НАТЕЛА ПОЦХВЕРИЯ побывала в Антверпене, в мастерской художника Яна Фабра и обсудила с ним грани жестокости, запреты в искусстве — и работы для выставки в Эрмитаже, увидеть которые в Санкт-Петербурге можно до 9 апреля.
Фото: NurPhoto / Getty Images
21 октября в Государственном Эрмитаже открылась экспозиция «Рыцарь отчаяния — воин красоты» бельгийского художника Яна Фабра. В течение прошедших с тех пор месяцев одни радовались прогрессивности руководства Эрмитажа, а другие требовали «Рыцаря» закрыть, обвиняя художника в жестоком обращении с чучелами животных. В сети появились сразу два противоборствующих хештега — #позорэрмитажу, запущенный противниками выставки, и #кошкизафабра — придуманный Михаилом Пиотровским (директор «обвиняемого» Эрмитажа тем самым напомнил, что в подвалах Зимнего дворца живут десятки котов, которых смотрители музея всячески холят и лелеют). Выставка быстро превратилась в самую обсуждаемую, однако до искусства в жарких спорах дело часто так и не доходило. “Ъ-Lifestyle” восстанавливает справедливость и обсуждает с художником его творчество, взгляды и качества, которые он ценит в людях.
— Если позволите, начну с самого очевидного вопроса: как сложилось сотрудничество с Эрмитажем?
— Шесть-семь лет назад Михаил Пиотровский и Дмитрий Озерков (заведующий отделом современного искусства в Эрмитаже. — “Ъ”) увидели мою выставку в Лувре. Я думаю, им понравилось. Года три назад или немного раньше мы встретились с Пиотровским, и он пригласил меня сделать выставку в Эрмитаже. Я попросил дать мне время — в том числе и потому, что я создавал работы специально для этой экспозиции.
— В этом музее много работ знаменитых голландцев. Это легло на вас дополнительным грузом ответственности?
— Я вырос недалеко от дома Рубенса и, когда мне было лет шесть-семь, регулярно бегал туда, пытаясь переписать его картины. Мне понравился Эрмитаж, там много работ гениальных художников. Множество я знал по книгам, но никогда не видел вживую. Созерцание этих работ меня необычайно тронуло. Пиотровский очень серьезно отнесся к нашему проекту, мы обсуждали его много раз. Решили, что разделим выставку и сделаем ее в старом и новом зданиях. На что-то меня вдохновил Ван Дейк. Благодаря ему появились новые работы из мрамора. Несмотря на то что Ван Дейк сам был художником, он еще был ассистентом у Рубенса (на Рубенса ведь работало много студентов).
— Расскажите о работах, которые приготовили специально для Эрмитажа.
— Одна из таких серий — о женщинах. О важных женщинах в моей жизни. Еще я сделал скульптурную работу, посвященную королеве Елизавете, будущей королеве Бельгии, на что меня вдохновила Екатерина Великая. Каждая комната моей экспозиции в Эрмитаже — своеобразный диалог. Я нарисовал голубые картины для зала Рубенса и новую серию про карнавал. Символом «Карнавала» стала собака-ротвейлер, ведь она олицетворяет преданность. Кошка же являет собой женщину, самостоятельную и эмансипированную, — ведьму. Эти животные никогда не были популярны в традиционном европейском искусстве.
Есть полотна, изображающие разные фестивали в Бельгии. Вы сразу заметите, что очень многие элементы картин взяты из бельгийских фестивалей. Все эти цвета: оранжевые, зеленые и золотые. Моя родина — очень маленькая страна, мы все время были оккупированы: то немцами, то голландцами, французами.
Новые голубые картины, в зале Рубенса, очень сложно разглядеть: они сделаны в специальной технике, я сначала рисовал, потом фотографировал рисунок, затем накладывал несколько слоев специальной химический краски. Я использовал фиолетовый, голубой, красный. Только жуков-скарабеев не красил.
— Вы, наверное, знаете, что в России сейчас все непросто складывается с пониманием современного искусства... Как нам быть?
— Мы все время находимся в движении. Мчимся вперед, учимся. Россия — молодая страна; людей, которые не понимают современное искусство, нужно учить. Нужно объяснять им, что оно означает, символизирует, и эти люди перестанут осуждать современное искусство. Я художник, который верит в надежду. Вообще, мы всегда должны верить в хороших людей. И я свято верю в то, что хорошие люди победят.
— На одном из перформансов вы публично сжигали деньги. Как вы считаете, можно ли быть великим художником и создавать произведения искусства без каких бы то ни было инвестиций?
— Снова обратимся к истории. Ничего же не изменилось. Тесные отношения между коммерциализацией и визуальным искусством никуда не делись. Богатые люди любят искусство, могут себе позволить купить что хотят. Мама всегда спрашивала: как я считаю, что является более приятной вещью для обмена — деньги или слова? Я делал работы, которые продавались за €1 и за €1 млн. Все зависит от необходимости в деньгах, от пристрастия к своему делу. Я все равно буду рисовать, даже если никто не станет это покупать.
— Вы согласны с тем, что если произведение искусства запрещают, то оно растет в цене?
— Я скорее свято верю в то, что красота и качество всегда будут побеждать и выживать. Время на моей стороне. Помните, как в песне The Rolling Stones: «Time is on my side». (Поет.)
— Время — хороший индикатор. И вы сами говорили, что, возможно, через 50–100 лет люди будут находить новые уровни в ваших работах. А сегодня вы читаете рецензии критиков, иногда они могут написать что-то, с чем вы категорически не согласны, или что-то, чего вы не вкладывали в свою работу. Вы пытаетесь — например, через аннотации или интервью — объяснить критикам, в чем они ошиблись?
— Постоянно. Постоянно спорю. Время — это партитура. Время — это камень, фундамент, на котором все строится. Но я не буду пытаться переубеждать кого-то.
Ян Фабр в Эрмитаже. Фото: NurPhoto / Getty Images
— Вы верите в Бога и дьявола?
— Я родился в типичной бельгийской семье. Моя мама была знатной и богатой католичкой, а отец — бедным коммунистом. Каждую ночь мама рассказывала мне истории из Библии. Из-за отца мы не могли ходить в церковь. В то же время благодаря маме история и судьба Иисуса Христа стала важной частью моих работ. Христос представляется мне чрезвычайно мудрым человеком. Учитывая все эти бесконечные конфликты с мусульманами, я всегда говорю, что мы должны быть такими же мудрыми, как Христос. Концепция прощения очень важна. Мы должны прощать. Несколько лет назад у нас с Мариной Абрамович был перформанс Virgin/Warrior, и он как раз был о прощении. Сегодня, когда я стал старше, я посещаю много церквей. В церквях можно увидеть лучшие произведения искусства. Да, сейчас я определенно люблю ходить в церковь. Созерцать. Мне нравится идея, что церковь — это священная обитель, мне импонируют те ценности, которые устанавливает церковь. Однако мне претят догмы.
— Господь един?
— Слава богу, я атеист.
— Не будь Бога, не было бы атеистов?
— Точно!
— Вас можно назвать исследователем красоты — вы находите красоту даже в уродстве. Что казалось вам красивым в детстве?
— Когда я был ребенком, папа делал для меня разные замки, поля из стекла. А мама отдавала мне свою помаду, и я разрисовывал эти замки и поля. Красота всегда была со мной. Она связывала этические ценности с эстетическими основами.
— Вы много говорите о животных и о том, какими жестокими могут быть люди по отношению к ним. Собаки лучше людей? Они не наслаждаются жестокостью?
— О, нет, нет. Собаки жестоки! Это все старомодные идеи, которые нам пытаются привить в школе. Множество современных ученых утверждают, что животные гораздо более жестоки, чем люди. Иногда, если стая не хочет принимать новое животное, она пытает его. Звери очень жестоки. Это дурацкая идея — считать, что люди плохие, а животные хорошие. Но в то же время я полагаю, что животные — лучшие лекари и философы в мире. Почему мне так нравится смотреть на животных и изучать их повадки, поведение? Тут все дело в том, что у них существует целая палитра инстинктов. Да, люди придумали компьютеры, но посмотрите на дельфинов. Они столетиями отправляют друг другу сигналы на дальние расстояния под водой. Мы должны уважать животных: мы так многому еще можем у них научиться! И в тот день, когда будет закрыта последняя бойня, люди станут другими. Я убежден, что тогда прекратятся и войны.
Выставка Яна Фабра в Эрмитаже. Фото: NurPhoto / Getty Images
— Звучит как утопия...
— Да, художники стремятся к этому. Ищут утопию.
— Вы мечтатель?
— Я романтик. Я изобрел выходные, которые длятся семь дней и семь ночей.
— Почему вы так много работаете с панцирями насекомых и прочими внешними скелетами животных? Ищете защиту? Строите себе укрытие?
— Хм, и это тоже. Мама, как я уже говорил, все время рассказывала про Библию и Христа — и тема Христа (об этом я тоже говорил) стала очень важной составляющей моих работ. Его жизнь — доказательство уязвимости людей. А я хочу построить внешние скелеты, которые защитили бы наши внутренние скелеты от ран, стигматов. В будущем людей никто не сможет ранить. Вот это и есть основная идея. Мы станем неуязвимыми!
— Но ведь иные слова могут ранить сильнее, чем физическое воздействие?
— Разумеется. Только это уже другая история.
— Какое качество в людях вы цените превыше остальных?
— Силу уязвимости.
— Есть что-то такое, что вы никогда не смогли бы простить?
— Разрушение жизни. Я думаю, художники всегда должны быть на стороне жизни. Защищать жизнь.
— Поэтому символ вашего творчества — скарабей? Жук, которого в Египте считали мостом между жизнью и смертью?
— Да, скарабей — это мост между жизнью и смертью.
— Вы боитесь смерти?
— Нет, я дважды впадал в кому. И не боюсь смерти. Но жизнь мне нравится больше. Вся идея моего творчества заключается в праздновании жизни.
____________________________________________________________________