На Берлинском кинофестивале "Серебряного медведя" получил финский режиссер Аки Каурисмяки за фильм "По ту сторону надежды". Обозреватель "Огонька" поговорила с режиссером о политике, сострадании и правилах человеческого общежития
Сознательная аполитичность и приверженность принципам искусства не мешает Аки Каурисмяки занимать активную гражданскую позицию
Фото: РИА Новости
Минималистичное кино Аки Каурисмяки обладает особой, неповторимой привлекательностью. Его герои неразговорчивы и малоподвижны. В цветовой гамме преобладают сине-красные тона, а злободневные сюжеты втиснуты в рамки трагикомедий, в которых зритель наблюдает проявление зла и насилие с горькой улыбкой на лице. Его последняя картина "По ту сторону надежды" вызвала настоящую сенсацию на 67-м международном Берлинском кинофестивале. Это комедия о сирийце, который ищет убежище в Финляндии.
Обычно картины Каурисмяки показывают на Каннском кинофестивале. В Берлине режиссера девять раз приглашали в "Форум", программу экспериментального кино и молодых режиссеров, но в этом году его картина впервые попала в основной конкурс. Кинокритики в один голос пророчили ей главную награду кинофестиваля — "Золотого медведя". Международное жюри наградило его "серебряным" за лучшую режиссуру. В интервью финскому телевидению Аки Каурисмяки объявил, что картина "По ту сторону надежды" станет его последней работой.
— Почему вы решили снять комедию на такую, казалось бы, трагическую тему, про положение мигрантов?..
— Даже если по натуре я пессимист, я хотел бы казаться оптимистом, правда, не вижу для этого сегодня особенных причин. Мне нужно было послать миру что-то позитивное. Иначе кто пойдет смотреть трагедию в такой депрессивной стране, как Финляндия? Если мой фильм посмотрят человека три-четыре, пусть даже два, я уже буду рад. Люди перестали ходить в кино. Думаю, и эти двое-трое пойдут туда, лишь чтобы вместе выпить после просмотра. А может быть, они уже и выпивать вместе разучились. Сидят по домам и дуют в одиночку.
— Почему для вас важно, чтобы этот фильм был именно частью трилогии? Кажется, сегодня все эти большие формы только усложняют путь зрителя к картине...
— На самом деле тут нельзя говорить всерьез о каком-то планировании. Это происходит скорее автоматически, по одной причине: дело в том, что я абсолютно, безнадежно и хронически ленив. Я не смог рубить дрова, я не нашел какую-то честную работу для себя, поэтому начал снимать кино. Но и здесь мне необходима трилогия, чтобы вообще заставить себя что-то делать. Мои актеры, как правило, тоже ленивы, поэтому я стараюсь сделать так, чтобы в фильме им приходилось как можно меньше двигаться. В основном я выбираю их за красивые лица. Главное, чтобы у них в глазах сквозило нечеловеческое страдание. Тогда они мне симпатичны. Если есть еще немного актерского мастерства, тоже неплохо. Они будут дружить с моей камерой. Если мастерства совсем нет, тогда камера превратится во врага. Правда, Брижит Бардо никогда не умела играть, а камера между тем ее не отвергала. Странно. Надо сказать, что никаких секретов работы с актерами у меня нет. Я общаюсь с ними точно так же, как общаюсь с любыми людьми вокруг меня. Несколько простых правил. Надо всегда давать им свободное пространство, уважать их достоинство, тогда и на экране они начинают достойно смотреться. А зрителям начинает казаться, что моим героям удается лучше других переносить жизненные испытания.
— У вашей картины философско-лирическое название "По другую сторону надежды". Почему такое безнадежное название?
— Рабочее название картины было "Беженец". По сути, правильно, просто, доходчиво, правда, не очень поэтично. Супруг одной моей ассистентки обнаружил стихотворение, которому примерно 2 тысячи лет. В нем есть строчка — "По другую сторону надежды", которая идеально подошла к нашему фильму. Мы изменили название, хотя все это звучит несколько выспренно и даже, я бы сказал, натужно. Но потом я уже поленился придумывать что-то еще, менять на что-нибудь еще более звучное.
Снять этот фильм было для меня в своем роде ответственностью и долгом, моим личным скромным вкладом в общее дело заботы о ближнем в качестве режиссера и человека. В этом году в нашу небольшую северную страну приехало около 30 тысяч беженцев, в основном из Ирака. Многих финнов почему-то охватил страх. Им показалось, что на них напали. Им начали являться кошмары. Одним думалось, что теперь из-за беженцев они лишатся рабочих мест; другим — что их машины и дома теперь в опасности. На беженцев начали нападать, избивать и даже поджигать их временное жилье. Когда в Европе закончилась Вторая мировая война, люди в каком-то символическом смысле дали друг другу клятву, что такого массового зла, такого насилия по отношению к человеку больше не повторится. Все получилось наоборот. Массовые убийства во всем мире опять участились, мы снова стали нетерпимыми друг к другу и не готовы сострадать тем, кто попал в тяжелую ситуацию. 70 лет назад у нас было 60 млн беженцев — человечество считало своим долгом им помогать. Теперь беженцы стали нашими врагами. Черт возьми, до чего докатилось человечество?.. Если у нас нет сострадания к нашим друзьям, как выживем мы сами? Зачем жить, если теряешь человеческий облик?.. Когда мы наконец поймем, что все без исключения являемся просто людьми? Сегодня они беженцы, завтра ими можем стать мы.
К счастью, не все люди в моей стране бессердечны, хотя есть у нас небольшая, но активная группа, которая занимается "освобождением страны". Многие из нас игнорируют этих "истинных финнов". С другой стороны, мы и Гитлера вначале всерьез не воспринимали...
— Вы считаете популистов серьезной угрозой для Финляндии, для Европы? Как вы вообще оцениваете сегодняшнюю политическую ситуацию?
— Конечно, финские популисты — это протест прежде всего против старых партий, которые крадут деньги и используют людей, чтобы получить еще больше денег. Но лично я уважаю госпожу Ангелу Меркель. Она единственный политик, который, кажется, интересуется настоящими проблемами. Все остальные продолжают играть в свои игры. Однако я не делаю никаких политических заявлений. Я не политический режиссер, хотя Годар когда-то сказал, что даже стул, на котором мы сидим, является политическим. В этом смысле все режиссеры — политические.
Я постоянно спрашиваю себя: зачем мы даем так много власти политикам, почему позволяем распоряжаться нашими жизнями? Это большая ошибка — сначала давать так много власти другим, а потом на них жаловаться.
Вообще, мир поглупел. Я не удивлюсь, если окажется, что 80 процентов нашей планеты уже разучились читать! Какой выход из этого кризиса, я не знаю. Думаю, рецепт прежний: научиться быть людьми, в базовом смысле этого понятия, то есть теми, кому понятна человечность. У нас есть небольшая надежда. Но иногда и она меня покидает, когда я читаю хронику о том, что люди, например, уничтожили почти всех слонов на Земле. В Азии из 200 тысяч их осталось 20 тысяч. Я не хочу жить на Земле без слонов. Без них у нас нет будущего. Сейчас люди уже добрались до Марса, снимают фильмы про него, хотят и ту планету, вероятно, заселить и установить там свои разрушительные правила. Я хочу справедливости для людей. И для животных. И для цветов тоже. Я так зол на то, что мир теряет представление о справедливости. И вот поэтому судьба беженцев в Европе продолжает беспокоить меня. Я был обязан что-то для них сделать. Даже если мои истории похожи на сказки.
Бюрократическая машина не может помешать людям оставаться людьми (на фото - кадр из фильма "По ту сторону надежды")
Фото: kinopoisk.ru
— У вас политический темперамент! Правда, что вы хотели стать политиком? Во всяком случае, вы так сказали в одном из интервью.
— Нет, все было не так. В начале 1970-х я как-то сказал своим друзьям, что мы вряд ли станем политиками. А поскольку мы этого не сделаем, к власти придут те, кто... не отягощен чувством ответственности. Так и произошло. И все потому, что мы не хотели жертвовать собой. Теперь осталось лишь вздыхать по этому поводу. Я и сам теперь человек из прошлого. В этой жизни я никак не могу привыкнуть к настоящему. Сегодня людей считают душевнобольными, если они ведут себя по-человечески. Душевнобольными считаются и те, кто снимает фильмы про таких людей. Почему? Потому что капитализм и гуманизм... трудно сочетаются между собой. Ведь чем больше люди проводят время за размышлениями, тем меньше у них остается времени на магазины и потребление.
— В последние годы премьеры ваших картин проходили на Каннском кинофестивале. Почему на этот раз предпочли Берлинале?
— Если ваш фильм показывают на Каннском кинофестивале, это значит, что он, в лучшем случае, выйдет в прокат осенью. К осени в Европе ситуация с беженцами, боюсь, только ухудшится. Мне надо было спешить. В январе прошлого года из Финляндии выдворили 4 процента беженцев на основании, как мне кажется, совершенно мифическом, что военных действий на территории их постоянного проживания больше не ведется. В этом году, всего лишь год спустя, финские власти репатриировали уже 80 процентов беженцев. У Европейского союза, кажется, нет никакой внятной позиции по этому вопросу. Поэтому каждая страна обходится с беженцами по своему усмотрению. В этом я вижу гибель Европы — в разрозненности. А спасение — в солидарности, диалоге и общих соглашениях.
— Может ли художественное высказывание повлиять на международную политику, изменить мир?
— Даже плохое послание зрителю лучше, чем никакого. В моем случае я более чем скромен: я даже не хочу изменить зрителя, я хочу всего лишь изменить весь мир. Все люди одинаковы, независимо от того, на каком языке они говорят. И проблемы у всех одинаковые, как и их любовь или ненависть. Я не слишком хороший манипулятор, поэтому пытаюсь хотя бы изменить Европу! Не знаю, получится ли. Ведь я так ничего стоящего на экране и не сказал. В отличие от Джима Джармуша или братьев Дарденн. Поэтому меня мало интересовали награды. То есть они меня совсем не интересуют. Моя жизнь от этого не изменится, и я вовсе не кокетничаю. Кино ведь это не лошадиные скачки, где мы соревнуемся, кто из нас прибежит первым. Я никогда не снимал фильмы из-за денег, для меня искусство — дело призвания. Я вообще деньги ненавижу, в прямом смысле этого слова. У меня к ним физическое отвращение. Если у меня в кармане деньги, мне их обязательно и как можно скорее нужно потратить. Вначале я всегда плачу своим сотрудникам, а все, что остается, моментально спускаю.
— Как же вы живете без денег?
— Собираю грибы и ловлю рыбу.
В начале 1970-х я как-то сказал своим друзьям, что мы вряд ли станем политиками. А поскольку мы этого не сделаем, к власти придут те, кто... не отягощен чувством ответственности