Активист Ильдар Дадин продолжит бороться за права заключенных в России. Об этом он рассказал в беседе с Никитой Павлюком-Павлюченко после того, как в воскресенье вышел на свободу спустя несколько дней после решения Верховного суда об отмене приговора.
Фото: Екатерина Фомина / «Новая газета»
— Несколько дней после решения о вашем освобождении вы оставались в колонии, расскажите, пожалуйста, подробнее, об этой ситуации.
— Мне местный адвокат после заседания суда, когда уже стало ясно, что меня отпустят, говорила, что в нашей системе раньше, чем придет бумажка с синей печатью, просто физически не отпустят, несмотря на то, что по УПК после решения суда надзорные инстанции должны отпускать немедленно. И вот я думал, что, видимо, пока бумажка не придет, они и не отпустят. Мои адвокаты уже подали жалобу, я поддерживаю их, естественно, и рад, что они это сделали — подали жалобу в ЕСПЧ, где она уже, как я понял, зарегистрирована. Но это не основная стратегическая моя задача.
Основная стратегическая задача — это делать все для привлечения к ответственности тех преступников в Карелии, чтобы эти пытки прекратились не только в Карелии, а чтобы эти пытки не творились повсеместно по России, потому что именно безответственность, на мой взгляд, рождает такое зло. Стратегическая задача — сажать этих преступников, начальников колоний, которые такие пытки устраивают и всю колонию под это строят.
— В последнем месте заключения ситуация с отношением к заключенным иная, нежели в ИК-7?
— Во-первых, там, конечно, не было унижений и такого скотского отношения с матом постоянным к осужденным. Наоборот, там даже со стороны осужденных иногда я слышал мат, но сотрудники очень компетентно, с большой выдержкой все это решают — как должны, на мой взгляд, сотрудники данных органов, показывая, что они пример соблюдения закона, порядка. Они отвечали адекватно, никаких избиений, никаких пыток, никаких издевательств не было в ответ, то есть все предельно корректно и все предельно, на мой взгляд, в рамках закона. И меня это вообще удивляет, что в России такие колонии бывают. Если бы сам не увидел, если бы сам не прошел через это, не поверил бы, наверное. Но это вот прямой пример того, что не во всех колониях России беспредел, что есть нормальные колонии, есть нормальные начальники колоний, и где закон, хоть он и не идеальный, более или менее работает.
— Есть ли уже у вас какие-то планы на ближайшее будущее? Чем вы сейчас будете заниматься?
— Конкретных планов нет, только стратегические. Мы будем обсуждать с супругой, у нее уже есть предложения, я их выслушиваю, вместе будем думать. Но в первую очередь — я все-таки о стратегических мыслях – это бороться с режимом, который допускает все это. Непосредственно работать в Карелии.
Я не буду человеком, если я брошу этих людей, которые там продолжают страдать, если не буду пытаться привлечь к отвественности преступников, как бы я их назвал, которые используют служебные полномочия не для соблюдения закона, а для того чтобы самим совершать преступления. На мой взгляд, смысл жизни человека в том, чтобы быть человеком.
— А каких-то политических планов нет?
— Я, честно говоря, не особо в этом разбираюсь по-прежнему. Я понимаю, что нужно обязательно что-то создавать, какое-то объединение. Каким оно будет, политическим или нет, я не знаю. Возможно, что-то наподобие политической партии «Солидарность» в Польше. В первую очередь, объединяться по морально-нравственным критериям с людьми, которым, на мой взгляд, хватит разума, совести понять, что оставаться в стороне от этого произвола нельзя, нужно объединяться и бороться. Так как я за мирный протест, я считаю именно его разумным, а сила мирного протеста — в количестве, то нужно, чтобы именно как можно большее количество людей порядочных, честных людей, объединялись, искали способы борьбы.
— Вы можете уже какие-то фамилии назвать, с кем бы могли работать в будущем?
— На данный момент нет. Но я уверен в том, что эти люди обязательно появятся. Если они есть, они обязательно проявятся, их покажут дела. Я сужу людей по делам, мне неинтересны лидеры, лица. У нас часто люди, даже некоторые близкие мои люди, любят гнаться за какими-то именами. Я сужу людей по делам. Вот видел я, что человек выходит с пикетами, которые, казалось бы, не имеют смысла, но совесть его говорит, что если он не знает другого способа, то нужно сделать хотя бы такой поступок, чтобы остаться человеком — вот с такими людьми я буду объединяться. Не с Касьяновыми, не с другими лидерами, а с людьми дела, которые, если не знают более эффективного способа, делают хоть что-то, а не говорят, что если в этом нет смысла, то вообще ничего делать не будем. Вот с этими людьми я точно не буду объединяться, а буду объединяться с теми, совесть которых не молчит, с теми, кто хоть что-то пытается делать, даже не зная пока, что. Люди могли бы объединяться, я думаю, и находить более эффективные действенные способы для достижения своих целей, для реализации своих планов.
— В последние дни достаточно много людей комментировали вашу историю, в том числе политики и общественные деятели, есть мнение, что они захотят вас привлечь на свою сторону в дальнейшем. Как бы вы к этому отнеслись?
— Если это можно будет использовать в благих целях, то почему нет, я только за. Но если я увижу, что эти люди будут в итоге пытаться просто меня использовать в своих целях, а не будут двигаться в том же направлении, что и я, то я просто уйду от этих людей и буду дальше искать людей, подобных себе. Если получится с ними искать этих людей, то я буду с ними искать.
— Ваша жена Анастасия в интервью говорила, что вы, скорее всего, за границу уедете на какое-то время. Действительно планируете
— Если это будет разумно, если она действительно этого хочет, то почему нет? Я с удовольствием отдохну, потому что чувствую, что все-таки хотя бы немного мне отдохнуть нужно. Я знаю, что точно продолжу борьбу, и это будет, я уверен, именно в России.
— Не опасаетесь, что если вы продолжите заниматься тем, чем занимались раньше, или кто-то другой из ваших коллег и друзей, по этой же статье снова могли бы оказаться в местах лишения свободы?
— Я прекрасно это понимаю, я прекрасно понимаю возможность, что это может быть, может произойти. Непосредственно после этой колонии я и сам собирался эмигрировать, и других людей призывал, пока «железный занавес» еще совсем не опустился, уезжать, потому что я видел, что даже мирные ненасильственные способы приводят напрямую в руки садистов и палачей, наверное, так их можно назвать.
Но впоследствии я понял, что моя совесть не позволяет мне уезжать. Я по-прежнему, может быть, желаю нормальным людям уезжать из страны, но выбор я всегда оставляю на их совести. Я не буду осуждать тех, кто уезжает, наоборот, буду рад за них.
Но тот, кто останется, я думаю, должен прекрасно понимать, что его может ждать повторение и моей судьбы, и гораздо более страшное развитие событий, вплоть до смерти и гораздо более страшных мучений. Просто совесть каждого человека определяет, как ему поступить — уехать или не уехать.