"Возил государю портфель, набитый тысячей сторублевых бумажек"

Сейчас уже мало кто помнит о том, что император Александр II следующей по важности своей задачей после ликвидации крепостного права считал строительство в России сети железных дорог. Создание новых магистралей, как оказалось, способствовало не только развитию сельского хозяйства, торговли и промышленности, но и личному обогащению тех, кто принимал участие в строительстве. Но больше всех, хоть и не вполне законно, обогащались те, кто давал на него разрешение. А последнее слово всегда было за императором

Евгений Жирнов

"Обеспечить судьбу незаконных детей"

10 августа 1869 года император Александр II утвердил концессию на строительство Балтийской железной дороги от Санкт-Петербурга до Балтийского порта (ныне Палдиски). Дорога эта не была самой важной в создававшейся сети русских железных дорог. Мало того, против ее прокладки возражали купцы и судовладельцы многих российских прибалтийских портов, опасавшиеся потери доходов после ее постройки. Но на ее создании долго и по-немецки упорно настаивал барон Александр фон дер Пален — уважаемый при дворе Эстляндский предводитель дворянства.

Официально считалось, что император согласился на строительство Балтийской дороги, потому что ее будущие акционеры клятвенно пообещали использовать только собственные средства, не прося ничего из государственной казны. Поэтому получили концессию на следующих условиях. Они строили и эксплуатировали дорогу на протяжении 85 лет, после чего она должна была перейти в собственность государства. Устанавливалось, что стоимость дороги протяженностью 377 верст будет составлять 70 000 руб. за версту.

Балтийская дорога, как и почти все другие подобные сооружения, начала приносить доход причастным к ее организации лицам задолго до старта каких-либо строительных работ. Сначала синдикат петербургских банкиров и частных инвесторов заплатил правлению общества за право выпуска акций дороги 1 319 500 руб., которые члены правления разделили между собой (для сравнения: инспектор частных железных дорог Министерства путей сообщения, генерал-лейтенант имел годовое жалование 6700 руб.). А затем, когда акции были проданы и правление получило на строительство 15 834 100 руб., реальному производителю работ — железнодорожному магнату П. И. Губонину заплатили по 29 000 руб. за версту. Разницу — без малого 5 млн руб.— поделили члены правления, петербургский синдикат, причастные к делу чиновники Министерства путей сообщения, чьи услуги оплачивались наличными или акциями дорог, и знатные персоны из окружения императора, без которых положительного решения самодержца могло и не быть.

При этом ни имена высокопоставленных ходатаев, ни суммы, ими получаемые, не были тайной для столичной элиты. Сенатор А. А. Половцов вспоминал об одном таком эпизоде, связанном с братом императора — великим князем Николаем Николаевичем:

Как ни старался Шувалов доказать вел. князю, что это взятка, он не понял или не хотел понять этого

"Когда Шувалов был шефом жандармов, то вел. кн. Николай Николаевич зачастую являлся к нему с просьбой уладить кое-какие делишки. Раз он пришел просить о серьезном деле — о проведении Минской железной дороги по такому-то направлению, наивно подкрепляя свое ходатайство таким соображением, что если просимое им направление возьмет верх, то он получит 200 тыс. руб., коими может обеспечить судьбу незаконных детей своих. Как ни старался Шувалов доказать вел. князю, что это взятка, он не понял или не хотел понять этого. Дело прошло в Комитете министров, и, хотя ходатайство Николая Николаевича не имело значения, тем не менее восторжествовало направление, коего он добивался. Шувалов уже несколько позабыл об этой истории, когда однажды, приехав на какой-то бал, увидал вел. кн. Николая Николаевича, делавшего ему знаки и наносившего себе ладонью удары по карману. Это означало, что он 200 тыс. руб. получил".

К подобному взяточничеству великого князя все относились едва ли не с пониманием. Ведь его любовница — оставившая ради него сцену балерина Е. Г. Числова — была весьма требовательной дамой и иногда, как утверждали злые языки, даже била великого князя, не способного добыть денег на ее содержание.

Однако тайная семья и незаконнорожденные дети были не только у Николая Николаевича. В подобном деликатном положении находился и сам Александр II, в 1865 года влюбившийся в княжну Е. М. Долгорукую. Тайную семью император старался финансировать так, чтобы не вызвать скандал в семье официальной. А потому, как писал в дневнике Половцов, шел ради княжны на манипуляции с расходами по Главной императорской квартире:

Александр Николаевич приказал не показывать их взятыми единовременно, а разбить их по счетам, т. е. сделать подлог

"Она сама поехала в Эмс (где находился император.— "История") под фамилией madame Schoultz и получила из рук в руки 100 тыс. руб. Взявши эти деньги у Шувалова, командовавшего главною квартирою, Александр Николаевич приказал не показывать их взятыми единовременно, а разбить их по счетам, т. е. сделать подлог".

"Обещал дать больше денег, чем Ефимович"

В 1869 году другой брат императора — великий князь Михаил Николаевич, наместник Кавказа, предложил строить железную дорогу от Ростова-на-Дону до Владикавказа. Магистраль эта обещала стать сверхприбыльной, поскольку проходила через плодородную Кубань, издавна испытывавшую проблемы с вывозом своей продукции в центр страны и черноморские порты.

Великий князь просил разрешить немедленно начать изыскательские работы на трассе новой дороги одному из крупнейших железнодорожных магнатов страны С. С. Полякову, с тем, чтобы в следующем, 1870 году, дать ему концессию на строительство дороги. Александр II написал на записке брата: "Я разрешил".

Но чиновники Министерства путей сообщения, которых Поляков, надеясь на столь высокое покровительство, судя по всему, решил обойти в прибылях, начали всеми возможными способами тормозить проект. В том же направлении действовал и шеф жандармов граф П. А. Шувалов. Он собирался провести на пост министра путей сообщения верного человека. А затем, с его помощью передать концессию не только на Кавказскую, но и на другие перспективные дороги в надежные руки верных людей. Учитывая, что Шувалов имел огромное влияние на императора, его план стал воплощаться в жизнь.

Параллельно была создана новая схема утверждения концессий. Планы новых дорог разрабатывались в министерствах путей сообщений и финансов и утверждались сначала их министрами, потом Комитетом министров, а затем императором. На строительство одобренной всеми дороги объявлялся конкурс, итоги которого подводили по той же схеме.

Избавиться от министра графа В. А. Бобринского Шувалову помог случай. Брат любовницы императора князь М. М. Долгоруков решил заработать на влиянии сестры на самодержца.

"28 июля 1871 г. Среда,— писал в дневнике Половцов.— Сенатор Демидов с женою, Траншер, Бок обедают. Демидов по свойству с Бобринским рассказывает любопытные вещи. В. Бобринский получил от государя приказание отдать Севастопольскую дорогу Губонину, т. е. Мих. Долгорукову. Никакие возражения не были выслушаны. В. Бобринский написал письмо за границу государю, сказав, что считал обязанностью исполнить это приказание, но засим почитает себя обесчещенным и просит об увольнении. Из другого источника мне известно, что Долгорукий за исходатайствование этой концессии получает 800 тыс. руб.".

В. А. Бобринского сменил его кузен и протеже Шувалова граф А. А. Бобринский. Однако любимой княжне императора пришлись по вкусу легкие и огромные железнодорожные деньги. И у нее появился свой претендент на Кавказскую дорогу.

"Последнее время,— писал Половцов,— шла горячая борьба о том, кому отдать постройку Кавказских железных дорог. Были три кандидата: некто Фалькенгаген, кандидат министра путей сообщения гр. А. Бобринского, Поляков — кандидат в. кн. Михаила Николаевича, наместника Кавказа, и Ефимович — кандидат Долгорукой".

Битва, как констатировал Половцов, разворачивалась нешуточная:

"В городе рассказывали, что каждый из патронов хвалился, что покинет свое место, если его кандидату не будет дано предпочтение".

Зная отношение императора к Долгорукой, можно было не сомневаться в том, чей кандидат победит. Понял это и Поляков:

"Дело кончилось тем,— писал Половцов,— что Поляков, подъехав к Долгорукой, обещал дать больше денег, чем Ефимович".

Казалось бы, граф Шувалов проиграл. Но шеф жандармов не для того так долго и тщательно готовился к захвату железнодорожных концессий, чтобы настолько легко сдаться. Министры финансов и путей сообщения и Комитет министров решили отдать концессию на Кавказскую дорогу кандидату Шувалова — Фалькенгагену. Оставалось убедить императора.

"Биржа и город полны слухов о взятке"

О том, как именно он действовал, Шувалов только после смерти Александра II рассказал Половцову, записавшему все в дневнике:

"18 декабря 1883 г. Охота с Швейницем и П. А. Шуваловым в имении брата его Вартемягах. Я убиваю двух рысей. Охоты с Шуваловым особенно бывают интересны для меня, потому что Шувалов рассказывает то же самое несколько раз и, по мере того как более меня узнает, прибавляет в рассказе некоторые новые более характерные подробности. Вот его рассказы в этот день. Первый рассказ: покойный государь находился в Ливадии с княжною Долгорукою. В Комитете министров рассмотрен был вопрос о том, кому отдать постройку Кавказской железной дороги. Комитет решил единогласно отдать концессию Фалькенгагену, предложившему наиболее выгодные условия. Журнал комитета был отправлен в Крым и вернулся оттуда с высочайшею резолюцией такого содержания: "Пересмотреть вновь с тем, чтобы отдать Полякову". Председатель Комитета министров граф Игнатьев, получив такую резолюцию, приказал передоложить дело в следующий доклад, но я заявил ему, что, ввиду известных мне обстоятельств, в качестве шефа жандармов, требую, чтобы дело было отложено до предстоявшего в непродолжительном времени приезда государя; дело было согласно этому заявлению отложено.

Между тем на бирже и по всему городу ходили слухи, что Поляков дал взяток на 7 миллионов рублей, чтобы постройка была отдана ему. Вернувшись из комитета, я послал за Поляковым и встретил его словами: "Вы распространяете ложные слухи о том, будто заплатили семь миллионов взяток для получения концессии; если вы не представите мне доказательств справедливости этого факта, то я вас арестую и назначу следствие". Напуганный Поляков тут же сел и собственноручно написал список лиц и сумм, им обещанных: 3,5 миллиона было обещано княжне Долгорукой, a 3,5 разным должностным лицам на Кавказе.

Через несколько дней государь возвратился из Ливадии и поселился в Царском Селе, куда я немедленно явился. Зная характер государя, я решился действовать с самого начала как нельзя более наступательно, быв уверен, что, в противном случае, мне придется лишь защищаться и, может быть, совсем не удастся перейти в наступление. Доклад всегда происходил у окна кабинета; одна сторона этого окна была тщательно защищена от холода, другая, где помещался докладчик-министр, нередко давала чувствовать осеннюю погоду; между государем и мною стоял столик, на котором были приготовлены карандаш и водяные краски.

С первых слов какого бы то ни было доклада государь принимался за рисование солдатика, украшая его более или менее фантастическим обмундированием. На вступительные его слова: "Ну, что вы мне скажете, мой дорогой Шувалов?" — я прямо отвечал: "Ваше величество, я очень огорчен, что мне приходится начать свой доклад с крайне неприятного дела. Биржа и город полны слухов о взятке, которую Поляков обещал за получение концессии на Кавказскую линию железной дороги". Слова эти произвели перемену в лице и дрожание карандаша. Государь: "Что вы хотите сказать? Что меня обвиняют в получении взятки?" Шувалов: "Я слишком искренний ваш верноподданный, чтобы подобная мысль могла у меня возникнуть. Однако говорят о 3,5 миллионах, обещанных одной особе, и о 3,5, обещанных группе лиц". Государь: "Я вам запрещаю произносить имя этой особы. Она слишком высока по своим моральным качествам, она вне всяких подозрений, и вообще все это клевета". Шувалов: "Ваше величество, неужели вы считаете, что я так прост, чтобы выставлять такие обвинения, не имея подтверждающих документов? Вот документ с обещаниями, сделанными Поляковым, документ, написанный его собственной рукой".

Государь взял список и долго и внимательно его рассматривал".

Граф Шувалов посвятил Половцова не во все детали той своей операции. Шеф жандармов не оставил императору возможности для маневра. Управляющий Министерством путей сообщения барон А. И. Дельвиг, потерявший свой пост из-за происков Шувалова, вспоминал:

"Представлена была государю шефом жандармов графом П. А. Шуваловым, покровителем графа А. А. Бобринского, какая-то немецкая газета, в которой была напечатана статья, может быть сфабрикованная агентами Шувалова, что государь в России сам вмешивается в выдачи концессий железных дорог".

Отдать концессию Полякову было равнозначно подтверждению слухов о взяточничестве самого императора. Так что Шувалов мог праздновать победу.

"После довольно продолжительного разговора,— говорилось в записи его рассказа Половцову,— государь согласился на то, чтобы концессия была немедленно отдана министром путей сообщения графом Алексеем Павловичем Бобринским не Фалькенгагену и не Полякову, а какому-то третьему кандидату".

Но и княжна не собиралась оставаться с пустыми руками:

"Шувалов, довольный результатом разговора, ушел в свою комнату и собрался ехать к Бобринскому, когда был снова позван к государю, повидавшему в промежуток времени княжну Долгорукую.

На этот раз произошел крайне оригинальный разговор. Государь настаивал на одном лишь обстоятельстве, что девица Шебеко, родственница княжны Долгорукой, получила от своих родителей 300 тыс. руб., что брат ее, кавалергардский офицер, выманил у нее эти деньги и растратил их, что справедливость требует, чтобы этот капитал в 300 тыс. руб. был восстановлен в руках девицы Шебеко, и что поэтому Шувалов может делать, как хочет, но обязан представить эти деньги.

Выслушав подобное заявление, Шувалов поехал к Бобринскому и рассказал ему все это. Поразмыслив, они решили сообща, что триста тысяч составляют сумму гораздо меньшую, чем семь миллионов, и потому, вызвав немедленно кандидата, предназначенного для получения концессии, объявили ему, что он получит концессию в продолжение 24 часов, но под двумя условиями: во-первых, не говорить никому ни слова, а во-вторых, внести триста тысяч на известные им обоим расходы. Разумеется, концессионер принял такое объявление с восхищением".

"Государь, полный недоверия"

А вслед за тем, как записал Половцов, глава спецслужбы начал привозить императору деньги. Заносить нал, как говорят сейчас:

"В следовавшие за этими событиями дни докладов Шувалов всякий раз возил государю портфель, набитый тысячей сторублевых бумажек. Ко дню третьего доклада концессионер не мог представить всей суммы ста тысяч, а привез лишь 60, обещая в самом непродолжительном времени доставить остальные 40, но государь, полный недоверия, отказался принять портфель до восполнения его недостающим числом портретов своей прабабки".

Однако и враги шефа жандармов не дремали. Императору донесли, сколько на самом деле заработал на Кавказской дороге граф Шувалов:

Государь со злобной усмешкой спросил Шувалова, почему Анатолий Барятинский получил от концессионера Кавказской железной дороги 800 тыс. руб.

"Через несколько времени после ликвидирования этого грустного приключения,— писал Половцов,— государь со злобной усмешкой спросил Шувалова, почему Анатолий Барятинский получил от концессионера Кавказской железной дороги 800 тыс. руб., и, когда Шувалов отвечал, что не понимает этого вопроса, то государь отвечал ему:

— Однако это очень просто — он ваш друг".

Естественно, Шувалов все отрицал и сказал, что готов уйти в отставку. Император его отставку не принял, но через три года, в 1874 году, когда все страсти вокруг концессии на Кавказскую дорогу улеглись, продемонстрировал, что ничего не забыл.

"Подобного рода действия Алексею Бобринскому даром не прошли,— вспоминал граф С. Ю. Витте.— Как-то раз через некоторое время, Александр II проезжал по Варшавской железной дороге, его встретил граф Бобринский, который при этом был одет в несоответствующую форму. Увидев это, Император Александр II приказал ему идти на гауптвахту. Бобринский отправился на гауптвахту, но затем, конечно, подал в отставку и уехал к себе в деревню и больше уже из своей деревни (в Тульской губернии) не выезжал. Если он и бывал в Петербурге, то только инкогнито".

Тогда же граф Шувалов был назначен на почетный, но крайне сложный пост посла России в Великобритании.

Но куда интереснее другое. В 1880 году, после смерти императрицы Марии Александровны, Александр II, не дождавшись конца траура, обвенчался с княжной Долгорукой, которой пожаловал титул светлейшей княгини Юрьевской. А 1 марта 1881 года очередное покушение на императора оказалось успешным. Причем полиция проявила удивительную близорукость и не разглядела явных свидетельств подготовки покушения. Может быть, потому, что слишком многие представители элиты не хотели оказаться в цепких руках алчной морганатической супруги императора?