Ненормативная Мексика

Есть три Мексики: "дикого капитализма", социализма и Мексика успеха, успешно вписавшаяся в мировое разделение труда. Политика президента США Дональда Трампа ударит по последней и дестабилизирует крупнейшую экономику Латинской Америки.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 6

Фото: Getty Images

Во времена правления Кальдерона в Мексике шла активная борьба не только с наркотрафиком, но и с профсоюзами

Фото: Reuters

Потребительский бум — неизбежный спутник экономического роста

Фото: Reuters

У мексиканских «большевиков», крестьянских вождей Панчо Вильи (справа) и Эмилиано Сапаты (слева), не хватило образования, чтобы возглавить страну

Фото: Hulton Archive/Getty Images

С 1929 по 2000 год политический режим в Мексике базировался на доминировании Институционально-революционной партии (PRI), идеологической наследницы революции

Фото: Corbis/Getty Images

Мексиканцы продолжают праздновать победу над французскими интервентами, одержанную в 1862 году

Фото: Reuters

АЛЕКСАНДР ЗОТИН

В конце января 2017 года президент Мексики Энрике Пенья Ньето отменил встречу с Дональдом Трампом, на которой планировалось обсудить финансирование строительства стены между странами. В итоге Трамп предложил ввести 20-процентную таможенную пошлину на весь импорт из Мексики (торговый оборот с США составляет $500 млрд), что, по его мнению, покроет расходы на стену. Это ставит под угрозу самое большое достижение Мексики за последние 30 лет — экономическую интеграцию с США.

Такие разные Мексики

Экономисты считают, что есть (как минимум) три Мексики. Первая — ультралиберальная Мексика "дикого капитализма" со слабым государством, всесильными наркокартелями, огромным теневым сектором и кучкой сверхбогатых монополистов.

Вторая — социалистическая Мексика профсоюзов, влияние которых настолько велико, что их боялись и одновременно от них зависели даже президенты.

И наконец, третья — рыночная Мексика, успешно вписавшаяся в мировые производственные цепочки, а точнее, ставшая производственной базой США. Жизнь этих трех Мексик очень разная.

Мехико в тени

Первое впечатление от Мехико — город, превратившийся в один огромный рынок "Черкизон", 20-миллионный. Уличные торговцы-ambulantes заполняют импровизированными стеллажами значительную долю городского пространства. Их товары не особенно разнообразны. В основном — дешевый китайский ширпотреб, вперемешку с уличной едой — лепешками тако.

Только в историческом центре — 25 тыс. уличных торговцев, всего в Мехико их сотни тысяч, а возможно даже миллионы.

Амбулантес — лишь часть гигантской экосистемы неформальной экономики. Есть "гильдии" профессиональных мусорщиков, продавцов жевательной резинки и конфет, мойщиков ветровых стекол автомобилей, чистильщиков обуви, нищих-попрошаек...

Глобус экономики

В метро сложно не повстречать торговцев-vagoneros. Подобный бизнес есть и в Москве, но масштаб не тот. Здесь в одном вагоне могут находиться три торговца сразу (не в час пик): один предложит USB-кабели, другой — шоколадки и мороженое, третий — карандаши и ручки. Некоторые торговцы экзотичные. Стоите себе тихо в вагоне. Вдруг — "буууум!", вас оглушает местный вариант рэпа. Парень, стоящий рядом, который развернул вам в лицо огромный рюкзак, не просто пассажир. Это торговец-bocinero — в его рюкзаке пара динамиков, и после принудительного ознакомления с музыкой он предлагает пассажирам CD за 10 песо (около 30 руб.).

Неформальная экономика процветает и в других странах Латинской Америки (не говоря уже про Африку), но мексиканский пример особенно сильно бросается в глаза. Тем более что ожидаешь чего-то другого от страны, включенной в неформальный клуб развитых стран — ОЭСР.

Бытовые впечатления подтверждаются статистикой.

57,4% (52,4%, если исключить аграрный сектор) всех занятых в стране работают неформально (в неформальном секторе — 27,1%, плюс домашние работники и неформально занятые в формальном секторе).

При этом уровень безработицы очень низкий — всего 4%. "Эти люди, informales, не платят налогов, воруют электроэнергию, занимают любые нравящиеся им места в городе,— говорит профессор Centro de Investigacion y Docencia Economicas Хуан Росельон,— однако власти не борются с ними, это им не нужно. Кроме того, informales — избиратели, и никто не хочет терять голоса".

Неформальный сектор малопродуктивен — он формирует всего около 25% ВВП. Производительность труда по сравнению с формальным сектором низкая, последний дает 75% ВВП при меньшей доле занятых — около 43%.

Оттенки бедности

Слабая продуктивность "неформалов" отражается на их уровне жизни. По данным Coneval (Национальный совет по социальной политике) за 2014 год, за чертой бедности находится 46,2% населения. Бедность определяется как низкий доход и отсутствие доступа к одному или нескольким базовым благам (здравоохранение, адекватное питание, приемлемые жилищные условия, образование). Если посмотреть только на доходы, ситуация не лучше. 52,3% населения получают доход ниже уровня благополучия (стоимость продовольственной и непродовольственной корзин) — на ноябрь 2016 года это 2749 песо (около $137) в месяц в городах и 1776 песо (около $89) в сельской местности.

20,6% населения получают доход ниже минимального уровня благополучия (только продовольственная корзина) — 1356 песо (около $68) в месяц в городах и 970 песо (около $48) в сельской местности.

Для сравнения: по данным Росстата за 2015 год, в России только 11,3% населения имеют доход ниже 9 тыс. руб. (около $150), и 2,4% — ниже 5 тыс. руб. (около $83) в месяц.

Бедность имеет и регионально-этнический оттенок. Метисов в стране — 62%, индейцев — около 28%, потомков европейцев — около 10%. Чем темнее твоя кожа, тем больше шанс оказаться бедным. Среди индейцев доля бедных больше 70%. Соответственно, сильно региональное неравенство. Южные штаты, где индейцев больше всего (например, Чиапас), самые бедные. В Чиапасе, кстати, до сих пор активны вооруженные группировки ультралевых сапатистов (по имени лидера крестьянского восстания в 1910 году Эмилиано Сапаты). Они контролируют сельские регионы и дороги в штате и на некоторых участках пути выставляют блокпосты для сбора денег "за безопасный проезд".

Общество сильно стратифицировано, причем на этническом уровне. В метро белый — редкость. Наблюдая такую "белую ворону" иногда задумываешься, какой траекторией вывела его нисходящая социальная мобильность в это место. Зато крупные чиновники и бизнесмены почти поголовно белые. Этим Мексика сильно отличается, например, от Венесуэлы, Колумбии и Чили, где бедные белые не редкость.

Климат благосклонен к бедности. Бездомные зимой не замерзают. Значительная часть застройки в Мехико и в других городах страны так же неформальна, как и работа обитателей самостроя. Целые районы Мехико заполнены так называемыми colonias populares или paracaidas — "парашютистскими" поселениями, в которых далеко не всегда есть базовые удобства. Строительные краны в Мехико — большая редкость. Многоэтажек в городах очень мало. Есть проблема со спросом — строить для богатых незачем, у них и так жилье есть, а бедные не имеют денег для его покупки даже с привлечением кредитного рычага.

Средний класс, который потенциально мог бы предъявить спрос на многоэтажки,— сущность в Мексике слабоуловимая.

Середняк со стиралкой

Искать середняка пытаются. Статслужба INEGI считает, что доля среднего класса — 39,2% населения, высшего — 1,7%.

"Среди мексиканских экономистов довольно популярна дискуссия о том, кого можно записать в средний класс,— эксперт департамента экономических исследований центрального банка Мексики Алехандрина Сальседо,— одним из критериев принято считать наличие стиральной машины в домохозяйстве".

Если согласиться с Сальседо, средний класс в стране действительно большой — 18,7 млн (66%) из 28,1 млн единиц жилья имеют стиральные машины (по данным на 2010 год). Но, например, в России, по данным Росстата, стиральными машинами владеют практически 100% домохозяйств, и этот уровень был достигнут еще в конце 1990-х. Так что это, скорее, критерий разных градаций бедности, а не порог для вхождения в средний класс, во всяком случае в европейском понимании.

Однако ВВП на душу населения в Мексике, по данным МВФ, каким-то образом практически равен российскому — $8,7 тыс. против $8,8 тыс. соответственно.

Это наблюдение МВФ может объясняться отчасти более заметным разрывом в ВВП на душу по ППС ($18,9 тыс. в Мексике против $26,1 тыс. в России), отчасти ярко выраженным неравенством в Мексике.

Чемпион по неравенству

В этом аспекте у Мексики немного конкурентов в мире — это одна из стран, где расслоение между богатыми и бедными наиболее велико. Коэффициент Джини по доходам — 0,48-0,5 (в России — 0,43, в наиболее эгалитарных скандинавских странах — около 0,3). В Мехико, по данным Wealth-X, живут 2780 ultra high-net-worth individuals (лица с состоянием более $30 млн), мексиканская столица — десятый город в мире по этому показателю и единственный, не находящийся в развитой стране.

В Мексике сейчас насчитывается 14 миллиардеров. Но неравенство велико даже среди самых богатых. Мексика — родина богатейшего человека в мире по версии Forbes в 2010-2013 годах, Карлоса Слима. В 2015 году его состояние достигало $77 млрд. В 2016-м оно сократилось до $50 млрд (четвертое место в Forbes), однако даже сейчас он богаче всех остальных мексиканских миллиардеров вместе взятых ($49,6 млрд).

Происхождение капитала этого потомка эмигрантов из Ливана много чего говорит об экономике Мексики. Слим сколотил состояние на приватизации государственной телекоммуникационной компании Telmex в 1990 году, на основе которой он создал транснациональную компанию America Movil. Ее мексиканские подразделения — сотовый оператор Telcel и оператор проводной связи Telmex — занимают на рынке фактически монопольную позицию: 70% рынка сотовой связи, 79% — проводной связи, 74% доступа в интернет, по данным за 2011 год. Это самый высокий показатель монополизации сектора среди стран ОЭСР.

Отсутствие значимой конкуренции позволило Telcel и Telmex установить высокие цены на услуги. Некоторые тарифы самые высокие в странах ОЭСР, другие — значительно выше средних. При этом уровень инвестиций в телекоммуникации, наоборот, самый низкий в ОЭСР. Вхождение на рынок новичков затруднено — многие правовые нормы на предмет демонополизации либо отсутствуют, либо не соблюдаются. Немногочисленные попытки демонополизации рынка со стороны регуляторов (Cofetel и Cofeco) блокировались юристами компании Карлоса Слима. При этом монополия Слима дорого обходится экономике: по расчетам ОЭСР, потери для потребителей составляют в среднем $27,3 млрд по ППС в год, или около 2,2% ВВП в год (за период с 2000 по 2009 год).

Другие богатейшие люди Мексики тоже используют несовершенные экономические институты в своих интересах. Например, специфический налоговый режим. Главная проблема — очень узкая налоговая база. Например, в 2015 году налоговые поступления в бюджет составили всего 17,4% ВВП. Причем это рекорд, в 1980-2010-х годах уровень был ниже.

Между тем в среднем по ОЭСР налоги составляют 34,3% ВВП. Во многих латиноамериканских странах сбор налогов традиционно слабый, но все же он выше, чем в Мексике. В 2010 году он составил 14,1% ВВП в Мексике, а в Аргентине, Бразилии, Уругвае, Коста-Рике, Чили и Эквадоре — 33,5%, 32,4%, 25,2%, 20,5%, 19,6% и 19,6% ВВП соответственно.

Маленькая налоговая база не позволяет государству сгладить неравенство за счет перераспределения.

Мало того что налоги маленькие, они во многом еще и регрессивные, то есть богатые платят пропорционально меньше, чем бедные. Структурно доминируют косвенные налоги на потребление: группа "товары и услуги" дает 45,3% всех сборов (средний показатель за период с 1980 по 2014 год), тогда как в ОЭСР средний уровень на том же отрезке — 32,9%. Налоги на доходы индивидов и предприятий, а также на собственность, наоборот, ниже, чем в среднем в ОЭСР. Бедные тратят практически все свои доходы на потребление, а у состоятельных граждан на потребление идет лишь небольшая часть доходов — такая налоговая структура помогает богатым становиться еще богаче. Кроме того, как отмечается в докладе Oxfam "Extreme Inequality in Mexico", многие налоговые вычеты также де-факто регрессивны — их бенефициарами являются состоятельные граждане. Например, налоговые вычеты предусмотрены при направлении ребенка в частную школу, что позволить себе могут только небедные люди.

"Мы не самый бедный регион в мире, но самый неравный,— говорит экс-глава нефтяной госмонополии Pemex Эмилио Лосойя.— И это не самое приятное место для жизни. Неравенство здесь — это рак, разъедающий страну. Оружие, с помощью которого его можно побороть,— образование, образование и еще раз образование".

Социализм и профсоюзы

Слабость государства компенсируется силой других игроков. Так, образование в Мексике — сфера не бесправных неформалов, а сверхсильных профсоюзов.

"Три года назад началась реформа образования,— рассказывает глава Comision Reguladora de Energia Гильермо Гарсиа Алкосер.— В Мексике учителя не проверялись на знания. Это была защищенная профессия, и она наследовалась.

Если вы были учителем или профессором — ваш сын наследовал эту позицию. Наследовал по закону, так было прописано в контракте с профсоюзом учителей.

По новому закону учителя должны проверяться на знания. С профсоюзом учителей велась настоящая война, в итоге его лидер Эльба Эстер Гордильо отправилась в тюрьму. Но проблема в том, что они — часть истеблишмента. Гордильо имела щупальца во всей политической системе. Она частично контролировала сферу здравоохранения, национальную лотерею, имела клиентелу в парламенте, даже создала свою политическую партию".

Профсоюз учителей — SNTE, которым руководила Гордильо (она сколотила на этом нелегком поприще мультимиллионное состояние), по словам собеседников, страшная сила. Как только на право наследования профессии покусились власти, члены профсоюза (1,4 млн человек) начали блокировать дороги, аэропорты, общественные учреждения, сжигать автобусы (хорошо, что без пассажиров). "Война" шла три года, и в некоторых штатах на юге не окончена до сих пор.

Причина наступательных действий властей понятна. Мексика — лидер среди стран ОЭСР по доле трат на начальное и среднее образование в госрасходах (13,3%; в среднем по странам ОЭСР — 8%). В долях ВВП картина хуже, так как цифра "госрасходы к ВВП" невелика (следствие неспособности государства собирать налоги), но все равно показатель выше среднего — 3,9% ВВП против 3,6% в среднем по странам ОЭСР (в России, для сравнения, 2,3% ВВП, данные за 2013 год). А вот отдача — не очень: результаты тестов PISA — самые низкие по ОЭСР (и ниже, чем во многих слаборазвитых странах).

Попытки борьбы с профсоюзами предпринимались и раньше. "Президент Мигель де ла Мадрид в 1980-х затеял было борьбу с профсоюзами, но не очень успешно,— рассказывает глава Comunidad Mexicana Габриэль Фарфан Марес.— Например, профсоюз нефтяной госмонополии Pemex. Они просто пригрозили остановить все производство нефти и ее переработку. И что он мог сделать? Нужно было бы приставить к каждому работнику по военному? В Мексике надо иметь столько же военных, сколько членов профсоюза, иначе бороться с ними не имеет смысла". Впрочем, сейчас нефть не столь значима для экономики Мексики (всего 6% ВВП) и профсоюз несколько ослаб.

Другие профсоюзы трансформируются в "эффективных собственников". "В области энергогенерации был очень сильный профсоюз, Luz y Fuerza del Centro,— говорит профессор Хуан Росельон.— Чтобы продвинуть реформу в этой сфере (пригласить иностранных инвесторов, приватизировать часть активов), властям пришлось его уговаривать. Единственным способом убедить профсоюз не шуметь оказалось просто отдать ему в собственность часть активов.

LFC ликвидировался, получив взамен гидроэлектростанции, и стал частной компанией Fenix. Раньше профсоюзы боялись приватизации, теперь научились извлекать из нее выгоду".

Сила профсоюзов в Мексике объясняется историей. Мексиканский политический режим с 1929 по 2000 год базировался на доминировании Институционально-революционной партии (PRI), которая безальтернативно заправляла на всех уровнях власти (другие партии были маргинализованны).

Однако PRI сильно отличалась от классического западного понимания партии, скорее, это был конгломерат элит. Идеологически PRI была наследницей мексиканской революции 1910-1917 годов. Последняя чем-то напоминает нашу 1917 года, но отличается тем, что после многих лет кровопролития кончилась по большому счету ничем (результатом можно считать принятие в 1917 светской и довольно "левой" конституции, дожившей в более или менее неизменном виде до нашего времени). Мексиканские "большевики" — крестьянские вожди северянин Панчо Вилья и южанин Эмилиано Сапата не решились взять власть в свои руки из-за отсутствия образования, и в итоге она досталась более умеренным силам — по той же очень условной аналогии с Россией "кадетам".

В 1938 году, в период правления наиболее дееспособного постреволюционного президента Ласаро Карденаса, деятельность PRI была разделена на четыре "течения" — рабочее, крестьянское, народное и военное. Вследствие этого разнообразия маргинализации подвергались как крайне правые, так и крайне левые. Однако основной идеологией был социализм — Карденас провел уравнительную аграрную реформу, национализировал множество предприятий (например, создал нефтяную госмонополию Pemex), помогал испанским революционерам, пригласил в страну преследуемого Сталиным Льва Троцкого.

Между тем выборы, несмотря на доминирование PRI, проходили со всей формальной серьезностью каждые шесть лет.

Ну а политической машиной для мобилизации избирателей в условиях слабой власти стали как раз профсоюзы.

Экономические неурядицы 1990-х (кризис в стране случился за три года до азиатского кризиса 1997-1998 годов, но, в общем, по той же причине — увлеклись западным кредитованием) привели к тому, что PRI впервые потеряла большинство в обеих палатах парламента по результатам выборов 1997 года.

А в 2000-м ее кандидат впервые проиграл президентские выборы. Два срока президентами Мексики были представители оппозиционной правоконсервативной католической Партии национального действия (PAN) Висенте Фокс (2000-2006) и Фелипе Кальдерон (2006-2012). При этом в 2006 году главой государства чуть было не стал леворадикальный кандидат от партии революционной демократии (PRD) метис (что нетипично для элиты) Мануэль Лопес Обрадор, поддержанный венесуэльским президентом-популистом Уго Чавесом; перевес Кальдерона составил всего 0,5% голосов. В 2012-м PRI вернулась — президентские выборы выиграл ее кандидат Энрике Пенья Ньето.

Однопартийная система, доминировавшая в Мексике почти столько же, сколько существовал коммунистический строй в СССР, сломалась, но ее обломки — профсоюзы — остались.

Вся власть — картелям!

За власть в стране с государством конкурируют не только профсоюзы, но и наркокартели.

"Вы уже заказали такси? Нет? — спрашивает мой собеседник профессор Росельон.— Тогда лучше я сам вам его закажу. Ломас-де-Санта-Фе — один из самых богатых районов Мехико, и здесь часто случались похищения пассажиров такси. Правда, сейчас ситуация лучше, но все же".

Плачевная ситуация с безопасностью — бич многих латиноамериканских стран, и Мексика здесь не исключение. После того как США в 1990-х сделали многое, чтобы остановить поставки кокаина по карибскому коридору, Мексика стала основным транзитером наркотиков на север.

Попытки властей ограничить трафик привели к настоящей войне во время президентства Кальдерона (2006-2012). Транзит в США удалось несколько сократить, правда дорогой ценой: по разным оценкам, 60-100 тыс. человек были убиты в ходе масштабных боевых действий в приграничных районах. Но последствия оказались неожиданными.

"Кальдерон послал военных для борьбы с картелями,— говорит Габриэль Фарфан Марес.— И что в итоге вышло? Губернаторы штатов и главы муниципалитетов теперь позволяют им брать с них "налоги".

Картели говорят главам муниципалитетов: "Если вы не дадите 10%, 15%, 20% бюджета муниципалитета, я вас убью. И убью всех чиновников муниципалитета".

И точно так же обирают владельцев бизнеса".

Властям на время удалось частично обезглавить некоторые картели. Но их члены, лишившись руководства, не пошли работать на заводы, а заменили наркотрафик рэкетом и бандитизмом. Плюс "осиротевшие" картели начали дробиться и воевать друг с другом, заодно убивая и простых граждан.

Впрочем, в последние годы наблюдается стабилизация, острая фаза картельного противостояния закончилась — наркотики опять спокойно текут на север.

В ответ на вопрос, может ли государство в принципе побороть наркотрафик и оргпреступность, большинство мексиканских собеседников разводили руками. Пока есть спрос на наркотики в США, трафик остается суперприбыльным бизнесом. И вряд ли слабое государство его сможет остановить.

"Вы знаете, сколько получает полицейский? — говорит Фарфан Марес.— Средняя зарплата полицейского в Мексике — 3 тыс. песо, $150 в месяц. Неудивительно, что криминал их перекупает. Зарплата от государства — 10%, от картеля — 90%".

Лучшая Мексика

Удивительно, но есть и другая Мексика. Успешная и высококонкурентная. И даже избавившаяся от нефтяной зависимости. Та Мексика, где 43% занятых дают 75% ВВП.

"Мексика была очень зависима от нефтяных доходов,— говорит глава департамента экономических исследований Банка Мексики Даниэль Исаак Чикиар Сикурель.— В 1980-е нефть составляла около 90% экспорта, доходы бюджета тоже очень зависели от нефти. Изменения начались после 1986 года, когда мы в одностороннем порядке либерализовали торговлю и вошли в GATT, сейчас WТО. В последующие десятилетия произошел бум несырьевого экспорта. Помогло и то, что все эти годы мы придерживались политики дешевого песо. В итоге мы создали экспортно ориентированный промышленный сектор, особенно усилившийся после вступления в NAFTA в 1994-м.

Сейчас доля нефти в экспорте составляет всего около 5%.

Экономика в целом больше не зависит от нефти".

"Первой послевоенной моделью развития было импортозамещение,— рассказывает глава ExxonMobil Mexico Энрико Идальго.— Тогда и МВФ, и World Bank считали, что это лучшая модель для индустриализации развивающихся стран. Во многих аспектах это была успешная модель, рост был по 6-7% в год. Но рынок был закрыт высокими тарифами. В 1986-м все изменилось. Тогда прошли очень интересные дебаты между сторонниками открытой и закрытой моделей, "неолиберальной" (это мы такое слово придумали) и "неонаталистской". В 1986 году, когда случилось падение нефтяных цен и долговой кризис, Мексика решилась на трансформацию. Сначала вошла в GATT, потом, через восемь лет, в NAFTA".

Впрочем, предпосылки для неолиберального поворота существовали и до 1986 года. В 1970-х американские компании запустили первую волну того, что впоследствии будут называть аутсорсингом — в Мексику стали переводиться сборочные производства (так называемые макиладорас), в основном автомобилей.

История макиладорас началась в 1964 году, когда официально завершилась "программа Брасеро", в рамках которой рабочие из Мексики могли законно работать на территории США на сезонной основе. Чтобы не допустить безработицы в соседних с США регионах после завершения программы, мексиканские власти приняли программу приграничного развития (Programa de Industrializacion Fronteriza, PIF), согласно которой обнулили таможенные пошлины на импорт комплектующих для сборки на предприятиях и экспорт готовой продукции. В 1971 году программу распространили на все штаты Мексики. В 1985-м экспортная выручка макиладорас превысила экспортную выручку от нефти, а к концу века индустрия макиладорас (формально разница между макиладорас и другими предприятиями исчезла после вступления в NAFTA) давала уже 25% ВВП и 17% всей занятости.

После подписания соглашения NAFTA доля Мексики в импорте промтоваров в США выросла с уровня чуть выше 7% в 1994 году почти до 13% в 2001-м. Положение Мексики, однако, ухудшилось, после того как в ВТО в 2001 году вступил Китай. В период с 2001-го по 2005-й экспорт китайских товаров в США рос в среднем на 24% в год, тогда как рост экспорта Мексики резко замедлился. Мексика потеряла свое преимущество в нескольких трудоемких отраслях обрабатывающей промышленности. В 2004 году зарплата в Китае составляла в среднем $0,72 в час (учитывая налоги и социальное страхование), а в Мексике — $2,96 в час (в Калифорнии — $20,84 в час).

Однако приблизительно в 2005 году тенденция переломилась. Снизившись до 11%, доля Мексики в импорте США вновь начала расти (в настоящий момент — около 15%). Сначала Мексика потеснила Японию и Канаду, а в последние годы увеличила свою долю за счет Китая. С 2005 по 2010 год и Мексика, и Китай увеличили свои доли на рынке импорта в США. После 2010 года, однако, рост доли Мексики совпадал с сокращением доли Китая.

Рост произошел главным образом за счет электроники, телекоммуникационной и транспортной техники. Например, доля Мексики в импорте в США автомобилей и автокомплектующих выросла с 2005 по 2010 год на 10 п. п. Сейчас на Мексику приходится пятая часть совокупного американского импорта автомобилей и автозапчастей — она является вторым по значению иностранным поставщиком после Канады. В 2015 году в Мексике было произведено 3,6 млн автомобилей (7-е место в мире) — против 1,9 млн в 2000-м (9-е место в мире).

"Производство автомобилей очень, очень масштабное,— говорит Идальго.— А почему?

Потому что мы создали экосистемы. Какие еще экосистемы интересны? Авиакомплектующие — уже есть очень большие хабы. Есть хабы по электронике. Не только сборка, но и R&D.

Биотех стартует с низкой базы, но будет иметь очень большое влияние".

Всего объем экспорта Мексики в 2016 году составит около $372 млрд (данных за декабрь пока нет). У России меньше — $279 млрд. Причем мексиканский экспорт практически полностью несырьевой, в отличие от России, где экспорт сырьевой на две трети ($150 млрд — углеводороды).

Успех обусловлен прежде всего двумя факторами: логистическими преимуществами в торговле с США (отсутствием затрат на морскую транспортировку, что наиболее актуально для объемных и тяжелых товаров) и постепенным удорожанием труда в Китае, что делало мексиканские товары более конкурентоспособными.

"Глобально мы имеем такие масштабы торговли только в двух местах в мире — ЕС и NAFTA. $1,1-1,3 млрд в день, каждый день. Это большой успех. Торговые отношения выгодны для обеих сторон. И это встраивание Мексики в сложные цепочки добавленной стоимости. В каждом долларе, который Мексика экспортирует в США, 40 центов — американское производство",— отмечает Эмилио Лосойя.

Новой администрации США все это, похоже, неинтересно. Собеседники "Денег" в Мексике опасаются, что Трамп всерьез намерен сжечь экономические мосты между двумя странами. И получить за построенной стеной страну, в которой наркокартели, профсоюзы и монополисты будут убивать рыночный сектор.

Благодарим за поддержку проект Фонда Карнеги "Анализ исторических прецедентов и разработка рекомендаций по диверсификации ресурсной экономики".