорошим зарубежным примерам, разобранным в упомянутой книге, он должен быть социально заказан и социально ориентирован, учитывать интересы различных групп разнокачественных территориальных субъектов, в том числе мелкого бизнеса. Это сложный документ, который действительно нужен городам. Но мы сегодня не то чтобы об этом думать, мы даже перестали об этом говорить. Практическая урбанистика стала декоративной, «фасадной», и сейчас уже непонятно, как перейти обратно от плитки к осмыслению того, что делается в городе.