Нюхнувшие пороха

"Огонек" побывал на родине оружейников и познакомился с их особой когортой — пороховщиками

— Чтобы получилось ровно, без шероховатостей, надо подбирать скорость печати и температурный режим,— объясняет Алексей Митин, проводя рукой по гладкой щеке миниатюрного Сталина.

Бюстик вождя из серого пластика — учебный. Такие печатают на 3D-принтерах учащиеся Алексинского химико-технологического техникума, которым руководит Митин.

Уже пару лет в техникуме ведется модуль "Оператор 3D-принтера". Как рассказывает директор, вначале написали программу развития учебного заведения (у него оборонный профиль и среди прочего здесь обучают работе с зарядами), представили ее областному начальству, федеральному Минобру и получили финансирование. На балансе теперь 16 3D-принтеров. "Один — большой",— подмечает Алексей Николаевич.

— Вдруг в полевых условиях вышло что-то из строя, понадобилась какая-нибудь деталь на замену, а у вас электроподстанция, компьютер и 3D-принтер,— воображает Митин.— Взяли нужную модель, тут же напечатали — все, проблема решена. За этим будущее!

Группка юношей в белых халатах в этот момент на лабораторном занятии. Ребята сидят за столами и ждут, пока небольшие 3D-принтеры неторопливо, слой за слоем печатают детали. В копилке их прежних работ — миниатюрные пластиковые гранаты-"лимонки", калашниковы, а еще далекие от оборонки домики, осьминожки, шестеренки в форме сердца. "Это девчонки нафантазировали",— замечает один. "У нас и бюст Путина есть",— констатирует другой.

— Мы поддерживаем политику государства на повышение обороноспособности, на импортозамещение,— чеканит Алексей Митин.— Дети понимают. Тоже поддерживают.

Техникум, в свою очередь, поддерживает местный химкомбинат, работающий на оборонзаказ. Лучшие учащиеся от него получают по 500-600 рублей надбавки к стипендии. Еще практика, если сложится — и работа, по специальности "техник-технолог". Только многих из них манят Тула, Казань, Москва. Поэтому комбинат в Алексине надеется на своих "незаменимых".

Мобильная бригада

"Незаменимых" наперечет. Они работают на комбинате десятилетиями, и у каждого — особый навык, они просятся на покой — отработали свое, однако смены им пока не находится.

Себя они называют пороховщиками, хотя трудятся по разным специальностям. А химкомбинат просто — пороховым заводом. Потому что пороха (слово произносится местными раскатисто, сильно ударяя на последнюю гласную) — основное производство. По стране таких предприятий — пересчитать по пальцам одной руки. На выходе у Алексинского — пироксилиновый порох. Из него делают боеприпасы крупных калибров, в том числе для военно-морского флота. Бывает этот порох двух видов — трубка, а еще зерно, которое заводчане в шутку сравнивают с макаронами по-флотски, в том числе из-за сходства с мучным изделием.

— В большом барабане укладывают несколько партий пороха слоями, как торт, и начинается "мешка",— объясняет кадровик Любовь Ивановна Маркова, которая, помимо своих обязанностей, знает, похоже, и тонкости производства.— У партий могут различаться показатели, а так они усредняются. Затем порох раскладывают по оцинкованным тарам. И сделать это надо правильно. Тут, пожалуй, особое чутье нужно.

Кулинарные сравнения тут и там неспроста. Ведь пороховое дело, как выясняется, преимущественно женская профессия. Новичку или человеку постороннему вообще весь местный сленг — на удивление, а свой поймет с полуслова. Ну, например, "за вредность" тем, кто "на обезвожке", положено молоко, а кто "на кислоте" — кисломолочные продукты.

— Почему женщины? Да потому что зарплата небольшая,— признается Любовь Ивановна.— Вот мужчины и не идут. Работа кропотливая, тяжелая, вредная. С молодежью та же история...

Пороховщица Тамара Вячеславовна Журавлева с легкостью поднимает здоровенный тюк и несет к транспортеру. "Знали, что порох из хлопка делается? С этого все и начинается,— разъясняет она, для демонстрации отрывая несколько слоев прессованного хлопка и укладывая их на ленту.— Нам его везут из Казахстана. Наш, ставропольский, не подходит. Из хлопка получают целлюлозу, которую нитрируют серной и азотной кислотами. Я как раз занимаюсь растворами, приноровилась: тонну того, тонну сего... А уже потом из нитроцеллюлозы изготавливают порох... Только представьте, вот из этого белого и пушистого материала делают оружие. Я это понимаю. Но ведь мы оборону страны обеспечиваем! Столько лет уже. И тяжело, и вредно, и на пенсии я, но куда без работы? Не дома же сидеть".

Пенсионерами пороховщики могут стать в 45 лет, отработав на производстве 10 лет. Как говорится, "выработали вредность". Многие после этого уходят. А Журавлева с коллегами — Еленой Васильевной Саманиной и Александрой Васильевной Фомичевой — в строю. У каждой из них "порохового" стажа больше 40 лет. Их называют мобильной бригадой — за опыт и готовность закрыть почти любую позицию в производственной цепочке.

— Отпуска у нас хорошие,— рассказывает Елена Саманина.— Значит, 28 дней, а еще полагается по дню за каждый месяц. Выходит, 40 дней. Можно располовинить и дважды в год отдыхать. Были молодыми — никуда не ездили. А сейчас хочется. На юг... Раньше у нас комбинат путевки давал, в санатории.

Раньше — это в советские годы.

— Раньше работы было много,— вспоминает Александра Фомичева, пришедшая на завод лаборантом (проводила анализы продукции) в начале 1970-х.— В несколько смен работали. По территории ходили автобусы, развозили работников. И в большинстве молодежь. А сейчас что? Есть госзаказ — есть и работа. Ну а нет, значит, нет.

О золотых временах завода алексинские пороховщицы рассказывают с удовольствием. И как получали молоко: "Столько, что девать его было некуда!" А еще талоны на питание: "Раньше буфеты были, только столовых четыре штуки, а сейчас придешь в нашу "Уралочку" с талоном на 120 рублей — самым дорогим, для тех, кто "на кислоте", а только кусочек мяса — сотня".

— У нас здесь детская колония, так мы шефство над ней взяли,— ностальгирует Саманина.— А еще была подшефная школа. Ходили с ребятами кататься на лыжах, на прогулки, ставили спектакли, КВН проводили.

— Я в хоре пела,— добавляет Фомичева.— У нас был баянист, разучивали с ним песни, больше русские народные. Ездили в Тулу выступать.

Вспоминают, когда у порохового завода были даже свои конюшня, колбасный цех и яблоневый сад ("Настойки на яблоках делали!").

Переломным стал 1992 год. "Трясло комбинат, военная продукция вдруг оказалась не нужна,— говорит Елена Саманина.— Основное производство закрылось. Многие рассчитались, ушли кто куда. А я перешла на неосновное, химическое, производство. В зарплате, может, и потеряла, зато получила земельный участок. Чего мы только не делали: магнитную вставку на холодильники, резиновые ковровые дорожки, губку для сидений в вагонах метро, шланги всякие, правда, еще резиновые изделия специальные — для подводных лодок... Я порохами занималась, стала бригадиром. А тут пришлось все с нуля начинать. Мне помогли женщины, которые там работали. Сказали: "Не бойся, всему научим!""

Основное производство возобновили спустя годы, и пороховщицы вернулись на свои места.

— Сын мне говорит: "Мать, хватит, заканчивай",— откровенничает Елена Васильевна.— У нас 6-часовая смена, 12 часов — отсыпной, так пять дней в неделю, больше 40 лет. Тяжело уже. Ни праздников, ничего, и в Новый год, бывает, работа. Родные под меня подстраиваются. Тоже устали. А я думаю, еще немножко, годочек от силы — и все. Но загадывать не буду. Внучка хочет на психолога поступать в педагогический в Туле. Репетиторы нужны. Хочется помочь.

Александра Фомичева, как и Елена Саманина, вдова. Работает тоже ради внучки: "Вероника поступила в Медицинский университет им. Пирогова, будет детским врачом. У нас не хватает педиатров, она получила целевое направление. Я, чтобы ей помочь немножко, решила еще этот год поработать. А вообще, уже рассчитаться собралась".

— Как будет, когда они уйдут,— сложный вопрос,— вздыхает кадровик Любовь Маркова.— Они и технологию всю знают, и это самое чутье у них есть. Да к тому же, в отличие от молодых, они дисциплинированные: не пьют, не курят, не прогуливают. Надежные они!

Привычный

— На 9 Мая по телевизору парад показывают, и боевые самолеты летят над Красной площадью, и диктор торжественно объявляет, что, мол, идет дозаправка в воздухе, так вот эти рукава для заправки в стране только у нас выпускаются,— рассказывает Виктор Сурнычев из когорты "незаменимых".— Приятно думать, что и я к этому причастен.

Виктор Михайлович называет себя пороховщиком, правда, последние годы занят на другом производстве — изготовлении резины, в том числе и для этих самых уникальных рукавов.

На комбинат он пришел в 1977-м, и грузчиком был, и центрифуги забивал, и многое еще делал, так что полный цикл ему знаком.

— Негритосом меня называют, потому что работа грязная,— перекрикивает Сурнычев включенный вальц, на котором руками начинает "разминать" кусок каучука.— Это натуральный, приходит к нам из Бразилии. А бывает синтетический, из Франции. Он по виду такими кусочками. Я их называю пельменями.

"Незаменимым" Виктора Сурнычева тоже делает чутье, по выражению Марковой. При работе он на глаз может определить, сколько надо добавить в каучук других ингредиентов — сажи, серы, мела. На стене перед вальцом висят часы: "Я на них не смотрю, у меня внутренние". Один "роспуск", как это называется, каучука может занять и 50 минут.

У Сурнычева ни респиратора, ни перчаток, ни наушников.

Он удивляется: "Да зачем? Я привычный! Мастер подходит, говорит, если не слышно — махнешь рукой, что, мол, потом, а если срочно — остановишь вальц, но это нежелательно. Дома, правда, супруга жалуется, что громко разговариваю".

— Нормальная работа,— заключает Виктор Михайлович.— Родные, да, беспокоятся, даже говорят, все, пора бросать.

Укротительница металла

Еще одна "незаменимая" — паяльщица Марина Вострова будто жонглирует оцинкованными тарами, в которые потом фасуются пороха. Вначале она складывает металлические листы коробом, потом паяет и затем выставляет готовые в ряд. Марина Ивановна в спецовке, фартуке, черных перчатках. Цех не отапливается. "Не холодно",— говорит она, крепко держа в руке тяжеленный разогретый паяльник.

— Тут как припой пойдет,— объясняет Вострова тонкости ремесла.— Сплав, бывает, попадется не такой. Плохо ложится на баки. Приходится распаивать и по новой.

И обязательно — чтобы с розами!

Марина Иванова на пенсии уже три года, с 47 лет. Пороховое дело для нее семейное: на заводе работали отец, брат, муж. У нее самой стаж — 12 лет.

— Пайкой занимались женщины, я у них училась, смотрела, запоминала,— рассказывает она.— Думала, не получится у меня. Сначала паяла 12 тар за смену, она у меня 8 часов, потом 17, 25, теперь 35. Те, у кого я училась, выработали вредность и в 45 лет ушли, а я осталась, теперь вот одна.

Приводили к ней в ученики трех парней. Двое почти сразу сбежали. "Целый день на ногах, да зарплата невелика",— замечает Марина Ивановна. Ну и испугались: паять надо цинком (он токсичен), а кожух с вытяжкой установлен только у нее.

Неваляшка с секретом

Остался один — Вениамин. Работает второй месяц, начинал с 10 тар в смену, теперь у него выходит 20. "Держится пока, но не очень-то ему нравится такая работа",— вздыхает Вострова.

— Муж уговаривает уйти,— говорит Марина.— А я и в отпуске, если заказ пришел и звонят, зовут, выхожу. Сейчас, не работавши, не проживешь. И возраст. Кому мы где нужны?

На посту у Марины Ивановны сплошной металл: стол, паяльник, пороховые тары. И на этом фоне — белая чашка с истертым изображением какого-то зверька.

— Это дочкина,— замечает "незаменимая" Марина Ивановна.— Дочка уже взрослая, а кружечку я давно принесла. Ручки отбились. Я в ней кислоту держу, чтобы швы обрабатывать, а потом паять. Она у меня тут вроде как на удачу.

На 9 Мая самолеты летят над Красной площадью, и диктор торжественно объявляет, что, мол, идет дозаправка в воздухе. Так вот эти рукава для заправки только у нас на заводе выпускают

Мария Портнягина, Алексин, Тульская область