В театре "Школа драматического искусства" прошла пресс-конференция Анатолия Васильева и его учеников. Год назад они получили в свое распоряжение новое театральное здание, но теперь могут его лишиться. Ситуацию комментирует обозреватель Ъ РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ
Приглашение на пресс-конференцию в "Школу драматического искусства" выглядело весьма мирно: звали послушать про "традиционный сбор учеников школы А. Васильева" и про "создание товарищества актеров 'Сретенка'". Однако у журналистов заранее не было никаких сомнений в том, что истинный повод для пресс-конференции — покушение столичных властей на новое здание "Школы".
Оно было построено городом для театра Анатолия Васильева год назад и начало работать во время театральной олимпиады. Вот уже год как васильевский театр имеет два адреса: во-первых, знаменитый подвал и несколько квартир над ним в доме на Поварской, а во-вторых — великолепный театр-дворец на Сретенке, одно из самых прекрасных театральных зданий Москвы. После бурных олимпийских дней и ночей жизнь в сретенском квартале — на взгляд со стороны — затихла. Иногда игрались небольшие спектакли, но шла, по утверждению выдающегося режиссера, невидная постороннему глазу работу, плоды которой в недалеком (или очень далеком) будущем будут представлены интересующимся. Сейчас репертуар насчитывает, по словам господина Васильева, "около семи названий". Но театр в эти месяцы немало гастролировал, сам художественный руководитель "Школы" поставил спектакль в парижской "Комеди Франсез", в здании между тем устранялись якобы многочисленные строительные недоделки.
В театральной среде отвосхищались белизной стен и элегантностью архитектуры, отрадовались за мастера и не слишком волновались по поводу затишья. Все давно привыкли к тому, что театр Васильева уже полтора десятилетия существует как лаборатория (что зафиксировано в его уставе), к тому, что ведет "Школа" полузакрытое существование, что практическому театральному производству спектаклей режиссер предпочитает педагогику и занятия методологией. Даже к тому, что у руководителя театра скверный характер, что он презирает журналистов, лично правит списки допущенных зрителей и открыто признается в том, что публика его не интересует, многие научились относиться философски. В конце концов Васильев — абсолютная величина, его спектакли занесены на скрижали истории и у многих за рубежом вообще современный русский театр ассоциируется с его именем.
Но оказалось, что московские власти философски относиться к "Школе драматического искусства" не намерены. Примерно месяц назад на совещании в московском правительстве Юрий Лужков распорядился построенный на бюджетные деньги театр у Васильева отобрать как "неэффективно используемый". Говорят, нелегкая занесла градоначальника как-то раз вечером на Сретенку. Он увидел, что в окнах нового здания не горит свет и распорядился проверить деятельность театра. Результаты ревизии привели господина Лужкова в ярость, и он распорядился театр у Васильева отобрать и передать его "Мастерской Петра Фоменко", стесненной в неудобном помещении бывшей киношки.
Петр Фоменко от сретенских хором решительно отказался. Конечно, по этическим, но, надо полагать, и по техническим причинам: театр построен "под Васильева", обжить и освоить его другому режиссеру еще тяжелее, чем "Школе". После отказа в верхах наступило затишье. Существуют две точки зрения. Одни считают, что лужковский гнев вызван единственно желанием дать достойное пристанище "фоменкам". Другие утверждают, что дело в принципиальном неприятии деятельным градоначальником манеры работы васильевского театра. Если верно второе, то дела плохи: ведь рано или поздно найдется если не театр, то, скажем, художник (нужно ли приводить их список?), который охотно согласится принять от города чудесный подарок и распоряжаться им как на благо москвичей, так и на свое благо.
Положение у Анатолия Васильева — хуже губернаторского. Несколько дней назад он созвал своих учеников из разных стран (говорят, их приехало больше сотни), и они образовали театральное товарищество "Сретенка". Он забыл былые обиды на прессу и устроил — невиданное дело — уже вторую за месяц пресс-конференцию. Разумеется, и пресса готова ответно забыться. Ведь у любого театрального человека само поползновение отнять у крупнейшего режиссера его дом вызывает желание крикнуть "караул!", встать на защиту, вспомнить судьбы Мейерхольда и Таирова, предупредить о грядущем повальном диктаторском произволе властей — им только дай отнять у одного, начнется всеобщий передел! Именно это я сейчас и делаю: кричу, встаю, вспоминаю и предупреждаю. Но вместе с тем не устаю удивляться и господину Васильеву. Он ведь все равно как с Луны свалился.
Ведь дело лишь в том, что у "Школы" и у города разные представления о том, что такое театр. Для города новый театр — это прежде всего строчка в репертуарной афише столицы, это такое место, где по вечерам у входа толпится народ, где призывно горят огни, где работает гардероб, а в буфете продают шампанское, где на сцене ярко и интересно, где актеры, среди которых есть популярные, разыгрывают всякие пьесы, где бывают журналисты, это то место, где граждане могут культурно провести вечер. Это театрально-зрелищное учреждение. А для Анатолия Васильева театр — это место напряженных поисков и долгих мучений, трудных исследований и кропотливых психологических экспериментов, результат которых не должен оцениваться кем попало. И дело совсем не в том, какая из двух этих точек зрения милее сердцу обозревателя "Коммерсанта", а в том, что примирить две эти точки зрения практически невозможно. Если речь идет не о театральном пейзаже вообще, а о данном конкретном случае.
Лучше не показывать мэру программу театрального товарищества "Сретенка". И не потому, что составлена она в спешке и по причине понятного волнения сочинителей нет в ней половины необходимых запятых. А потому, что речь там идет в основном все о том же — о лекциях, семинарах и лабораториях. То есть о том, что власти еще согласятся холить и лелеять в подвале, но для чего наверняка не согласятся строить дворец в одном из самых дорогих кварталов равнодушно богатеющего города. Еще год назад, когда все охали и цокали, осматривая залы и закутки новой "Школы", было ясно (да и мы об этом писали, тут никаким пророком быть не надо было), что Анатолию Васильеву на самом деле предстоят очень непростые времена. Потому что любой переезд из подвала во дворец требует, увы, изменения сознания, изменения собственной жизненной модели. Глупо, разумеется, было советовать тогда гениальному постановщику: надо, мол, срочно "зарядить" несколько новых спектаклей, позвать кого-то из учеников — благо вон их сколько — на постановки, плюнуть в конце концов на Париж и заплатить неустойку, репетировать, заняться умным пиаром, а потом шумно открыться пятью-шестью новыми спектаклями.
Но Анатолию Васильеву наверняка противно само слово "пиар". Как я его понимаю! Конечно, рассуждения о том, что город имеет право контролировать эффективность использования средств налогоплательщиков — демократическая демагогия. Но ведь и рассуждения о неподотчетности никому, кроме всевышнего,— тоже демагогия. Просто другая.