Наше общество то и дело становится полем боя между верующими и антиклерикалами — его не удивить ни острой дискуссией по поводу православных пособий по биологии, в которых эволюционизм называется устаревшей и ненаучной точкой зрения, ни яростными спорами по поводу абортов и ГМО.
Фото: Давид Френкель, Коммерсантъ / купить фото
Однако решение властей Петербурга о передаче Исаакиевского собора едва ли не впервые раскололо казавшуюся монолитной среду самих православных. Расколола на ликующих и негодующих, на тех, кто считает решение "вернуть Исаакий церкви" началом подлинного покаяния властей перед ограбленной и униженной большевиками исконной Россией, и тех, кто начинает подозревать родную церковь в чрезмерном сребролюбии.
Правильно ли поступает государство, возвращая церкви Исаакиевский собор? Логический, а не идеологический ответ на этот вопрос может быть только один: ни о каком возращении собора РПЦ и речи быть не может. Вернуть можно только то, что когда-то было отнято. Исаакий — "главный храм Российской Империи" — церкви не принадлежал никогда.
Церковно-государственный нацпроект
Сама история его строительства — во многом светская. Когда император Александр I, завершив тяжелейшую Отечественную войну 1812 года, решил воздвигнуть на месте прежнего (уже третьего по счету) храма во имя Исаакия Далматского величественный храм, который бы "снаружи и внутри по богатству и благородству архитектуры представлял все, что возбуждает удивление в самых великолепных церквах Италии", он желал построить новое чудо света, которое показывало бы миру мощь России и одновременно ее готовность идти в ногу со временем — воспринимать все лучшее и современное, что было на тот момент в искусстве.
Храм был своего рода нацпроектом: для подготовки проекта и организации необходимых работ была создана специальная комиссия о построении Исаакиевского собора. Монферрану были призваны помогать самые выдающиеся российские художники и архитекторы. И пускай строился он не так долго, как Собор Парижской Богоматери,— 40 лет против почти двух веков, ушедших на возведение французского "коллеги",—
Исаакий вполне может считаться символом единения в труде всех сословий российского общества.
На его постройке трудились 400 тыс. подневольных крестьян (и государственных, и крепостных), примерно каждый четвертый из них испустил под его стенами свой последний вздох — из-за падения увесистых камней и отравления парами ртути, от непосильного труда и многочисленных эпидемий.
Строился храм, что называется, на государственно-частный капитал: гигантская сумма, потраченная на его возведение, складывалась из денег казенных и частных пожертвований. Всего на сооружение собора было потрачено более 23 млн руб. серебром. Комиссия отчитывалась за каждый потраченный рубль.
Церковно-государственный конфликт
Любопытно, что сама церковь в какой-то мере была против строительства нового Исаакиевского собора. Как справедливо отметили сотрудники Союза музеев России, опубликовавшие на своем сайте краткий экскурс в историю связанных с храмом имущественных вопросов, решение Александра I разобрать старый храм до фундамента вызвало неудовольствие митрополита Амвросия, жаловавшегося князю Голицыну, что причт, который будет вынужден отправлять службы в другой церкви, потеряет доходы от продажи свечей и платы посетителей за обряды. Император доводам митрополита не внял.
Однако когда Исаакий был наконец освящен и открыт, церковь стала настаивать на том, чтобы его передали в ее ведение.
При Александре II комиссия была упразднена, а собор отдали Министерству путей сообщения и публичных зданий. Высочайше утвержденным мнением Государственного совета от 22 октября 1864 года главноуправляющему министерством предписывалось финансировать все нужды по поддержанию благоустройства храма и штат "технических специалистов" из средств своего ведомства; Священный синод в дальнейшем должен был оплачивать лишь содержание причта, хора певчих и принадлежностей богослужения.
Деньги на содержание собора требовались немалые: в том же 1864 году общая сумма расходов по Исаакию составила 68 858 руб. серебром. Одно лишь содержание хора певчих обходилось в 13 тыс. руб. в год — больше, чем любая другая статья (хотя в целом траты на собор делились почти поровну между техническими нуждами и оплатой труда причта и певчих), и вскоре Синод вошел в конфликт с Министерством по финансово-имущественным вопросам.
Церковно-монархические отношения
Церковь настаивала на своем праве полностью распоряжаться собором, и император созвал специальную комиссию, которая бы разрешила непростой вопрос.
Комиссия, которую возглавил известный архитектор, профессор Императорской академии художеств Александр Резанов, отклонила полную передачу здания в безраздельное управление Духовного ведомства, сославшись как на нецелесообразность решения (при Исаакиевском соборе постоянно приходится проводить сложные технические и художественные работы, которые церковь взять на себя не может), так и на его историческую несправедливость — собор сооружался за счет казенных, а не церковных средств.
Чтобы сгладить конфликт, царь изъял здание из ведения Министерства путей сообщения и передал его в Министерство внутренних дел. Почему именно туда? Да не введет вас в заблуждение "преемственность" между тем МВД и нынешним: то министерство занималось не только вопросами правопорядка, но и широчайшим кругом проблем, в том числе и религиозных — от политики по отношению к раскольникам и сектантам до поддержания в порядке многих церковных зданий. В ведении Министерства внутренних дел собор и находился вплоть до революции.
Нежелание отдавать собор в ведение церкви, которое демонстрировали российские императоры, имело, конечно же, и идейную подоплеку.
Современные патриоты-державники часто пытаются представить историю России как честное и плодотворное сотрудничество церкви и государства. В действительности отношения между двумя этими институтами по большей части были довольно непростыми: глубоко почитаемые державниками цари — Иван III, Иван IV Грозный, Екатерина II — вели неустанное наступление на обширные церковные земли, превращая их в государственные, а Петр Великий и вовсе низвел церковь до положения подчиненного ему министерства.
И было за что: в обществе еще были живы воспоминания о том, как патриарх Никон пытался создать в России нечто вроде теократии — самому титуловаться "великим государем" прежде царя. Использовав, по сути, прецедент, который стал возможным лишь благодаря Смуте и ослаблению роли царя, когда отец первого из Романовых, патриарх Филарет, вполне логично чествовался "великим государем" вперед сына.
Нет, совсем не в гармонии, а часто и в открытом противостоянии с церковью происходило становление сильной царской власти. И "возвращение" Исаакиевского собора церкви укладывается не в рамки искупления вины властей перед православными, а совсем в иную парадигму. В парадигму ослабления центральной власти, отката к феодальным отношениям. Вот это и отталкивает ныне от церкви даже многих верующих, заставляя их вспоминать простую истину, изреченную когда-то русскими раскольниками: "Не та церковь, которая сооружена — деревянная или каменная, но церковь называется в сердцах и телесах".