"Руцкого в 'Лефортово' я сопровождал сам"

       Адмирал Геннадий Захаров стал известен стране как заместитель начальника вполне сухопутной службы безопасности президента РФ. Он согласился рассказать обозревателю "Власти" Евгению Жирнову не только об интересных деталях работы у Бориса Ельцина, но и о 23 годах службы в одном из самых секретных подразделений флота — морских диверсионных частях.
"Самый большой враг спецназа — вода"

 
— Когда у нас появились морские диверсанты?
       — Морские диверсионные части были созданы в 1954 году. Тогда возле санатория партийной элиты на берегу моря были обнаружены следы выхода аквалангистов. Наших пловцов там быть не могло, руководители струхнули и поняли, насколько эффективным средством в войне могут быть подводные бойцы. И в 1954 году Министерством обороны было принято решение о создании частей морского спецназа.
       — Неужели раньше такого спецназа не было?
       — Нет. Первыми, если верить литературе, еще в первую мировую войну за это взялись итальянцы, за ними англичане. Немцы в этом вопросе отставали настолько, что в 1942 году пригласили на Черное море отряд итальянских подводных пловцов под командованием князя Боргезе. Он в своих мемуарах утверждал, что потопил несколько советских кораблей. У нас первый отряд боевых аквалангистов сформировали в начале Отечественной войны на Балтфлоте. Использовались его бойцы в основном для разведки.
       — То есть диверсий в тылу врага они не проводили?
       — Мне известен только один случай. Немецкие торпедные катера под Ленинградом атаковали наши суда не с основных баз, а с какой-то неприметной точки подскока. Вот эту точку бойцы нашли, пирс заминировали и раздолбали.
Тридцать лет Геннадий Захаров готовил спецназовцев — сперва для морских диверсий (фото слева, Захаров справа), потом для охраны президента (фото справа, Захаров в гражданской одежде). Широкой публике он стал известен как человек, арестовавший в 1993 году Александра Руцкого (фото вверху, Захаров с автоматом)
— А после войны?
       — На первых порах после войны среди флотских командиров бытовало мнение, что подводные диверсанты нам не нужны: мол, и без них победили. А потом опыт второй мировой войны был проанализирован. Изучили операции Боргезе, и специалисты пришли к выводу, что проведение диверсий аквалангистами — эффективное средство борьбы с противником. Вот и тот случай у партийного санатория и помог... Практически одновременно начали создаваться части на Черноморском и Балтийском флотах, а затем на других флотах. Правда, на Северном часть прожила всего года полтора или два, поскольку условия там не позволяли проводить тренаж — воевать там можно, а тренироваться нельзя.
       — Вода холодная?
       — Это во вторую очередь. А в первую — глубины. Наше водолазное снаряжение работает на чистом кислороде. Аппарат замкнутого цикла с регенерацией обеспечивал пребывание под водой до четырех часов. На малой глубине можно просидеть, ничего не делая, и шесть часов. Хороший аппарат. Но на чистом кислороде глубже 20 м работать нельзя. Получалось, что Балтика и Черное море — это наши глубины. А на Севере сразу со скал — стометровая глубина, тренироваться негде. А второе, конечно, температуры. Несмотря на герметическую одежду, от водички никуда не скроешься: +4° С оно и есть +4° С. А зимой соленая вода может иметь и минусовую температуру. Часа через полтора у большинства людей закладывает нос и начинают течь сопли. Но в 1969-м наших частей снова стало четыре: создали МРП на Каспии.
       — Что такое МРП?
"Первый месяц учебы индивидуальный носитель ездит на бойце, второй — боец на носителе"
— Морской разведывательный пункт. Штатная структура — 124 человека, примерно рота. Из них 56 бойцов, остальные — технический персонал. Намного позднее МРП Черноморского флота подняли по численности до размеров бригады — 412 человек, поскольку там обкатывались все новые задумки, новая техника.
       В МРП было три отряда, каждый имел свою специфику. Первый занимался выходом на побережье с целью достать те объекты противника, к которым подобраться иначе как под водой невозможно. А дальше цель уничтожалась по той же схеме, которую использовал спецназ ГРУ. Второй отряд — чистая разведка. И третий — подводное минирование. Незаметно пришел, незаметно ушел — никто не видел, никто не знает. Я начинал службу в морском спецназе в 1967 году командиром группы МРП Черноморского флота.
       — Что было самым трудным в начале?
       — Самый большой враг — агрессивная водная среда. В открытом море лодка подошла, пара бойцов на многоместном носителе уходит к берегу. Несколько миль до берега, вышли, забазировались, выполнили задачу и тем же путем обратно. И все это ночью, в полной темноте. Некоторые люди теряют сознание от того, что ночью опустят ногу в воду. А какой страх испытывают бойцы при подходе к берегу! Даже в штиль выход из воды — серьезная задача. Хоть на скалы — ударит, и все, хоть на пляжном берегу, где волной прибоя может завернуть так, что останешься без рук и ног. У меня у одного бойца на выходе на берег вывернуло руку. Болевые ощущения — страшные, развернуло и потащило его обратно в море. Если бы не страховка... А так повредился, но, главное, остался жив.
       
"Мы четыре раза проникали на склад ядерного оружия"

 
— Травматизм и смертность в МРП были высокими?
       — Если за год в части погибало не больше двух-трех человек, командира не наказывали, а просто устно журили. Но у меня люди не гибли. Когда я стал командиром части, разработал огромную "портянку" с перечислением всего, что может случиться и чего случиться по идее никогда не может. Напротив каждой ситуации были расписаны действия должностных лиц, необходимое снаряжение для спасения людей и т. д. И каждый офицер был обязан вызубрить эту таблицу наизусть. Поэтому гибели людей не происходило. А как только я убыл с Балтики к новому месту службы, погиб мичман. Была парашютная подготовка. Он в полном снаряжении прыгал на воду, и его отнесло на мелководье. Упал на бок, подняться не смог, а подойти к нему не удалось: не взяли с собой шлюпки, как предписывалось в моей "портянке", тяжело, видите ли, показалось их вести к месту учений. И человек захлебнулся.
       Именно из-за опасного характера службы мы отбирали к себе исключительно добровольцев. И если боец отказывался что-то делать — из-за недомогания или почему-то еще, его никто и никогда не заставлял.
 
— А каким был самый главный критерий отбора?
       — Все бойцы проходили отбор в первые два месяца службы (см. "Школу диверсантов" на стр. 68). Мне разрешалось набирать людей с перекомплектом в 30%, а когда и больше. Но самым главным в человеке была психологическая устойчивость. Был у меня такой боец Валя Жуков — посмешище, только ленивый в части его не подначивал. И вот как-то подводники попросили у меня трех водолазиков для участия в испытаниях подлодки-спасателя. Если бы их не порезали потом на лом, экипаж "Курска" был бы спасен. Испытания в океане. Я дал трех лучших ребят. Начали работать нормально, по программе, и вдруг кто-то спрашивает: "А сколько там под килем?" А там два с половиной километра. Как услышали, у двоих сразу все разболелось — не идут под воду, и все. Хотя разницы никакой — хоть 100 м, хоть 5 км. А Вале Жукову хоть бы что. За троих отмолотил все испытания, не вылезая из воды. Он у меня был и лучшим боевым санитаром, с ранами и переломами справлялся, как будто всю жизнь до этого был фельдшером. Но таких сверхустойчивых людей — единицы. Остальных нужно было упорно тренировать.
 
— А в приближенных к боевым условиях тренировки проводились?
       — Третий отряд — минеры всегда тренировались как на войне. Для них главный враг — вода. Разница только в том, что во время войны в случае поимки точно расстреляют. А для первого и второго отрядов выбирались объекты, похожие на объекты у противника, и тренировки шли, пока все действия не оттачивались до блеска. Нас привлекали для проверки защиты наших же объектов. Помню, систему защиты склада ядерного оружия с нашей помощью сделали непроницаемой, но до этого мы четыре раза на этот объект проникали.
       А обычным делом была проверка с нашей помощью боеготовности пограничников. Мы высаживались, они нас ловили. Если непойманными прошли погранзону, мы победили.
       — И каким был счет в этом матче?
 
— Трудно сказать. Игра была не совсем честной. Наши командиры нас же погранцам и сдавали. Запрашивает по рации: "Сообщите координаты". Сообщаешь, а погранцы тут как тут. Кто понимал это, начинал давать неточные данные и выигрывал. Когда я сам стал командиром, понял что к чему. Заранее, до начала учений, приезжал командир погранотряда и начинал договариваться. Жалели их и поддавались: у них наказания были суровыми. Я как-то, еще старшим лейтенантом, проскочил с группой все их кордоны. Ну, идет разбор. Командир погранотряда — полковник — докладывает. Потом поднимают меня. Я говорю, как все было на самом деле. Генерал пограничный спрашивает: "А вы что нам докладывали, полковник?" Тот стоит пунцовый. "Садитесь, подполковник",— говорит ему генерал. Поэтому мы их и жалели... Потом мы были у них в приграничной полосе самыми желанными гостями: банька, охота, рыбалка, грибы.
       — А в боевых действиях приходилось участвовать?
       — Да как-то не случилось. В 1967 году, во время войны на Ближнем Востоке, мы сидели на подлодке вблизи берега. Задание было — раздолбать израильские нефтетерминалы и хранилища. Мы бы это сделали, но война кончилась раньше, чем пришла окончательная отмашка к действию.
       В 1981 году на Балтике мы тоже едва не вступили в действие. Тогда подлодка Балтфлота с ядерными боеприпасами на борту села на мель у берегов Швеции. Шведы не хотели ее выпускать и загородили выход своим судном. И я по приказу командования разработал операцию по захвату этого судна. Ставилась задача заставить шведскую команду сдернуть нашу лодку с мели и уйти на ней в нейтральные воды. Если бы они отказались, у нас были специалисты для управления на каждый пост. Мы были готовы выполнить задачу, но дипломаты решили проблему по своим каналам — шведы подлодку выпустили.
       
"Американцев мы никогда в расчет не принимали"

 
— А противная сторона совершала вылазки к нам?
       — Про один случай я узнал от ребят из КГБ. Оказалось, что в ГДР, недалеко от порта Росток, наши немецкие друзья захватили английского аквалангиста командера Крэбба...
       — Что-то очень знакомая фамилия...
       — Он прославился во время визита Хрущева на крейсере в Англию. Тогда была попытка обследования подводной части наших кораблей. То ли повезло, то ли каждый хотел отличиться, но водолаза визуально засекли.
       — То есть средств обнаружения не существовало?
       — Нет. Вдоль бортов ставили матросиков с биноклями. Гидроакустики никакой не было. Тогда наш вождь почесал лысину уже настойчиво, ведь ни собственных подводных диверсантов, ни средств борьбы с ними у нас не было. В смысле борьбы с диверсантами, правда, с тех пор ничего радикального не придумали. Визуальное наблюдение, когда любой неопознанный предмет рассматривается как средство маскировки противника. Затем профилактическое — по графику гранатометание в воду. И третье — проворачивание винтов корабля. Потом, когда у нас в каждой военно-морской базе появились боевые пловцы, как их называли, чтобы отличать от нас, они начали проводить оперативный осмотр акватории и стоящих кораблей.
 
— Насколько я помню, говорили, что английский аквалангист, пытавшийся осмотреть крейсер Хрущева, погиб именно в результате проворачивания винтов...
       — Это все легенды. Крэбб не погиб и потом попался. Сидел он у немцев в тюрьме года три. Наверное, надоело, и он заговорил и колонулся, что заходил в Клайпеду — передавать груз английским агентам в Литве. Говорил, что буксировал грузовой контейнер за сверхмалой подлодкой. Комитетчики дали мне копию нарисованной им лично схемы его прохода к месту выгрузки. Когда я взял карту, оказалось, что его картинка очень близка к реальности. Если бы человек не был там, он бы с такой точностью не смог бы воспроизвести схему прохода к берегу. Но я решил пойти дальше. Говорю: "Может, все-таки у человека феноменальная память? Может, он только готовился, но ничего не делал? Нужно пройти этим маршрутом". Все совпало. Последним доказательством стали пробы грунта из выемки, которую Крэбб указал как место своей стоянки. Результат был положительным: лодка там лежала. Так что это был второй случай.
       — А гибель линкора "Новороссийск"? Есть версия, что его подорвали итальянские боевые пловцы...
       — Я в этом уверен на 100%. Взорвали на кураже. Сделали это князь Боргезе и его люди. Это же был флагман итальянского флота "Джулио Чезаре". Мы его получили как трофей по мирному договору с Италией. Итальянцы тянули, не хотели отдавать. Ну а когда отдали, решили рвануть, чтоб нам не досталось. У итальянских пловцов, думаю, взыграла профессиональная гордость. Мы, кстати, все время состязались с итальянцами и англичанами — что-то в смысле техники и тактики придумывали они, тут же мы находили ответ.
       — А с американцами? Они ведь любят прихвастнуть своими боевыми пловцами.
 
— Мы никогда их в расчет не принимали. Я позднее, в 90-е годы, с ними общался. Как вояки они никакие. Для них главное — не выполнить задачу, а остаться в живых. Для них это не дело жизни, а бизнес. Правда, если американец решит доказать, что он в каком-то деле первый, он свернет шею и себе, и всем окружающим. Но в целом они не бойцы. После выполнения задания, чтобы не рисковать жизнью, американец может спокойно сдаться в плен.
       — А вы могли бы составить своеобразный рейтинг противников? Кто все-таки более опасен — итальянцы или англичане?
       — Самой главной опасностью для нас были наша оборонная промышленность и некоторые руководители военно-морской разведки, которым мы подчинялись. Был у нас один адмирал — начальник разведки. Так, если бы американцы готовили десять лет какого-нибудь Штирлица, а потом заслали его к нам и провели в начальники морской разведки, он не смог бы сделать столько шкоды, как наш собственный советский адмирал. По дури и жадности.
       Во всем мире для транспортировки пловцов используют аппараты сухого типа. Тот же Крэбб пробрался к Клайпеде потому, что у него была именно такая мини-лодка. А у нас пошли по пути разработки носителей мокрого типа. А моя носопырка больше полутора часов в холодной воде не выдерживает, при нормальной температуре тоже больше четырех часов не получается. Но группа товарищей во главе с начальником разведки получила Государственную премию за создание и внедрение образца, не имеющего мировых аналогов. Конечно, не имеющего: там дураков нет!
 
И еще пример. У нас были очень хорошие мины — умницы, разрушительные такие, что мало не покажется. Но они не могли стыковаться ни с индивидуальными, ни с многоместными носителями и мины таскали за собой на буксирном тросике. Бед это приносило — море: "веревочки" запутывались в винтах, захлестывали горло бойцам. Тросики еще и обрывались, груз терялся. Я хотел к буксировщику сделать что-то вроде внешней подвески, как у боевых самолетов. Перетаскал на завод море спирта, и мне сделали замки на мине и носителе. Я это дело сфотографировал, запротоколировал и отправил в Главный штаб ВМФ. Оттуда молчание. Я пришел в 1967 году — мины таскали на "веревочке", ушел в запас в 1990 году — мины таскали тем же способом.
       Доходило до маразма. Сделали носители типа "Тритон", для которых не было средств доставки к цели. На подлодку его не установишь, а чтобы спустить с корабля, нужен кран. Представляете картинку: разгрузка боевого носителя вблизи берега в тылу противника краном с судна? О! Мы создали крепление "Тритона" к подводной лодке. Опять составили отчет, и опять молчание. Только потом я понял, что это моя вина. Я же им дал готовый образец, да еще и испытанный. Значит, ни за разработку, ни за испытания денег уже не получишь. А бесплатно кто же будет работать?
       И после моего ухода ничего не изменилось. В прошлом году был в своей бывшей части, так увидел, как бойцы возятся с гидроакустической аппаратурой 70-х годов, которая считалась устаревшей еще при мне. Такой элементной базы уже давно не выпускается, а они все мучаются, латают дыры кое-как.
       
"Ребята Гусинского наглели и как-то пристопорили машину кого-то из семьи"

       — Вы ушли в отставку из-за этого?
       — Да нет. В 1986 году я с нуля сформировал МРП на Северном флоте. Трудностей меньше не стало, но у противника на нашем театре военных действий появились объекты, подобраться к которым иначе как под водой было невозможно. Так что пришлось идти на риск.
       Ситуация в стране и на флоте к тому времени сильно изменилась. В 1970 году я мог из каждой сотни призывников отобрать одного бойца, отвечающего моим критериям, а в 1990 году — одного из тысячи. Когда-то к нам просились десятки ребят — только возьмите, а в 1990-м — единицы. А остальные интересовались только одним — как попасть в такую часть на флоте, где служить поменьше.
       Приближалось мое 50-летие, предельный срок для капитана 1-го ранга. Семья спала и видела, как мы уедем с Севера туда, где греет солнышко. Я заранее объявил: "Ребята, кто хочет занять мое место — пожалуйста". И 3 сентября 1990 года я уволился в запас. Получил квартиру в Коломне. Где-то в середине января 1991-го смотрю телевизор, показывают службу безопасности президента РСФСР. Я вижу, что ребята никакие по сравнению с теми бойцами, что я готовил.
       Недельки две походил, помучился и поехал в Москву. Проникновению на объекты меня специально учили. Походил вокруг Белого дома. Там буфетов много, и были ворота, через которые пускали фуры с продуктами. Открыты настежь. У подъезда подсобил перенести ящик, попал внутрь. А как только попал внутрь, ты уже для всех родной человек. Нашел лифт, поднялся, остановил человечка, спросил: "Где сидят коржаковцы?" Попросил проводить. Захожу. Он сидит за Т-образным столом. Сел, рассказал о себе. Ну, он начал намекать на то, что для помощи им я староват. Я впрыгнул на приставной стол, выжал стойку на руках, прошелся. Коржаков и говорит: "Будете моим заместителем по боевой подготовке".
       — Вы участвовали в обороне Белого дома?
"За оборону Белого дома меня наградили медалью 'Защитнику свободной России' и именными часами, а за штурм — орденом 'За личное мужество'. Многие мои армейские товарищи после этого перестали подавать мне руку. Но я считаю, что тогда было принято правильное решение"
— Я один из немногих, кто награжден и за оборону, и за штурм Белого дома. Меня с подачи Коржакова назначили комендантом Белого дома, ответственным за охрану и оборону. Так что в августе 1991 года я организовывал добровольцев, которые строили баррикады. Казаки с трехлинейками образца 1898 года у нас составили команду ПВО — там патрон во-от какой. А была опасность высадки десанта на крышу. Потом мы заминировали, если так можно сказать, подземные коммуникации. Развесили взрывпакеты так, чтобы тем, кто полезет, было громко и страшно. Но, главное, заблокировали подъезды и контролировали те из них, что работали на вход и выход. За это меня наградили медалью "Защитнику свободной России" и именными часами.
       — А за штурм Белого дома вы что получили?
       — Орден "За личное мужество". Многие мои армейские товарищи после этого перестали подавать мне руку. Но я до сих пор считаю, что по моему предложению было принято единственно правильное решение.
       — Обстреливать Белый дом?
       — Там засели отморозки — те, кто воевал в Приднестровье, Абхазии, теперь воюют на стороне бандитов в Чечне. И при штурме они могли положить море людей. Поэтому я предложил ударить посильнее, чтобы они ссыпались в подвал, где мы их легко и возьмем. Я, правда, предлагал дать залп ракет с боевых вертолетов. У нас не оказалось вертолетов, подходящих для выполнения этой задачи. Паша Грачев еле нашел танкистов. Чем он их совратил — деньгами, званиями, я не знаю, но сделали они правильное дело. Ну потратили миллионы на ремонт Белого дома, но сколько людей сохранили! Все ведь произошло так, как я и предсказывал. Отморозки скатились после первых же выстрелов, сдались они между 16 и 18 часами. Руцкого в "Лефортово" я сопровождал сам.
       — А что на самом деле случилось во время известной истории, которую на НТВ называли "маски-шоу"?
       — Вы имеете в виду, когда мы положили в снег охрану Гусинского? Тогда кричали, что адмирал Захаров приехал к мэрии в кашемировом пальто. А в пальто мельтешил мой зам по воспитательной работе Серега Сергеев. Меня там не было. А масок я вообще никогда не надевал. В СБП постоянно шла информация о том, что готовится покушение на Ельцина. На 99% полная шиза: сидят на кухне, пьют и болтают, что Борю-гада надо пристукнуть, а сосед настучал. Но мы проверяли все. И вот пришла информация, что из Чечни выслали группу, чтобы как следует напугать Ельцина. Где может произойти покушение? Оказалось, что на Рублевском шоссе дважды в день творится бардак. А где бардак, там террорист может иметь успех.
       А утром и вечером по Рублевке шел кортеж Гусинского — три-четыре машины сопровождения и инкассаторский броневичок, который сгонял встречных на обочину. Милиция делала вид, что ничего не замечает. Ребята наглели и как-то пристопорили машину Наины Иосифовны или еще кого-то из семьи. Президент и говорит Коржакову: "Кто в доме хозяин? Наведите порядок!"
       Мы послали машину с "топтунами", чтобы они отсняли проезд этого кортежа. Так они попытались броневичком наших ребят с дороги спихнуть! Но водители у нас лучше, и ребята влезли в колонну. Доехали в ней до мэрии и сняли, как они выстраиваются, как сопровождают Гусинского в здание. Вдруг подъезжает БТР с ментами. Но разобрались и уехали. Потом подлетели московские контрразведчики, устроили стрельбу, случайно никого не ранили, наших положили на капот. Доложили Коржакову. Он приказал мне разобраться, я и разобрался.
       — Вас уволили вслед за Коржаковым?
       — Я его пережил в СБП на восемь месяцев — его уволили в июле 1996 года, а меня следом вызвали и предложили написать рапорт об отставке. Я отказался. Аргументов, кроме того, что я был заместителем Коржакова, не было, а давить на меня не решились — все-таки за мной бойцы. Контракт у меня был до 1 января. Потом я отгулял отпуск, подлечился и с марта 1997 года снова нахожусь в запасе. Работаю в ассоциации ветеранов.
       
Школа диверсантов

       Прежде чем принять бойца в морской спецназ, его два месяца тестировали. Вот как это делал адмирал Захаров.
       
       Медкомиссия. Все начиналось с флотской ПТК — приемно-технической комиссии. В этой комиссии работали я и три моих офицера: командир отряда, который в дальнейшем будет этими бойцами командовать, врач-физиолог и инструктор по физподготовке. Им давалось право взять любого из голышей, идущих по цепочке врачей. Мой врач делает предварительный осмотр и опрос, совещается с врачами-специалистами. Если человек нами отобран, все вопросы его здоровья на 99% решены.
       Командир смотрит на анкету и психологические качества. Сыновей матерей-одиночек и сирот отсеивали. Лучше всего, если человек из многодетной семьи: когда он идет в тыл противника, дома должны оставаться его родные. Мы всегда говорили, что нам нужны только добровольцы.
       Особо рослых не брали. Ограничение по росту было — метр семьдесят пять. Многоместные подводные носители типа "Сирена" по габаритам были сделаны так, что меня с моим метром семьдесят шесть приходилось вдавливать в него ногами, и вторым номером я должен был брать с собой "малыша", который помогал мне вылезать. А потом мы на основе многолетнего опыта подсчитали, что самые высокие относительные нагрузки выдерживает человек массой 76-80 кг и ростом 1,75 м. А амбалу приходится таскать еще и собственный вес. Учитывалось также, что десантные парашюты рассчитаны на общий вес 120 кг.
       
       Марш-бросок. Главный норматив по физической подготовке — "тридцатка", марш-бросок по пересеченной местности на 30 км со всем, что надето на бойца и весит 30 кг. Это по приходе в часть и на последнем этапе отбора.
       
       Ночь на кладбище. Самый элементарный тест на психологическую устойчивость не проходили три-четыре бойца из сотни. Это было мое изобретение. Делалось все так. Недалеко от моего расположения было старое немецкое кладбище. Вот с наступлением темноты я брал пару бойцов, вел их туда, рассаживал на могилки на разных концах и объявлял: "До утра с этого места никуда". А вокруг кладбища — контрнаблюдение, "старички" с ночной оптикой. Ну и видели тех, кто на ночь убегал, а утречком возвращался и докладывал, что происшествий не случилось.
       А однажды я сам пошел проверять кладбищенских сидельцев. Ночь темная, тихо, а на кладбище играет музычка и сноп света откуда-то снизу бьет. Подбираюсь. Мои орлы скучковались и разрыли уже три могилы. Один сидит на краю, сухари жует, а второй внизу при свете фонаря копается в костях, ищет золото. И транзистор орет вовсю, чтоб веселее было. Наказал я их на всякий случай, но это были ребята с самой устойчивой психикой.
       
       Проверка трубой. Дальше — водолазная подготовка. Сначала теория, а сдал зачет на допуск — первое погружение. Потом — проверка трубой. У меня в части были смонтированы два металлических бассейна, а между ними труба торпедного аппарата: 10-12 м длина, 533 мм диаметр, чтобы учились выходить как из подводной лодки — через торпедный аппарат. Сначала трубу проходят по-сухому. Затем она заливается водичкой, но не полностью, и боец проныривает ее, работая ластами. По мере приобретения опыта работы под водой проводится окончательная проверка — проход трубы, полностью заполненной водой, в водолазном снаряжении.
       Это важный этап проверки. Ведь попадались ребята, боявшиеся замкнутых пространств. Начинаются рассказы: да я там застрял. А застревать там негде. Значит, парень отсеивается. Был и смертельный случай. Боец взял нервы в кулак, переломил себя и полез. На выходе его нет. Воду слили, достали, а у него от страха обширный инфаркт.
       
       Продувка шлема. Следующий тест: спуститься под воду, открыть шлем, чтобы его заполнила вода, закрыть шлем и выдуть воду через травящий клапан. Это типовая ситуация. Некоторые, как только вода доходила до носа, пулей выскакивали на поверхность. После первого раза не отсеивали. Объясняли, повторяли тест еще раз. Но если парень выскакивал раз за разом, да еще с квадратными глазами, отправляли на хозработы.
       
       Контрольный заплыв. Эти тесты можно было пройти и непригодному человеку — напрячься и проскочить. Но наш специальный тест обмануть было нельзя. После получения допуска к самостоятельной работе мы проводили заплыв в снаряжении под водой на одну милю. Каждому водолазику в кислородный баллончик закачивали 170 атмосфер — и вперед. Как правило, на финиш приходили все, редко кто сходил с дистанции. Но у одного давление в баллоне оказывалось 165. Это значило, что шел он спокойно, дышал ртом и воздух регенерировался. А у другого на манометре максимум 30. Значит, он психологически надломлен, себя не контролировал — дышал носом и ртом и "съел" весь кислород. Для контроля таких ребят пускали еще раз, но картина повторялась.
       
       Слабое звено. И наконец, последний тест. Водолазы поодиночке не работают, только парами, и тут важна психологическая совместимость. Рассаживаю бойцов в классе, каждому дается лист со списком всей группы и остро отточенный карандаш. И боец должен против каждой фамилии написать цифру: с кем он хотел бы пойти в паре в разведку в первую очередь, с кем — во вторую, а с кем — и в последнюю. Анкеты анонимные. Потом я брал эти списочки, садились мы с замполитом, суммировали баллы по каждому бойцу и тех, кто набирал самые большие цифры, отсеивали. Даже если у него были отличные показатели по физической и водолазной подготовке. Зануд и неспособных уживаться в коллективе мы у себя не держали.
       
       Хозработы. Были такие бойцы, которые понимали уже в ходе тестов, что не хотят у нас оставаться. Чтобы не позориться, они специально чуть-чуть не дотягивали до нормативов. Их, как и тех, кто отсеивался вчистую, до истечения двух месяцев в другие части не отправляли. Нужно же кому-то мести двор, работать на камбузе и пасти свиней.
       
       При содействии издательства ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...