"На доклады в Кремль он ездил в машине Гиммлера"
"Власть" продолжает серию биографий руководителей госбезопасности СССР*. На эт
"Власть" продолжает серию биографий руководителей госбезопасности СССР*. На этот раз речь пойдет о главе МГБ Викторе Абакумове — человеке, который всегда действовал не просто, а очень просто.
Комсомолец
Виктор Семенович Абакумов писал в анкетах, что родился в 1908 году в Москве в семье рабочего фармацевтической фабрики, что мать его трудилась прачкой, а отец позднее стал истопником и уборщиком в больнице. В 13 лет Абакумов бросил учебу в городском училище и пошел служить санитаром во 2-ю Московскую бригаду ЧОН (частей особого назначения) и больше никогда и нигде не учился.
Насколько правдивы автобиографии Абакумова, судить трудно. Существует предположение, что на самом деле он получил приличное образование, его родители отнюдь не были пролетариями, да и родился будущий министр на несколько лет раньше и служить пошел уже в зрелом возрасте. Иначе как объяснить, что в ЧОН взяли подростка 13 лет. Скорее всего, однако, все значительно проще. В голодном 1921 году Абакумов хотел каждый день получать красноармейский паек и при поступлении на службу приписал себе несколько лишних лет.
Стремление достичь благополучия самым коротким путем отличало Абакумова и в дальнейшем. В годы НЭПа он всегда находился рядом с материальными ценностями: был упаковщиком на складе, стрелком охраны, снова упаковщиком, но уже на другом складе — богатейшего и активно конкурировавшего с частными торговцами Центросоюза. Как водится в России, часть товаров усушивалась, утрясалась и как бы сама собой прилипала к рукам складского народа. Виктор Абакумов жил в свое удовольствие — увлекался танцами, девушками и хорошей едой.
В 1927 году, однако, по НЭПу зазвонил колокол, и Абакумов понял, что работа упаковщика не сулит ни карьерного роста, ни материального удовлетворения. И снова безошибочно выбрал самый простой и верный путь — в 19 лет, то есть достаточно поздно, вступил в комсомол. И вскоре начал проявлять значительную политическую активность. В январе 1930 года его избрали комсомольским секретарем торгово-посылочной конторы, а несколько месяцев спустя он стал уже освобожденным секретарем комитета ВЛКСМ московского завода "Штамп" и вступил в партию.
В 1931 году Абакумов поднялся на следующую ступеньку служебной лестницы — стал заведующим военным отделом и членом бюро Замоскворецкого райкома комсомола. Но этот пост остался высшей точкой его комсомольской карьеры. Год спустя ЦК ВКП(б) объявил очередной партийный набор "лучших и наиболее проверенных молодых коммунистов" в органы госбезопасности. Абакумов решил, что в органах успеха добиться можно быстрее и вернее, чем по комсомольско-партийной линии, и от оказанной ему чести отказываться не стал.
Лейтенант госбезопасности
В госбезопасности его назначили уполномоченным в экономический отдел постоянного представительства ОГПУ по Московской области. Поначалу служба не задалась — Виктора Абакумова долго не повышали, а в 1934 году и вовсе сослали на должность уполномоченного в малопрестижный на Лубянке ГУЛАГ.
Считается, что Абакумову повредила его неумеренная страсть к танцам и женщинам. Коллеги называли его Фокстротчиком из-за любви к этому танцу. А в ГУЛАГ его якобы перевели потому, что Абакумов вербовал женщин исключительно в сексуальных целях, а конспиративные квартиры использовал для интимных встреч.
Вряд ли это соответствовало действительности. Большинство оперативников всегда рассматривали женщин-агентов как своеобразную надбавку к жалованью, полагающуюся им из-за вредных условий работы, и за это никого никогда не наказывали. Как рассказывал мне один отставной генерал, в госбезопасности нередко вербовали красивых, но бесполезных в оперативном плане дам, чтобы при случае было чем "угостить" начальство. "Она ж под подпиской! — ухмыляясь, вспоминал старик.— Ни мужу, ни родным ни гугу, полная конспирация".
На самом деле Абакумова подвели вовсе не дамы. Как рассказывал мне знавший его с 1937 года полковник Сергей Федосеев, у Абакумова, как и у многих других людей, не получивших систематического образования, отсутствовали аналитические способности и прихрамывала память. Собираясь на доклад к начальству, он судорожно, шевеля губами, зазубривал относящиеся к делу цифры, даты и факты и все равно не раз попадал впросак. Зато крепкое телосложение делало его незаменимым при обысках и задержаниях. ГУЛАГу человек с такими способностями очень подходил.
Но после очередной волны репрессий в госбезопасности возник кадровый голод. И в 1937 году после трех лет работы в ГУЛАГе Абакумова вновь вернули в ГУГБ. На этот раз он попал в секретно-политический отдел, занимавшийся политическим сыском. Там от оперативников требовалось в основном пролетарское чутье — отличать своих от чужих. А этого Абакумову было не занимать.
Аресты в чекистской среде наконец-то расчистили ему путь, и уже в начале 1938 года он стал помощником начальника отделения. А следующая волна внутрилубянских репрессий, начавшаяся с приходом Берии, открывала огромный простор для служебного роста.
Абакумов не интриговал, не писал кляузы и не подсиживал непосредственное начальство. Он применил гораздо более простой и быстрый способ продвижения по службе. Как рассказывал потом на следствии его непосредственный начальник Богдан Кобулов, осенью 1938 года на одном из торжественных собраний в клубе НКВД Абакумов поднял страшный шум — он возмущался, что портрет дорогого Лаврентия Павловича висит слишком далеко от центра сцены. Произошло это, как нетрудно догадаться, именно в тот момент, когда в зал входил Берия. Он заинтересовался сначала причиной переполоха, а затем и устроившим его сотрудником. Кобулов дал подчиненному лестную характеристику, и вскоре Абакумов получил новое назначение.
Заместитель Берии
Завершив чистку верхушки центрального аппарата НКВД, Берия приступил к смене руководства территориальных подразделений. В начале декабря 1938 года в областные и республиканские центры выехали группы по пять-семь офицеров госбезопасности. Об их приезде в месте назначения предупреждался шифровкой только первый секретарь обкома. Схема действий этих бригад была единой во всех городах. Прямо с вокзала они приезжали к первому секретарю, объявляли, что располагают неопровержимыми доказательствами того, что начальник местного УНКВД — враг народа, и предлагали немедленно пригласить его в обком. Затем они арестовывали ничего не подозревавшего коллегу и отправлялись в управление, где секретарь обкома представлял их коллективу как новых руководителей госбезопасности области.
Замов начальника управления и начальников отделов арестовывали лишь после того, как они передавали дела своим преемникам. Как рассказывал мне один из ветеранов госбезопасности, начальник отдела, которого менял он, все понимал и две недели, передавая хозяйство, безостановочно рыдал. Некоторые из "вычищаемых" стрелялись, не дожидаясь ареста. В Москве подобные инциденты считались проколом: требовалось, чтобы смена власти в НКВД производилась без лишнего шума.
У Абакумова, осуществлявшего смену состава в Ростовском УНКВД, судя по всему, никаких эксцессов не произошло. Уже 5 декабря 1939 года его назначили исполняющим обязанности начальника УНКВД, а перед Новым годом он из лейтенантов, минуя звание старшего лейтенанта, стал капитаном ГБ. Как рассказывал мне полковник Федосеев, Абакумов появился на Лубянке в новой форме с тремя прямоугольниками в петлицах и долго ходил туда-сюда по коридорам: "Наверное, хотел, чтобы как можно больше товарищей увидели его триумф".
В апреле 1939 года его утвердили в должности начальника Ростовского управления. Как вспоминал другой ветеран ГБ, в то время от территориальных управлений ничего особенного не требовалось — выполняй указания Москвы и вовремя отчитывайся: "Приказывали пересматривать дела на арестованных и осужденных — мы пересматривали, многих отпускали. Приказывали очистить оборонные предприятия от поляков, потенциальных вражеских агентов,— мы очищали".
В новой должности Абакумов проявил себя как нельзя лучше. Недостаток способностей теперь был не так заметен. Ведь непосредственно оперативной работой он уже не занимался и мог только соглашаться или не соглашаться с предложениями подчиненных и отчитываться в исполнении указаний сверху. Зато прием, который однажды принес ему успех, Абакумов продолжал эксплуатировать безостановочно — при каждом удобном и неудобном случае он пел дифирамбы Берии. Рвение капитана вновь было отмечено повышением в чине, причем опять через ступень — в марте 1940 года ему присвоили звание старшего майора ГБ.
Простота, прямолинейность и отсутствие излишней щепетильности сослужили Абакумову хорошую службу — начальство не могло нарадоваться на преданного и исполнительного работника. В феврале 1941 года Абакумов при поддержке Богдана Кобулова совершил семимильный скачок по служебной лестнице — его утвердили в должности заместителя наркома внутренних дел СССР. Он снова сумел отличиться, участвуя в руководстве операцией по очистке Прибалтики от антисоветских элементов. А вскоре после начала войны, в июле 1941 года, Абакумова назначили начальником управления особых отделов НКВД СССР (с 1943 года — "Смерш").
Главный особист
На новом посту дела у Абакумова тоже пошли хорошо. Начальство по-прежнему было уверено, что может на него положиться, а среди подчиненных он сумел прослыть человеком слова, суровым, но справедливым и заботливым командиром.
Стиль руководства Абакумова в значительной степени отличался от методов управления Берии и Кобулова. Оба его шефа считали, что дисциплина может держаться только на страхе и окрике. Берия мог вызвать провинившегося и в течение суток не принимать его, но и не отпускать из приемной, и подчиненные, не сходя со стула, получали инфаркты или седели. Кобулов мог обложить площадной бранью любого подчиненного.
Абакумов, по воспоминаниям подчиненных, материл исключительно руководителей, которых считал виновными в любом просчете рядовых сотрудников. И практически все офицеры "Смерша", с которыми мне довелось беседовать, рассказывали какую-либо историю о том, как Абакумов позаботился о них или их семьях: для кого-то добился усиленного пайка, а кому-то дал свой личный самолет, чтобы слетать в глубокий тыл к заболевшим близким. Истории о заботливом Абакумове, как это обычно бывает, при пересказах обрастали невероятными подробностями, и каждый особист свято верил, что в тяжелую минуту может обратиться за помощью к начальнику и ни в коем случае не должен подводить его. И Абакумов спокойно мог требовать от подчиненных результатов, причем любой ценой.
Вспоминает ветеран-особист: "Он пришел к нам уже сложившимся чекистом. Опыта у него хватало — все-таки почти десять лет в органах. На основе мельчайших деталей не всегда, но довольно часто он делал правильные выводы и принимал верные решения. В чем ему нужно было отдать должное — хватка у него была крепкая. Он требовал беспрекословного исполнения своих указаний и уж о данных поручениях никогда не забывал и если что-то решал, от своего решения не отступал никогда, жестоко настаивал на своем. Работать с ним было нелегко, но всегда была уверенность в том, что назавтра он не скажет: 'Я ничего подобного вам не поручал'. Чекисты высоко ценили Абакумова, хотя многие и побаивались его".
Оперативную работу, как и отношения с коллегами, Абакумов всегда выстраивал предельно просто. Разрабатывавшиеся лично им операции никогда не отличались особым изяществом. "Тонких многоходовых комбинаций продумывать и организовывать он не любил и не умел. Подход был кавалерийский: руби — и делу конец. Он считал, что чем проще операция, тем лучше",— вспоминает ветеран.
К примеру, в Ленинграде во время блокады особисты использовали для увеличения числа выявленных немецких агентов и паникеров-провокаторов. Агент ходил по немногим уцелевшим знакомым и вел разговоры о том, что город надо сдавать, большевики сошли с ума и т. д. Не арестовывали лишь тех, кто мог добраться до телефона и сообщить куда следует о госте и его умонастроениях. За теми, кто не сообщал, приезжали на "воронке". Сфальсифицированные от начала и до конца дела можно было обнаружить практически в любом следственном отделе или отделении особых отделов.
Контрразведчик
Более тонкие операции Абакумов только одобрял, а планировали их его подчиненные, в частности, из службы радиоконтрразведки "Смерша". Как рассказывал мне возглавлявший ее полковник Дмитрий Тарасов, самой успешной операцией его подразделения стала переданная немцам дезинформация о том, что зимой 1944-1945 годов наступления не будет.
По словам Тарасова, в Германии у советских спецслужб были информированные источники, которые сообщили, что немцы начали подготовку к наступлению на Западе, в Арденнах, против американцев и англичан. Немецкое наступление открывало крайне выгодные перспективы для Красной армии: вермахт, контратакуя на Западе, растрачивал последние резервы. Но немцев вряд ли обрадовала бы перспектива вести активные бои одновременно на всех фронтах, поэтому их следовало убедить, что русские выдохлись. Решение этой задачи Сталин возложил на начальника ГРУ генерал-полковника Федора Кузнецова. При этом, по словам полковника Тарасова, Сталин сказал: "Надо прекращать мелочиться. Нужно сыграть по-крупному и убедить немцев, что зимнего наступления в этом году не будет".
В первых числах декабря 1944 года Кузнецов пригласил Тарасова к себе, в здание Наркомата обороны на Фрунзенской набережной, для разработки деталей операции.
Главной задачей радиоконтрразведки было проведение радиоигр. Захваченные немецкие разведгруппы, если в них был радист и его удавалось перевербовать, попадали в распоряжение отделения радиоконтрразведки "Смерша". Офицеры радиоконтрразведки организовывали для своих подопечных прикрытия, придумывали для них разнообразные источники информации — разговоры офицеров, знакомых железнодорожников, "завербованных" штабных писарей. Со ссылкой на них в ходе радиоигры немцам и отправлялась дезинформация.
К концу войны был накоплен огромный опыт не только в технике проведения игр, но и в понимании того, через какой немецкий разведорган следует передавать дезинформацию, чтобы она оказалась на нужном столе в Берлине. Просчитывалось даже, кому из высших нацистских руководителей она будет доложена, и строились довольно точные предположения о том, какое решение будет принято. Поэтому с подготовкой предварительного плана дезинформирования о затяжной "зимней спячке" Красной армии полковник Тарасов и пять офицеров ГРУ справились за несколько часов. Из множества радиоточек были отобраны те, которые пользовались наибольшим доверием немцев. Для игры было решено задействовать самые значительные за всю войну силы — 24 радиостанции из разных городов.
Первая шифровка была отправлена из Куйбышева от имени группы агентов, которых якобы заслали в советский тыл для пропагандистской работы и создания повстанческих отрядов из врагов власти: "В Куйбышев с фронта прибыла крупная авиачасть. Военные рассказывают, что бои в Восточной Пруссии показали недостаточную подготовку наступающих войск Советской армии, в связи с чем началась переподготовка войск. Среди городского и особенно сельского населения распространились слухи о затяжной войне. Зимнего наступления уже не ждут. Возможности нашей работы улучшились. Ускорьте доставку оружия, литературы, материалов".
Немцы отреагировали очень быстро. Сразу несколько работающих под контролем "разведгрупп" получили одну и ту же шифровку: "На чем основана уверенность партийных и советских кругов в победе? Что говорят про зимнюю кампанию и когда она ожидается? Проходят ли эшелоны через ваш пункт на Запад? Какие части?"
"Был в гостях у инженера Кировского завода,— сообщали в ответ из Ленинграда.— Встретил там его родственника — полковника отдела боевой подготовки штаба Ленинградского фронта. В разговоре с ним выяснил, что в Ленинграде с 1 января открываются курсы усовершенствования командного состава артиллерии Красной армии. Будут обучаться фронтовики".
И такие сообщения сыпались на немцев практически каждый день. Еще 16 радиоточек, которые по заданию нацистов и с помощью контрразведки "специализировались" на наблюдении за железной дорогой и прифронтовой полосой, передавали информацию об уменьшающемся день ото дня перемещении войск к фронту и продолжающемся укреплении рубежей обороны. Параллельно шло дезинформирование противника и через агентуру военной разведки. В результате немцы не только перешли в наступление в Арденнах, растрачивая резервы, но и, как рассказывал полковник Тарасов, перебросили с польского участка фронта часть танковых дивизий, чем еще больше облегчили наступление советских войск.
Министр
Возглавляя "Смерш", Абакумов ни при каких обстоятельствах не изменял своей излюбленной тактике — идти напролом Вспоминает полковник Тарасов: "Однажды мы брали разведгруппу противника совместно с территориальными органами НКГБ и войсками по охране тылов фронта — они подчинялись НКВД. Группа была из уголовников, завербованных немцами, так что сопротивлялись они недолго, и мы взяли почти всех. Самое ценное — старший и радист с рацией. Кто их заберет? Хотели все. Абакумов встал, ни на кого не глядя, прошел к телефону ВЧ и доложил Сталину, что 'Смершем' задержана вражеская разведгруппа и что она перспективна в смысле радиоигры. Потом обернулся к присутствующим и объявил: 'Товарищ Сталин одобрил проведение нами радиоигры, так что старший и радист — нам, остальных делите как хотите'. Представители параллельных ведомств от такой наглости оторопели. Вообще, брать все нахрапом было его излюбленной манерой."
Тактика нахрапа приносила Абакумову все новые успехи — с 1943 года он стал подчиняться напрямую Сталину. Приблизившись к вождю, он осознал, что единственный способ упрочить свое положение — любыми средствами добиваться его расположения. И здесь ему очень помог опыт нацистов, который Абакумов стал обстоятельно изучать после войны. Его интересовали мельчайшие подробности взаимоотношений гестапо с партией, военной разведки с политической, руководителей различных спецорганов друг с другом. В своем персональном кинозале начальник "Смерша", как рассказывал мне его переводчик Даниил Копелянский, часами смотрел трофейную кинохронику.
Вскоре внимательные подчиненные Абакумова неожиданно заметили, что он во всем, вплоть до мелочей, копирует рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Даже на доклады в Кремль Абакумов ездил в машине Гиммлера. По гиммлеровскому образцу — слепое подчинение вождю и никому больше — Абакумов строил и свои отношения со Сталиным. Он перестал доверять даже собственной интуиции, теперь он верил лишь Сталину. И вскоре последовал новый карьерный взлет — в мае 1946 года Абакумов получил пост министра госбезопасности СССР.
Государственный деятель
Почувствовав благоволение вождя, Абакумов решил, что теперь можно все. Свидетельствуют ветераны: "Виктор Семенович вел себя так, будто схватил Бога за бороду. Обедать демонстративно ходил в 'Арагви', а если был загружен, охрана привозила ему оттуда шашлыки. Цеплял на улице симпатичных девиц и вел их в гостиницу 'Москва', в койку. Не отказывался, когда ему дарили трофейные вещи".
Близость к Сталину изменила и отношение Абакумова к другим руководителям СССР. Вероятно, и в этом сказались его прямолинейность и простота: есть только вождь и его преданный последователь, а со всеми остальными можно не считаться. И очень скоро министр нажил себе много врагов.
Первым был Маленков. Сразу после войны Василий Сталин рассказал отцу, что советская авиапромышленность направляла на фронт не до конца испытанные, а порой и бракованные самолеты. Разобраться в ситуации поручили тогда еще начальнику "Смерша" Абакумову. Факты частично подтвердились, и некоторые руководители авиапромышленности и ВВС были арестованы. Пострадал и Маленков — его на время сместили с должности секретаря ЦК.
Следующим стал благодетель Абакумова Лаврентий Берия. Абакумов не только перестал прислушиваться к советам маршала, но и, став министром, в кратчайшие сроки выдавил из МГБ большую часть выдвиженцев Берии, оставив лишь тех, кто беспрекословно подчинился ему. Берия от злости даже перестал бывать в своем кабинете на Лубянке. Вскоре Абакумов сделал ход, граничивший с аппаратным безумием: его подчиненные фактически завербовали начальника охраны Берии полковника Саркисова, который начал доставлять в МГБ регулярные доклады о любовных похождениях шефа.
Рассказывает бывший заместитель Абакумова: "Время от времени Виктор Семенович звонил мне по бериевским делам: 'Что-нибудь есть там от Саркисова?' Брал с удовольствием. Через какое-то время интерес к этим материалам у него пропал. Говорит: "Ты больше не бери у Саркисова это дерьмо". К тому времени сообщений о похождениях Лаврентия Павловича у него накопилось более чем достаточно. Он и пресытился, и увидел, что на этом дерьме легко поскользнуться. В сводках шла речь о женах такого количества высокопоставленных людей, что малейшая утечка этих материалов могла сделать Абакумова врагом не только Берии, но и половины руководителей партии и страны".
Вскоре с той же легкостью Абакумов нажил себе еще одного высокопоставленного врага. Как рассказывал тот же ветеран, как-то Абакумов вызвав его и поинтересовался, "нет ли чего интересного по Молотову". "Вести оперативную работу против членов Политбюро,— вспоминал ветеран,— мы не имели ни малейшего права. Но приказ министра есть приказ. Я аккуратно, не произнося прямо фамилий, проинструктировал ребят. Они вспомнили об агентурной информации, положенной в свое время под сукно: кто-то из ближайшего окружения жены Молотова сообщал о ее, мягко говоря, не вполне скромном образе жизни.
Полина Семеновна Жемчужина была начальником текстильно-галантерейного главка Министерства легкой промышленности. Пока ее супруг надрывался в Совете министров, Министерстве иностранных дел и Комитете информации, Полина Семеновна переживала третью молодость — уделяла много времени своей внешности, принимала молочные ванны. Довольно свободно вела себя с мужчинами — на улицах, конечно, никого не ловила, но грань дозволенного перешла уже давно.
Абакумов, выслушав эту информацию, поморщился: 'Слухи нам ни к чему, но направление интересное. Попробуй вместе с охраной что-нибудь организовать такое...' (его рука изобразила что-то напоминающее вращение катушек магнитофона). Мы залегендировали свой интерес к Жемчужиной и вскоре получили то, что ждал министр. Жемчужина для какого-то небольшого ремонта вызвала к себе электрика. Сделать этот молодой и симпатичный парень ничего не успел — почтенная дама почти насильно уложила его в постель. Виктор Семенович остался доволен".
Перед арестом Жемчужиной Сталин наверняка намекнул Молотову, что нет смысла защищать такую неверную жену. А опытный царедворец Молотов легко мог догадаться, откуда у этой информации растут ноги.
Врагов меньшего масштаба Абакумов приобретал пачками. Особенно жестко враждовали с ним руководители МВД — министр Сергей Круглов и его первый заместитель Иван Серов. Министр ГБ, как глава более важного ведомства, излюбленным способом — нахрапом добивался передачи в свое подчинение одного подразделения МВД за другим: правительственной связи, внутренних войск, общей картотеки агентуры. В конце концов даже милиция стала подразделением МГБ.
Список врагов Абакумова можно продолжать и продолжать. Но пока Сталин был жив и здоров, благополучию Абакумова ничто не угрожало, и он мог отдавать немалое время своим хобби.
Болельщик
Увлечения министра вполне соответствовали его характеру — ничего слишком сложного и непонятного.
"Главной его страстью,— вспоминал заместитель Абакумова,— был футбол. Ни один интересный матч он не пропускал. Команду 'Динамо' считал своей собственностью. Все время подчеркивал: 'Помогайте динамовцам, найдите на матч хорошего судью, чтобы судил честно. Сделайте им хорошую экипировку'.
Одну из ответственных игр динамовцы продули. Министр собрал команду в своем кабинете. Он и в обычное время бывал грубым, но до такой степени разнузданности он на моей памяти дошел только в этот единственный раз. Начал из души в душу лаять их всех. 'Сволочи' и 'мерзавцы' было самым мягким из того, что он сказал. Особенно досталось Косте Бескову. 'Играть надо, а не, мать-перемать, книжки художественные читать! Я ждал от вас только победы! Продуть этой военной конюшне!' По-моему, проиграли команде Центрального дома Красной армии.
Я сидел на краешке, у дальнего конца стола, но брызги гнева долетали и до меня как до зампреда общества 'Динамо', ответственного за футбол: 'А ты какого хера там делаешь? Наша команда должна только выигрывать, а ты должен им помогать!'
Вторым его увлечением было кино. Каждый день в 4 утра он приглашал все руководство министерства в свой кинозал, и часов до 7 утра все смотрели трофейные и наши фильмы. Я, кажется, ни разу не смог досидеть до конца: к 11 утра нужно было возвращаться на службу, а спать все-таки хотелось".
Заключенный
В 1949 году Абакумов почувствовал, что спокойная жизнь заканчивается. Здоровье Сталина пошатнулось, и министру госбезопасности пришло время всерьез задуматься о своем будущем. Впервые в жизни он понял, что излюбленная тактика идти напролом не принесет успеха. Надо было интриговать, а этим искусством Абакумов совершенно не владел и совершил роковую ошибку.
Искать опору среди старых членов Политбюро было бессмысленно и опасно: там были одни враги. И тогда Абакумов попытался сблизиться с секретарем ЦК, куратором спецслужб Алексеем Кузнецовым. Тот был чужд условностей кремлевского двора, негласным этикетом которого руководителям не рекомендовалось встречаться вне службы. И то, что Абакумов несколько раз побывал на даче Кузнецова, видимо, стало началом конца для обоих.
Берия и Маленков настроили Сталина сначала против Кузнецова и других "ленинградцев", а затем убрали их руками Абакумова.
В 1951 году пришла очередь министра ГБ. Мнительного старого вождя убедили, что существует заговор врачей, уже убивших членов Политбюро Щербакова и Жданова, и что Абакумов к нему причастен.
"Все это было полной чушью,— вспоминал заместитель Абакумова.— Я тоже писал объяснения для комиссии по проверке работы МГБ, которую возглавляли Берия и Маленков. Привязать Абакумова к смерти Щербакова было невозможно — тот умер в 1945 году, когда Виктор Семенович возглавлял 'Смерш' и не имел к правительственной охране никакого отношения. Я думаю, что Сталин это понимал".
Однако против министра вскоре выдвинули и другие, куда более серьезные обвинения. "Жалобщики писали, что МГБ скрывает правду от ЦК,— рассказывал заместитель Абакумова.— А это было правдой. По моим наблюдениям, у министра в какой-то момент вдруг появилась дурацкая вера в то, что если он о чем-то не доложит наверх, то там об этом ничего не узнают. Один сотрудник министерства перебежал к американцам, а он решил представить его погибшим. Протоколы допросов арестованных правил, решал, нужно или не нужно передавать в ЦК написанные в наших тюрьмах жалобы подследственных. Да и дальновидностью Виктор Семенович не отличался. Подумайте, компромат на Берию и Маленкова он держал в стопке белья в платяном шкафу!"
12 июля 1951 года Абакумова арестовали. Как рассказывали мне ветераны ГБ, содержали его в более чем сносных условиях и будто бы даже обед доставляли из его любимого "Арагви". Никаких признательных показаний он не давал. И тогда в следственной части по особо важным делам МГБ составили альбом с фотографиями вещей, изъятых у Абакумова при обыске. Теперь такой список вряд ли кого-нибудь удивит, но тогда десятки пар обуви, ворох галстуков и все прочее было попаданием в десятку. Ходивший в латаных сапогах Сталин приказал обращаться с Абакумовым как с государственным преступником.
Его пребывание под следствием описано в литературе многократно. Абакумова били, сажали в камеру-холодильник, но он так ни в чем и не признался. За считанные месяцы он превратился в полного инвалида. Предъявляемые ему обвинения менялись вместе с политической ситуацией в стране: его обвиняли то в фальсификации дела врачей, то в чрезмерной жестокости при его расследовании, то в организации еврейского заговора в МГБ. Обвинения разваливались, менялись следователи, а Абакумов продолжал сидеть и после смерти Сталина, и после ареста Берии.
В тюрьме даже во вред себе он продолжал вести себя по-прежнему — грубо и прямолинейно. Говорят, что, когда его пришел допрашивать новый генеральный прокурор СССР Руденко, Абакумов спросил: "Ну что, Никита теперь у нас стал самым главным?" "Как ты узнал?" — поразился Руденко. "Ну кто же, кроме него, назначит тебя, мудака, генеральным прокурором?"
Не исключено, что обида Руденко приблизила завершение истории Абакумова. С ним долго не знали, что делать. Поначалу каждый из кремлевских игроков хотел использовать его в своих интересах. Но потом, видимо, поняли, что он одинаково опасен для всех, и решили избавиться от него.
Процесс в Ленинграде был откровенным фарсом — с участников открытого процесса брали подписку о неразглашении, ни одно ходатайство Абакумова не было удовлетворено, адвокаты почти не вмешивались в ход заседания. Да в этом и не было нужды. Приговор был предопределен, и Абакумова расстреляли в тот же день, когда приговорили.
ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ
*Очерк об Александре Шелепине см. в #40 за 1999 год, о Лаврентии Берии — в #22 за 2000 год, о Филиппе Бобкове — в #48 за 2000 год, об Иване Серове — в #49 за 2000 год, о Юрии Андропове — в #5 за 2001 год, о Викторе Чебрикове — в #7 за 2001 год, о Владимире Семичастном — в #14 за 2001 год, о Семене Игнатьеве — в #13 за 2002 год; интервью с Вадимом Бакатиным — в #48 за 2001 год, с Леонидом Шебаршиным — в #50 за 2001 год.
При содействии издательства ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ
Комсомолец
Виктор Семенович Абакумов писал в анкетах, что родился в 1908 году в Москве в семье рабочего фармацевтической фабрики, что мать его трудилась прачкой, а отец позднее стал истопником и уборщиком в больнице. В 13 лет Абакумов бросил учебу в городском училище и пошел служить санитаром во 2-ю Московскую бригаду ЧОН (частей особого назначения) и больше никогда и нигде не учился.
 |
| Виктор Абакумов, 1946 год. Фото публикуется впервые |
Стремление достичь благополучия самым коротким путем отличало Абакумова и в дальнейшем. В годы НЭПа он всегда находился рядом с материальными ценностями: был упаковщиком на складе, стрелком охраны, снова упаковщиком, но уже на другом складе — богатейшего и активно конкурировавшего с частными торговцами Центросоюза. Как водится в России, часть товаров усушивалась, утрясалась и как бы сама собой прилипала к рукам складского народа. Виктор Абакумов жил в свое удовольствие — увлекался танцами, девушками и хорошей едой.
 |
| Виктор Абакумов (фото вверху, слева в первом ряду) всегда равнялся на Сталина (справа). Тот преданность Абакумова ценил, но к себе не приближал — министра госбезопасности даже не приглашали в правительственную ложу (фото внизу, справа). |
В 1931 году Абакумов поднялся на следующую ступеньку служебной лестницы — стал заведующим военным отделом и членом бюро Замоскворецкого райкома комсомола. Но этот пост остался высшей точкой его комсомольской карьеры. Год спустя ЦК ВКП(б) объявил очередной партийный набор "лучших и наиболее проверенных молодых коммунистов" в органы госбезопасности. Абакумов решил, что в органах успеха добиться можно быстрее и вернее, чем по комсомольско-партийной линии, и от оказанной ему чести отказываться не стал.
Лейтенант госбезопасности
В госбезопасности его назначили уполномоченным в экономический отдел постоянного представительства ОГПУ по Московской области. Поначалу служба не задалась — Виктора Абакумова долго не повышали, а в 1934 году и вовсе сослали на должность уполномоченного в малопрестижный на Лубянке ГУЛАГ.
 |
| Кумирами Абакумова были Сталин и Гиммлер. Первый — по должности, второй — по призванию |
Вряд ли это соответствовало действительности. Большинство оперативников всегда рассматривали женщин-агентов как своеобразную надбавку к жалованью, полагающуюся им из-за вредных условий работы, и за это никого никогда не наказывали. Как рассказывал мне один отставной генерал, в госбезопасности нередко вербовали красивых, но бесполезных в оперативном плане дам, чтобы при случае было чем "угостить" начальство. "Она ж под подпиской! — ухмыляясь, вспоминал старик.— Ни мужу, ни родным ни гугу, полная конспирация".
 |
| Абакумов отличался исключительной способностью наживать врагов. У министра внутренних дел Сергея Круглова (слева) и его первого зама Ивана Серова (справа) он отнял милицию, а своего благодетеля Богдана Кобулова (в центре) выгнал из органов |
Но после очередной волны репрессий в госбезопасности возник кадровый голод. И в 1937 году после трех лет работы в ГУЛАГе Абакумова вновь вернули в ГУГБ. На этот раз он попал в секретно-политический отдел, занимавшийся политическим сыском. Там от оперативников требовалось в основном пролетарское чутье — отличать своих от чужих. А этого Абакумову было не занимать.
Аресты в чекистской среде наконец-то расчистили ему путь, и уже в начале 1938 года он стал помощником начальника отделения. А следующая волна внутрилубянских репрессий, начавшаяся с приходом Берии, открывала огромный простор для служебного роста.
Абакумов не интриговал, не писал кляузы и не подсиживал непосредственное начальство. Он применил гораздо более простой и быстрый способ продвижения по службе. Как рассказывал потом на следствии его непосредственный начальник Богдан Кобулов, осенью 1938 года на одном из торжественных собраний в клубе НКВД Абакумов поднял страшный шум — он возмущался, что портрет дорогого Лаврентия Павловича висит слишком далеко от центра сцены. Произошло это, как нетрудно догадаться, именно в тот момент, когда в зал входил Берия. Он заинтересовался сначала причиной переполоха, а затем и устроившим его сотрудником. Кобулов дал подчиненному лестную характеристику, и вскоре Абакумов получил новое назначение.
Заместитель Берии
Завершив чистку верхушки центрального аппарата НКВД, Берия приступил к смене руководства территориальных подразделений. В начале декабря 1938 года в областные и республиканские центры выехали группы по пять-семь офицеров госбезопасности. Об их приезде в месте назначения предупреждался шифровкой только первый секретарь обкома. Схема действий этих бригад была единой во всех городах. Прямо с вокзала они приезжали к первому секретарю, объявляли, что располагают неопровержимыми доказательствами того, что начальник местного УНКВД — враг народа, и предлагали немедленно пригласить его в обком. Затем они арестовывали ничего не подозревавшего коллегу и отправлялись в управление, где секретарь обкома представлял их коллективу как новых руководителей госбезопасности области.
 |
| Своего предшественника в МГБ Всеволода Меркулова (в центре) Абакумов обидел тем, что выгнал из министерства почти всех его людей. А Вячеслава Молотова (справа) — донеся о любовных похождениях его жены Сталину |
У Абакумова, осуществлявшего смену состава в Ростовском УНКВД, судя по всему, никаких эксцессов не произошло. Уже 5 декабря 1939 года его назначили исполняющим обязанности начальника УНКВД, а перед Новым годом он из лейтенантов, минуя звание старшего лейтенанта, стал капитаном ГБ. Как рассказывал мне полковник Федосеев, Абакумов появился на Лубянке в новой форме с тремя прямоугольниками в петлицах и долго ходил туда-сюда по коридорам: "Наверное, хотел, чтобы как можно больше товарищей увидели его триумф".
В апреле 1939 года его утвердили в должности начальника Ростовского управления. Как вспоминал другой ветеран ГБ, в то время от территориальных управлений ничего особенного не требовалось — выполняй указания Москвы и вовремя отчитывайся: "Приказывали пересматривать дела на арестованных и осужденных — мы пересматривали, многих отпускали. Приказывали очистить оборонные предприятия от поляков, потенциальных вражеских агентов,— мы очищали".
В новой должности Абакумов проявил себя как нельзя лучше. Недостаток способностей теперь был не так заметен. Ведь непосредственно оперативной работой он уже не занимался и мог только соглашаться или не соглашаться с предложениями подчиненных и отчитываться в исполнении указаний сверху. Зато прием, который однажды принес ему успех, Абакумов продолжал эксплуатировать безостановочно — при каждом удобном и неудобном случае он пел дифирамбы Берии. Рвение капитана вновь было отмечено повышением в чине, причем опять через ступень — в марте 1940 года ему присвоили звание старшего майора ГБ.
Простота, прямолинейность и отсутствие излишней щепетильности сослужили Абакумову хорошую службу — начальство не могло нарадоваться на преданного и исполнительного работника. В феврале 1941 года Абакумов при поддержке Богдана Кобулова совершил семимильный скачок по служебной лестнице — его утвердили в должности заместителя наркома внутренних дел СССР. Он снова сумел отличиться, участвуя в руководстве операцией по очистке Прибалтики от антисоветских элементов. А вскоре после начала войны, в июле 1941 года, Абакумова назначили начальником управления особых отделов НКВД СССР (с 1943 года — "Смерш").
Главный особист
На новом посту дела у Абакумова тоже пошли хорошо. Начальство по-прежнему было уверено, что может на него положиться, а среди подчиненных он сумел прослыть человеком слова, суровым, но справедливым и заботливым командиром.
Стиль руководства Абакумова в значительной степени отличался от методов управления Берии и Кобулова. Оба его шефа считали, что дисциплина может держаться только на страхе и окрике. Берия мог вызвать провинившегося и в течение суток не принимать его, но и не отпускать из приемной, и подчиненные, не сходя со стула, получали инфаркты или седели. Кобулов мог обложить площадной бранью любого подчиненного.
 |
| Лаврентий Берия (второй справа) разлюбил Абакумова, узнав, что тот собирает на него компромат. Маленкову (справа) усердие Абакумова стоило поста секретаря ЦК. Кажется, врагом Абакумова не был только Михаил Калинин (слева) — да и то потому, что вовремя умер |
Вспоминает ветеран-особист: "Он пришел к нам уже сложившимся чекистом. Опыта у него хватало — все-таки почти десять лет в органах. На основе мельчайших деталей не всегда, но довольно часто он делал правильные выводы и принимал верные решения. В чем ему нужно было отдать должное — хватка у него была крепкая. Он требовал беспрекословного исполнения своих указаний и уж о данных поручениях никогда не забывал и если что-то решал, от своего решения не отступал никогда, жестоко настаивал на своем. Работать с ним было нелегко, но всегда была уверенность в том, что назавтра он не скажет: 'Я ничего подобного вам не поручал'. Чекисты высоко ценили Абакумова, хотя многие и побаивались его".
Оперативную работу, как и отношения с коллегами, Абакумов всегда выстраивал предельно просто. Разрабатывавшиеся лично им операции никогда не отличались особым изяществом. "Тонких многоходовых комбинаций продумывать и организовывать он не любил и не умел. Подход был кавалерийский: руби — и делу конец. Он считал, что чем проще операция, тем лучше",— вспоминает ветеран.
К примеру, в Ленинграде во время блокады особисты использовали для увеличения числа выявленных немецких агентов и паникеров-провокаторов. Агент ходил по немногим уцелевшим знакомым и вел разговоры о том, что город надо сдавать, большевики сошли с ума и т. д. Не арестовывали лишь тех, кто мог добраться до телефона и сообщить куда следует о госте и его умонастроениях. За теми, кто не сообщал, приезжали на "воронке". Сфальсифицированные от начала и до конца дела можно было обнаружить практически в любом следственном отделе или отделении особых отделов.
Контрразведчик
Более тонкие операции Абакумов только одобрял, а планировали их его подчиненные, в частности, из службы радиоконтрразведки "Смерша". Как рассказывал мне возглавлявший ее полковник Дмитрий Тарасов, самой успешной операцией его подразделения стала переданная немцам дезинформация о том, что зимой 1944-1945 годов наступления не будет.
По словам Тарасова, в Германии у советских спецслужб были информированные источники, которые сообщили, что немцы начали подготовку к наступлению на Западе, в Арденнах, против американцев и англичан. Немецкое наступление открывало крайне выгодные перспективы для Красной армии: вермахт, контратакуя на Западе, растрачивал последние резервы. Но немцев вряд ли обрадовала бы перспектива вести активные бои одновременно на всех фронтах, поэтому их следовало убедить, что русские выдохлись. Решение этой задачи Сталин возложил на начальника ГРУ генерал-полковника Федора Кузнецова. При этом, по словам полковника Тарасова, Сталин сказал: "Надо прекращать мелочиться. Нужно сыграть по-крупному и убедить немцев, что зимнего наступления в этом году не будет".
В первых числах декабря 1944 года Кузнецов пригласил Тарасова к себе, в здание Наркомата обороны на Фрунзенской набережной, для разработки деталей операции.
Главной задачей радиоконтрразведки было проведение радиоигр. Захваченные немецкие разведгруппы, если в них был радист и его удавалось перевербовать, попадали в распоряжение отделения радиоконтрразведки "Смерша". Офицеры радиоконтрразведки организовывали для своих подопечных прикрытия, придумывали для них разнообразные источники информации — разговоры офицеров, знакомых железнодорожников, "завербованных" штабных писарей. Со ссылкой на них в ходе радиоигры немцам и отправлялась дезинформация.
К концу войны был накоплен огромный опыт не только в технике проведения игр, но и в понимании того, через какой немецкий разведорган следует передавать дезинформацию, чтобы она оказалась на нужном столе в Берлине. Просчитывалось даже, кому из высших нацистских руководителей она будет доложена, и строились довольно точные предположения о том, какое решение будет принято. Поэтому с подготовкой предварительного плана дезинформирования о затяжной "зимней спячке" Красной армии полковник Тарасов и пять офицеров ГРУ справились за несколько часов. Из множества радиоточек были отобраны те, которые пользовались наибольшим доверием немцев. Для игры было решено задействовать самые значительные за всю войну силы — 24 радиостанции из разных городов.
 |
| Эта фотография, которая публиковалась только раз — в "Правде" в 1946 году, навсегда поссорила Абакумова (справа) с Георгием Жуковым (в центре). Когда маршал попал в опалу, снимок пытались использовать как компромат на министра ГБ. Чтобы оправдаться, Абакумов принялся энергично сажать людей из окружения Жукова |
Немцы отреагировали очень быстро. Сразу несколько работающих под контролем "разведгрупп" получили одну и ту же шифровку: "На чем основана уверенность партийных и советских кругов в победе? Что говорят про зимнюю кампанию и когда она ожидается? Проходят ли эшелоны через ваш пункт на Запад? Какие части?"
"Был в гостях у инженера Кировского завода,— сообщали в ответ из Ленинграда.— Встретил там его родственника — полковника отдела боевой подготовки штаба Ленинградского фронта. В разговоре с ним выяснил, что в Ленинграде с 1 января открываются курсы усовершенствования командного состава артиллерии Красной армии. Будут обучаться фронтовики".
И такие сообщения сыпались на немцев практически каждый день. Еще 16 радиоточек, которые по заданию нацистов и с помощью контрразведки "специализировались" на наблюдении за железной дорогой и прифронтовой полосой, передавали информацию об уменьшающемся день ото дня перемещении войск к фронту и продолжающемся укреплении рубежей обороны. Параллельно шло дезинформирование противника и через агентуру военной разведки. В результате немцы не только перешли в наступление в Арденнах, растрачивая резервы, но и, как рассказывал полковник Тарасов, перебросили с польского участка фронта часть танковых дивизий, чем еще больше облегчили наступление советских войск.
Министр
Возглавляя "Смерш", Абакумов ни при каких обстоятельствах не изменял своей излюбленной тактике — идти напролом Вспоминает полковник Тарасов: "Однажды мы брали разведгруппу противника совместно с территориальными органами НКГБ и войсками по охране тылов фронта — они подчинялись НКВД. Группа была из уголовников, завербованных немцами, так что сопротивлялись они недолго, и мы взяли почти всех. Самое ценное — старший и радист с рацией. Кто их заберет? Хотели все. Абакумов встал, ни на кого не глядя, прошел к телефону ВЧ и доложил Сталину, что 'Смершем' задержана вражеская разведгруппа и что она перспективна в смысле радиоигры. Потом обернулся к присутствующим и объявил: 'Товарищ Сталин одобрил проведение нами радиоигры, так что старший и радист — нам, остальных делите как хотите'. Представители параллельных ведомств от такой наглости оторопели. Вообще, брать все нахрапом было его излюбленной манерой."
Тактика нахрапа приносила Абакумову все новые успехи — с 1943 года он стал подчиняться напрямую Сталину. Приблизившись к вождю, он осознал, что единственный способ упрочить свое положение — любыми средствами добиваться его расположения. И здесь ему очень помог опыт нацистов, который Абакумов стал обстоятельно изучать после войны. Его интересовали мельчайшие подробности взаимоотношений гестапо с партией, военной разведки с политической, руководителей различных спецорганов друг с другом. В своем персональном кинозале начальник "Смерша", как рассказывал мне его переводчик Даниил Копелянский, часами смотрел трофейную кинохронику.
Вскоре внимательные подчиненные Абакумова неожиданно заметили, что он во всем, вплоть до мелочей, копирует рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Даже на доклады в Кремль Абакумов ездил в машине Гиммлера. По гиммлеровскому образцу — слепое подчинение вождю и никому больше — Абакумов строил и свои отношения со Сталиным. Он перестал доверять даже собственной интуиции, теперь он верил лишь Сталину. И вскоре последовал новый карьерный взлет — в мае 1946 года Абакумов получил пост министра госбезопасности СССР.
Государственный деятель
Почувствовав благоволение вождя, Абакумов решил, что теперь можно все. Свидетельствуют ветераны: "Виктор Семенович вел себя так, будто схватил Бога за бороду. Обедать демонстративно ходил в 'Арагви', а если был загружен, охрана привозила ему оттуда шашлыки. Цеплял на улице симпатичных девиц и вел их в гостиницу 'Москва', в койку. Не отказывался, когда ему дарили трофейные вещи".
Близость к Сталину изменила и отношение Абакумова к другим руководителям СССР. Вероятно, и в этом сказались его прямолинейность и простота: есть только вождь и его преданный последователь, а со всеми остальными можно не считаться. И очень скоро министр нажил себе много врагов.
Первым был Маленков. Сразу после войны Василий Сталин рассказал отцу, что советская авиапромышленность направляла на фронт не до конца испытанные, а порой и бракованные самолеты. Разобраться в ситуации поручили тогда еще начальнику "Смерша" Абакумову. Факты частично подтвердились, и некоторые руководители авиапромышленности и ВВС были арестованы. Пострадал и Маленков — его на время сместили с должности секретаря ЦК.
 |
| Начальник охраны Берии полковник Саркисов (слева) надоел Абакумову доносами о любовных похождениях своего шефа |
Рассказывает бывший заместитель Абакумова: "Время от времени Виктор Семенович звонил мне по бериевским делам: 'Что-нибудь есть там от Саркисова?' Брал с удовольствием. Через какое-то время интерес к этим материалам у него пропал. Говорит: "Ты больше не бери у Саркисова это дерьмо". К тому времени сообщений о похождениях Лаврентия Павловича у него накопилось более чем достаточно. Он и пресытился, и увидел, что на этом дерьме легко поскользнуться. В сводках шла речь о женах такого количества высокопоставленных людей, что малейшая утечка этих материалов могла сделать Абакумова врагом не только Берии, но и половины руководителей партии и страны".
Вскоре с той же легкостью Абакумов нажил себе еще одного высокопоставленного врага. Как рассказывал тот же ветеран, как-то Абакумов вызвав его и поинтересовался, "нет ли чего интересного по Молотову". "Вести оперативную работу против членов Политбюро,— вспоминал ветеран,— мы не имели ни малейшего права. Но приказ министра есть приказ. Я аккуратно, не произнося прямо фамилий, проинструктировал ребят. Они вспомнили об агентурной информации, положенной в свое время под сукно: кто-то из ближайшего окружения жены Молотова сообщал о ее, мягко говоря, не вполне скромном образе жизни.
Полина Семеновна Жемчужина была начальником текстильно-галантерейного главка Министерства легкой промышленности. Пока ее супруг надрывался в Совете министров, Министерстве иностранных дел и Комитете информации, Полина Семеновна переживала третью молодость — уделяла много времени своей внешности, принимала молочные ванны. Довольно свободно вела себя с мужчинами — на улицах, конечно, никого не ловила, но грань дозволенного перешла уже давно.
Абакумов, выслушав эту информацию, поморщился: 'Слухи нам ни к чему, но направление интересное. Попробуй вместе с охраной что-нибудь организовать такое...' (его рука изобразила что-то напоминающее вращение катушек магнитофона). Мы залегендировали свой интерес к Жемчужиной и вскоре получили то, что ждал министр. Жемчужина для какого-то небольшого ремонта вызвала к себе электрика. Сделать этот молодой и симпатичный парень ничего не успел — почтенная дама почти насильно уложила его в постель. Виктор Семенович остался доволен".
Перед арестом Жемчужиной Сталин наверняка намекнул Молотову, что нет смысла защищать такую неверную жену. А опытный царедворец Молотов легко мог догадаться, откуда у этой информации растут ноги.
Врагов меньшего масштаба Абакумов приобретал пачками. Особенно жестко враждовали с ним руководители МВД — министр Сергей Круглов и его первый заместитель Иван Серов. Министр ГБ, как глава более важного ведомства, излюбленным способом — нахрапом добивался передачи в свое подчинение одного подразделения МВД за другим: правительственной связи, внутренних войск, общей картотеки агентуры. В конце концов даже милиция стала подразделением МГБ.
Список врагов Абакумова можно продолжать и продолжать. Но пока Сталин был жив и здоров, благополучию Абакумова ничто не угрожало, и он мог отдавать немалое время своим хобби.
Болельщик
Увлечения министра вполне соответствовали его характеру — ничего слишком сложного и непонятного.
"Главной его страстью,— вспоминал заместитель Абакумова,— был футбол. Ни один интересный матч он не пропускал. Команду 'Динамо' считал своей собственностью. Все время подчеркивал: 'Помогайте динамовцам, найдите на матч хорошего судью, чтобы судил честно. Сделайте им хорошую экипировку'.
Одну из ответственных игр динамовцы продули. Министр собрал команду в своем кабинете. Он и в обычное время бывал грубым, но до такой степени разнузданности он на моей памяти дошел только в этот единственный раз. Начал из души в душу лаять их всех. 'Сволочи' и 'мерзавцы' было самым мягким из того, что он сказал. Особенно досталось Косте Бескову. 'Играть надо, а не, мать-перемать, книжки художественные читать! Я ждал от вас только победы! Продуть этой военной конюшне!' По-моему, проиграли команде Центрального дома Красной армии.
Я сидел на краешке, у дальнего конца стола, но брызги гнева долетали и до меня как до зампреда общества 'Динамо', ответственного за футбол: 'А ты какого хера там делаешь? Наша команда должна только выигрывать, а ты должен им помогать!'
Вторым его увлечением было кино. Каждый день в 4 утра он приглашал все руководство министерства в свой кинозал, и часов до 7 утра все смотрели трофейные и наши фильмы. Я, кажется, ни разу не смог досидеть до конца: к 11 утра нужно было возвращаться на службу, а спать все-таки хотелось".
Заключенный
В 1949 году Абакумов почувствовал, что спокойная жизнь заканчивается. Здоровье Сталина пошатнулось, и министру госбезопасности пришло время всерьез задуматься о своем будущем. Впервые в жизни он понял, что излюбленная тактика идти напролом не принесет успеха. Надо было интриговать, а этим искусством Абакумов совершенно не владел и совершил роковую ошибку.
Искать опору среди старых членов Политбюро было бессмысленно и опасно: там были одни враги. И тогда Абакумов попытался сблизиться с секретарем ЦК, куратором спецслужб Алексеем Кузнецовым. Тот был чужд условностей кремлевского двора, негласным этикетом которого руководителям не рекомендовалось встречаться вне службы. И то, что Абакумов несколько раз побывал на даче Кузнецова, видимо, стало началом конца для обоих.
 |
| Ленинградцы приносили Абакумову только несчастья. Сближение с секретарем ЦК Алексеем Кузнецовым (слева) лишило его доверия Сталина. А дело о смерти Андрея Жданова (справа) — сделало "врагом народа" |
В 1951 году пришла очередь министра ГБ. Мнительного старого вождя убедили, что существует заговор врачей, уже убивших членов Политбюро Щербакова и Жданова, и что Абакумов к нему причастен.
"Все это было полной чушью,— вспоминал заместитель Абакумова.— Я тоже писал объяснения для комиссии по проверке работы МГБ, которую возглавляли Берия и Маленков. Привязать Абакумова к смерти Щербакова было невозможно — тот умер в 1945 году, когда Виктор Семенович возглавлял 'Смерш' и не имел к правительственной охране никакого отношения. Я думаю, что Сталин это понимал".
Однако против министра вскоре выдвинули и другие, куда более серьезные обвинения. "Жалобщики писали, что МГБ скрывает правду от ЦК,— рассказывал заместитель Абакумова.— А это было правдой. По моим наблюдениям, у министра в какой-то момент вдруг появилась дурацкая вера в то, что если он о чем-то не доложит наверх, то там об этом ничего не узнают. Один сотрудник министерства перебежал к американцам, а он решил представить его погибшим. Протоколы допросов арестованных правил, решал, нужно или не нужно передавать в ЦК написанные в наших тюрьмах жалобы подследственных. Да и дальновидностью Виктор Семенович не отличался. Подумайте, компромат на Берию и Маленкова он держал в стопке белья в платяном шкафу!"
12 июля 1951 года Абакумова арестовали. Как рассказывали мне ветераны ГБ, содержали его в более чем сносных условиях и будто бы даже обед доставляли из его любимого "Арагви". Никаких признательных показаний он не давал. И тогда в следственной части по особо важным делам МГБ составили альбом с фотографиями вещей, изъятых у Абакумова при обыске. Теперь такой список вряд ли кого-нибудь удивит, но тогда десятки пар обуви, ворох галстуков и все прочее было попаданием в десятку. Ходивший в латаных сапогах Сталин приказал обращаться с Абакумовым как с государственным преступником.
Его пребывание под следствием описано в литературе многократно. Абакумова били, сажали в камеру-холодильник, но он так ни в чем и не признался. За считанные месяцы он превратился в полного инвалида. Предъявляемые ему обвинения менялись вместе с политической ситуацией в стране: его обвиняли то в фальсификации дела врачей, то в чрезмерной жестокости при его расследовании, то в организации еврейского заговора в МГБ. Обвинения разваливались, менялись следователи, а Абакумов продолжал сидеть и после смерти Сталина, и после ареста Берии.
В тюрьме даже во вред себе он продолжал вести себя по-прежнему — грубо и прямолинейно. Говорят, что, когда его пришел допрашивать новый генеральный прокурор СССР Руденко, Абакумов спросил: "Ну что, Никита теперь у нас стал самым главным?" "Как ты узнал?" — поразился Руденко. "Ну кто же, кроме него, назначит тебя, мудака, генеральным прокурором?"
Не исключено, что обида Руденко приблизила завершение истории Абакумова. С ним долго не знали, что делать. Поначалу каждый из кремлевских игроков хотел использовать его в своих интересах. Но потом, видимо, поняли, что он одинаково опасен для всех, и решили избавиться от него.
Процесс в Ленинграде был откровенным фарсом — с участников открытого процесса брали подписку о неразглашении, ни одно ходатайство Абакумова не было удовлетворено, адвокаты почти не вмешивались в ход заседания. Да в этом и не было нужды. Приговор был предопределен, и Абакумова расстреляли в тот же день, когда приговорили.
ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ
*Очерк об Александре Шелепине см. в #40 за 1999 год, о Лаврентии Берии — в #22 за 2000 год, о Филиппе Бобкове — в #48 за 2000 год, об Иване Серове — в #49 за 2000 год, о Юрии Андропове — в #5 за 2001 год, о Викторе Чебрикове — в #7 за 2001 год, о Владимире Семичастном — в #14 за 2001 год, о Семене Игнатьеве — в #13 за 2002 год; интервью с Вадимом Бакатиным — в #48 за 2001 год, с Леонидом Шебаршиным — в #50 за 2001 год.
При содействии издательства ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ